Леденящая жажда - Андрей Таманцев

Георгий Константинович бросил трубку на рычаг. Что-то кольнуло его в левый бок. Опять сердце!

— Но- но, милое, не сейчас, потерпи еще часик. Только не сейчас. Скоро придем домой, ляжем в кроватку, и тогда шали в свое удовольствие — слова не скажу! Только сейчас потерпи, поработай еще чуть-чуть!

У Жоры была одна вполне безобидная странность: он часто разговаривал сам с собой. Вслух. Громко. Перед зеркалом. Особенно сильное желание поговорить перед собственным отражением появлялось, когда он попадал в сложную ситуацию. Коллеги привыкали к этому долго, сначала недоумевали: с кем это редактор может так проникновенно разговаривать? Телефон при этом не занят. Может, у него там кошка под столом живет? Или морская свинка? Все оказалось гораздо веселее. Как-то раз один незадачливый корреспондент вошел в его кабинет без стука и тут же застыл на пороге. Глядя на его реакцию, тихонько подтянулись туда и остальные — Жора никого не видел и не слышал, он стоял перед зеркалом и громко, с выражением, что-то доказывал собственному отражению. Долго крепились глумливые журналюги, с дрожащими от чрезвычайного напряжения губами слушали Жорин гимн себе, любимому. Но все-таки один не сдержался и хохотнул, за ним остальные. Жора наконец-то оглянулся, увидел — радостные рожи, покраснел и только смог выдавить из себя:

— С-суки! Вон!

Подчиненные, держась за животы, послушно покинули его кабинет, дверь которого яростно захлопнулась. Жора плакал от невыносимого позора, от бессильной злости, а за стенкой еще никак не мог заглохнуть ненавистный ему смех. И он стал всех ненавидеть. Всех. А они наоборот — любить.

До сих пор помнят в редакции эту «смеховую симфонию», вспоминают с особенной теплотой тот знаменательный день. К Жоре все стали относиться как к родному, близкому, почти родственнику. Любят ведь людей обычно за их странности. Коллеги увидели в строгом редакторе новостей человека убогого, ущербного, юродивого, и жить им стало лучше, и жить им стало веселей. Первое время корреспонденты по любому поводу заглядывали в редакторскую, писали на зеркале любовные послания помадой, оставляли на нем губки. Потом это дело им надоело, шутки прекратились, но отношения остались прежними: с их стороны — умиление, как забавным зверьком, с его — ненависть, как к самым последним сволочам.

Вот и сейчас Жора встал по привычке перед зеркалом, только понизил голос почти до шепота:

— Так, за работу! Соображай быстрей, Жора! Ты гениальный журналист! Ты самый великий журналист всех времен и народов! Ты замечательный редактор! Просто великолепный! Ты все можешь! Ты супермен! Ты акула российского телевидения! Ты разрулишь эту ситуацию! Фью, да эта ситуация для тебя…

Сеанс аутотренинга был прерван вежливым или, скорее, заискивающим стуком в дверь. Не дождавшись ответа, в кабинет деловито вошел их политический обозреватель Яков. Интересный тип, кстати. Новый вид современного журналиста — «телевизионный шулер». Он уже сменил множество телевизионных каналов, не задерживаясь более месяца ни на одном из них. Главная цель его работы на телевидении — это продвижение на телеканале своего кандидата; он ловко маскировал политическую рекламу под самые обычные информационные сюжеты. И работало это гораздо эффективнее, чем стандартная политическая «прома», то есть компромат. Причем почти бесплатно, за счет канала, на котором шулерил Яша. Сколько он получал за это — никто не знал, но после каждого подобного «вольта» он уходил в шикарный запой. Именно шикарный: «фонтаны с лебедями, цыгане с медведями». А потом снова появлялся в редакции и принимался за свое темное дело. Корреспондент он действительно был неплохой, но совесть-то у человека все равно должна быть. Непонятно, зачем шеф взял его на этот канал. И непонятно, почему он его до сих пор не уволит. Все другие телекомпании, когда понимали, что их водят за нос, сразу избавлялись от «вражеского засланца». Но здесь он уже полгода. И сваливать, по-видимому, не собирается. Ведет себя будто душа компании, со всеми держится запанибрата.

Ходили слухи, что он работал еще кое на кого — сообщал о том, что говорят в кулуарах студий… Чертов доносчик.

Итак, сразу же после стука уже привыкший к быстрому реагированию Жора в доли секунды отпрыгнул от зеркала к столу, схватил какие-то бумаги и только потом с надеждой взглянул на Яшу: заметил или нет? Тот был невозмутим, не дернулся ни один мускул на его лице.

