Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно - Матвей Любавский

В дореволюционной русской историографии объединение великорусской территории вокруг Москвы большинство историков изображали в русле идей В. О. Ключевского, как дело разбогатевших и усилившихся московских князей, стремившихся к властвованию над соседями и получению больших доходов. В своем «собирании» они находили поддержку со стороны бояр и духовенства, заинтересованных в успехе этого процесса и материально, и морально, по побуждениям национального чувства и сознания. Но при этом не был до конца выяснен вопрос: откуда взялась сила Москвы? Недостаточно учитывались народно-хозяйственные и военно-политические факторы совершавшегося объединения, а само оно не было представлено в виде органичного процесса.

До появления работы Любавского последнюю попытку пересмотреть вопрос о формировании Русского централизованного государства предпринял в докторской диссертации А. Е. Пресняков[405]. Свое внимание он сосредоточил на внутренней эволюции великокняжеской власти и междукняжеских отношениях. Пресняков подверг резкой критике взгляды В. О. Ключевского и В. И. Сергеевича по вопросу о характере междукняжеских отношений, однако сам представил схему развития надклассовой княжеской власти, оторванную от процесса общественной эволюции[406]. При этом он не уделил должного внимания тому экономическому фундаменту, на котором возникло Русское централизованное государство. Его подход, по словам Любавского, заключался в своеобразной, но неверной формуле: «Объединение Великороссии под государством московских великих князей совершено путем собирания не земли, а власти в развитие и осуществление стародавней традиции о патриархальном целиком княжении в отца место»[407].

М. К. Любавский, критикуя взгляды Преснякова, подходил к проблеме образования Русского централизованного государства с учетом экономического фактора (характеристика территории, населения)[408]. Историк считал, что Пресняков, выдвигая свою схему, упустил из виду два важных обстоятельства. Во-первых, Великое княжество Владимирское с ослаблением ханской власти над Русью к концу XIV в., т. е. к моменту «слияния своего с московскою вотчиною, уже утратило свое прежнее властно-объединяющее значение, что наряду с ним образовался в бывшей Ростово-Суздальской земле целый ряд новых великих княжений Московское, Тверское, Нижегородско-Суздальское, Ярославское с теми же функциями в отношении удельных княжеств, которые прежде принадлежали ему одному, и что, следовательно, из его стародавней традиции нельзя выводить объединение Великороссии в XV нач. XVI в.»[409]. Во-вторых, преувеличив силу и значение указанной традиции, Пресняков, по мнению Любавского, недооценивал значение Великого княжества Владимирского «как комплекса крупных и ценных территорий, источника больших военных и финансовых средств». Именно благодаря последнему обстоятельству, а не стародавней традиции власти слияние Великого княжества Владимирского с московской вотчиной действительно стало решающим фактором в деле государственного объединения Великороссии вокруг Москвы[410]. Понимание ведущей роли экономического фактора в этом процессе позволило Любавскому найти более верный подход к изучению этой проблемы, чем у его предшественников, что явилось новым аспектом ее исследовательского решения.

Работа Любавского была результатом детального анализа огромного фактического материала русских летописных сводов и богатейшего комплекса актов XIV–XVI вв., как опубликованных (СГТиД, АИ, ДАИ, ААЭ, АЮ, АЮБ; сборники: Муханова, князя Оболенского, И. Д. Беляева; акты Ярославского Спасского монастыря; писцовые книги XVI в.), так и неопубликованных (грамоты Коллегии экономии). Также анализировались источники из документальных приложений к работам Ю. В. Готье, М. М. Богословского, Н. П. Барсова, В. В. Зверинского, В. Н. Дебольского, К. А. Неволина; С. Б. Веселовский предоставил Матвею Кузьмичу свои копии грамот XIV–XVI вв. Отличный знаток и истолкователь источников, М. К. Любавский, используя такую особенность географической номенклатуры, как ее относительная устойчивость, в широких масштабах применил ретроспективный метод исследования. По актам XV–XVI вв. он реконструировал территориальные и демографические изменения более ранних периодов (XII–XIV вв.)[411].