«Не заметил…» — с облегчением подумал Жора и напустил на себя вид строгого редактора.

— Жор, что у нас с выпуском? Диктор текст требует…

— Да знаю я! Закрой дверь с той стороны.

— Я слышал, ты говорил с шефом. У тебя проблемы?

— Я сказал: вон! Почему ты еще здесь?

— Старик, я хотел помочь…

— Знаю я твою помощь. Вон!

— Нет. Ты не понял… У меня есть интересный сюжет. Представляешь, на кладбище…

— Опять «прома» твоего депутата?

— Какая «прома»? О чем ты?

— Брось дурачком прикидываться. Заруби на носу — он не наш клиент.

— Да там почти не видно, что «прома»…

— Ну синхрон же его есть?

— Да посмотри, он там к месту…

— Разговор окончен. Вон!

— Черт с тобой! Посмотрим, кто завтра «вон!» будет кричать!

Хлопнула дверь.

«Вот с-сука!» — подумал Георгий Константинович и снова уставился в экран монитора.

«Так, если к этому сюжету присобачить хорошую подводку, то… Например: «Привольны исполинские масштабы нашей области…» Бред, бред, бред… Давай, Жора, соображай…»

Курсор на мониторе выжидательно замер. Нет, не выжидательно! Приехали! Завис! Они что, специально ставят в редакторский кабинет эти «шайтан-машины»! Катись она к черту, эта каторга! Плевал я на все! Пойду на радио… Да-да! Завтра же! И завтра же бросаю курить! Завтра! Куда я подевал сигареты?

Георгий Константинович стал судорожно шарить по ящикам стола. Стоп! Что за кассета?

В ящике его стола лежала бетакамовская коробка с загадочной надписью «Кирику Г. К. лично в руки».

Что за издевательство! Опять, наверное, эти уроды пошутили, отсняли тайком новую серию «Х-files» с Жорой Кириком в главной роли. Однажды уже такое было — его монолог у зеркала чуть не стал достоянием страны. Он по ошибке едва не пустил в эфир кассету со скрытой съемкой. Повезло, что вовремя успел выключить. Эти мерзавцы давно уже ничего не выдумывали. Вполне возможно, что это их очередной шедевр в стиле скрытой камеры. Вот и шли бы из новостей куда-нибудь в другое место — снимать хохмочки для дебилов.

А вдруг это не шутка, вдруг это что-нибудь серьезное?

В коробке кроме кассеты лежала сопроводительная записка: «Сенсационный материал для вашего выпуска. Никому ничего не говорите».

Что значит «никому ничего»? Конечно, это тоже может быть замаскированной рекламой. А вдруг судьба в его руки посылает шанс? Вдруг этот материал не только спасет сегодняшний выпуск и он реабилитирует себя в глазах шефа и коллег, но и выведет его на совершенно новый уровень деятельности — авторскую аналитическую передачу, например. Впрочем, если бы спросили Жору, каким образом эта кассета может открыть путь в авторское телевидение, он бы ничего не смог вам ответить. Но надежда была сильнее логики.

Быстрей, нужно спешить!

Он рванул в пустую комнату с бетакамовским видеомагнитофоном, закрыл за собой дверь на ключ и вставил кассету.

Так, кнопка «play».

Черт, кассета не перемотана.

Назад, назад. Ага, наконец.

Он взглянул на экран — девушка простоватой внешности безвольно сползла вниз по стене. Не шевелится. Последний взгляд — странный, как будто не она смотрит, какой-то другой человек, который знает… Что-то такое, чего другим не понять.

Жора уставился на экран расширенными от ужаса глазами.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Москва

30 июня 200… года, 20.48

Кабинет генерал-майора Голубкова не менял своего вида уже много лет. Скучные казенные панели из ДСП, довольно уже потертое кресло, стулья с немодной тканевой обивкой. И лишь единственный предмет хоть с каким-то намеком на роскошь — хрустальная пепельница, подарок на пятидесятилетний юбилей. И никаких евроремонтов.

Кофе давно остыл, чашка с полустертым рисунком резала взгляд тоскливой неприкаянностью. Генералу было не по себе.

С утра доложили, что к нему на прием записался Сергей Пастухов. Не к добру. Пастуха просто так никакими пирогами не заманишь. Не к добру.

Он ждал до самого вечера и уже собирался уходить — как всегда, последним, — когда наконец на пороге выросли четыре до боли — а иногда до слез — знакомые фигуры.

Пастухов всегда был лидером.

— Извините. Не хотелось афишировать свое появление, тем более в таком составе.

Генерал чиркнул зажигалкой.

— Излишней вежливостью вы никогда не отличались. Слушаю внимательно.