Первая часть работы посвящена изучению расширения первоначально сложившейся государственной территории Московского княжества в результате колонизационных процессов в Северо-Восточной Руси и заселения основных ее областей. Любавский проследил ход заселения междуречья Оки и Волги, Заволжья, Суздальской земли, земель Московского, Тверского, Переяславского и других княжеств, территории которых являлись основными районами формирования великорусской народности. Ученый детально изучил вопросы политической географии Руси XIII–XIV вв. (постоянно изменявшаяся система удельных княжеств XII–XIV вв. с их территориями и границами, процесс роста территории Московского княжества в XIV в.) и процесс объединения русских земель под властью московских князей в XV–XVI вв.

В исследовании встречаются очень интересные соображения о характере и особенностях политической централизации на Руси. Так, в 1-й главе «Заселение славянами Верхне-Волжского и Окского бассейнов» Любавский на основании изученной географической номенклатуры высказал мнение, что наибольшее участие в образовании великорусской народности принадлежит словенам, что быстрый рост княжеств Северо-Восточной Руси в XIII–XIV вв. был связан не только с численным увеличением княжеского рода, но и умножением самих объектов дележа в процессе расширения колонизации[412] и, наконец, что заселение этих территорий (в XI–XIII вв.) происходило путем внедрения в зону финноугорского мира «поселков-городков» славян в ходе их стихийного движения на северо-восток[413]. Любавский утверждал, что русские поселения XIV–XV вв. обязаны своим происхождением «организующей и устрояющей деятельности князей, бояр, духовенства»[414]. Причина активности княжеской «землеустроительной» деятельности разорение крестьянства в результате татарского «пополоха», которому поневоле пришлось подсаживаться к тем, у кого были средства для «организации хозяйства». Поэтому «народные колонизационные потоки растекались по тем руслам, которые уже открывали эти земельные владельцы»[415]. В этой трактовке ученого ясно прослеживается юридическая фигура удельного порядка, предложенная в свое время В. О. Ключевским, согласно которой все население княжеств северо-востока было «временным съемщиком земли, находившейся в собственности князей»[416]. В этой формуле ощущается сильное влияние идей Чичерина и Соловьева.

М. К. Любавский сделал ряд интересных выводов и наблюдений, не утративших своей научной ценности и в наши дни. К их числу можно отнести попытку ученого объяснить причины «собирательной» политики Москвы исходя из ее экономико-географического положения (во второй главе две работы «Возвышение Московского княжества и первые примыслы московских князей»). Отправным моментом здесь служил тезис курса 1909 г. о демографических преимуществах Московского княжества как самого заселенного по сравнению с другими (вследствие наибольшей безопасности этого края в составе Ростово-Суздальской земли)[417]. Но при этом, по мнению ученого, княжество располагало сравнительно скудными природными ресурсами и не имело значения крупного центра транзитной торговли, так как исходные и конечные пункты водных торговых путей находились не у Москвы[418]. Отсюда «агрессивность» московских князей, их стремление к выходу за узкие рамки своей государственной территории, к расширению арены властвования, политического воздействия и «экономической эксплуатации». Делая это интересное и идущее вразрез с традиционными трактовками Забелина и Ключевского наблюдение, историк пришел, однако, к выводу в духе «государственной» школы с ее представлениями о государстве как силе, действующей в интересах всего общества.

М. К. Любавский справедливо утверждал, что с обладанием Великим княжеством Владимирским был связан не только политический, но и «крупный экономический интерес»; борьба Москвы и Твери тоже была сопряжена с «крупными экономическими и финансовыми интересами»[419]. Рассуждая о проблеме изменения междукняжеских отношений в Северо-Восточной Руси во второй половине XIV в., ученый объяснял ее новым взглядом ханов Золотой Орды на роль Москвы в этой системе отношений[420]. Начало открытых конфликтов Москвы и Золотой Орды ученый трактовал как процесс, начавшийся «стихийно, помимо инициативы московских князей». Последние вынуждены были защищаться, чтобы не платить второй и третий «выход», размер которого часто менялся в период распада Золотой Орды[421]. Далее идут интересные наблюдения о чрезвычайной стратегической важности для Москвы подчинения ей территорий по Оке[422], об отрицательном значении для дела централизации Руси феодальной войны 1430-1450-х гг., которая «на четверть века приостановила процесс объединения великорусских земель»[423].