Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко

отправилась гулять с собаками. И я с нею.

В конце марта, после дня весеннего равноденствия, солнце, двигаясь по эклиптике, перешло из Южного полушария небесной сферы Северное, что означает наступление астрологической весны. Всё живое прекрасно об этом знает. Солнце светит ярче, и ощущается тепло разбухшей от влаги земли. Растаявший снег и дождик образуют большое количество грязи, которая деликатно прикрыта еще крепкими розовато-коричневыми и песочными пергаментными буковыми и дубовыми листьями. Птички радостно поют оды Солнцу и весне по утрам. На прогулке из-за грязи невозможно оторвать взгляд от земли, укрытой листвой. Ее палитра напоминает мне нежные весенние картины импрессионистов в сочетании с пронзительной голубизной неба. Стволы деревьев — контрастно-темные на фоне яркого неба. И запах весны от нагретой солнцем коры и подсыхающей грязи, разлагающихся прошлогодних листьев и нагретой земли будоражит чувства. Он обещает возврат тепла, листьев и цветов, плодов и света, который еще будет усиливаться в течение многих недель. Собаки со своими проделками не дают долго витать в облаках, и нужно прибавлять шаг, чтобы не отстать от них.

Глава 11

Мы дождались дня, назначенного для пункции в неврологии. Это четверг, 26 марта. Мы вдвоем с мамой снова совершаем путешествие по опустевшим улицам и пустой дороге в город и потом по самому пустому городу. Паркуюсь на пустой парковке больницы. Кажется, что люди исчезли с земли, остался один только вирус. По улицам спокойно могут ходить призраки или динозавры — и никто их не увидит.

Мы проходим посты в больнице, отвечаем на вопросы и дезинфицируем руки. Доезжаем на пустом лифте на пятый этаж в неврологию. И там, на этом пустом этаже, мы тоже единственные посетители. В приемной стулья перевязаны лентой, сидеть на них нельзя. Они обшиты тканью, и ее нелегко дезинфицировать. Солнце смело светит в глаза, несмотря на все ковидные нововведения. Солнце ленточкой не перевяжешь.

Нас довольно быстро забирают в кабинет. Приходит врач, и мы договариваемся о процедуре. Сначала записывают на видео проход мамы по коридору. Меня оставляют ждать в кабинете. Пункция — процедура потенциально опасная, и врач скороговоркой проходит по всем возможным ужасам-последствиям. Ужасы привлекают внимание мамы.

— Расскажите подробнее об осложнениях и помедленнее.

Врач заходит на второй круг.

— У меня и так кружится голова, я не хочу эту процедуру. Может, я после этой пункции и на ноги больше не встану. От добра добра не ищут. Вези меня домой, Кира! — начинает она.

И давай рассказывать всем, что живет в Лондоне. Я хочу выпрыгнуть в окно, мне эти разговоры уже не первый раз сносят голову.

Так как весь разговор — через меня, я предлагаю медикам продолжать программу, невзирая на возмущения мамы. Наша динамика их веселит. Видя в этом большую долю юмора, они продолжают. Сделали пункцию, и нам показали пробирку с золотой спинномозговой жидкостью для анализа. Пункция заняла пару минут. У мамы кружится голова. Ее выводят в коридор снова, и она двигается легче и увереннее. Сама комментирует, что разницы нет, а врачи сильно удивлены. После пункции она прошла по коридору почти в три раза быстрее, что подтверждает наш диагноз. С меня сваливается страшный груз. Наконец-то у нас есть путь к разрешению проблемы! Врач обещает перезвонить нам и назначить консультацию с нейрохирургом по телефону. Это фантастический прогресс, притом что всю страну и мир уничтожает вирус и люди умирают пачками в больнице!

Я сама не своя от радости. Мама, соответственно, недовольна. Она видит, что я добилась успеха и радуюсь.

— Кира, я не понимаю, чему ты так радуешься? Опять поиздевалась над матерью? Я как ходила до пункции, так и хожу. Я не знаю, кто эти врачи и с чего это я им должна верить, что стала ходить лучше? Я доверяю своим ощущениям! А теперь у меня сильно кружится голова. И не хочу я никакую операцию. У меня всё хорошо. Отправь меня в Лондон. Зачем ты меня здесь держишь и мучаешь? Почему ты меня не слушаешь, у меня же ничего не болит!

По мнению мамы, мои действия — западня и заговор. Из машины, как с подводной лодки, сбежать нельзя, и мне полагается полноценный скандал за все мои грехи. Ехать полчаса. Останавливать этот шквал эмоций не только невозможно, но и опасно. Я объявляю себе паузу и не отвечаю на выпады. И представьте, доезжаем целые до дома.

А дома со школой всё те же проблемы. Вася прогуливает уроки, а Лорочка рыдает, что ничего не понимает и не получается. Наконец-то неделя заканчивается.

Но тут случается очередное ЧП. У нас сломалось отопление, а на улице еще мороз по ночам. Я пишу пост в фейсбуке, и мне друзья организовывают электрические батареи для маминой комнаты.

Мастер придет в понедельник, и нам как-то надо продержаться. Я решила спать Лориной комнате, у нее электрическое отопление, да и у Васи в комнате тоже. Васика сначала уболтала спать с нами за компанию, но он от нас сбежал на холодный первый этаж — ему всегда жарко.

Мне даже было уютно объединиться с дочей. Моя комната напротив маминой, и она воинственно врывается ко мне днем и ночью. От этой борьбы за власть не поздоровится. А на второй этаж она подняться не может.

Когда дети были маленькие, я пела им песни, укладывая спать. Любимый репертуар Лорочки состоял из десяти песен, пропускать ничего было нельзя. Сейчас я напомнила ей об этом. Говорить можно, петь — забудь. Только начинаю «Голубой вагон», и сразу: «Мама, перестань!» Мой поезд с песнями на ночь ушел. А я бы себе спела колыбельную на ночь.

Мы пережили выходные, и в понедельник, к удивлению, пришел мастер и отремонтировал термостат.

Мама усердно отбивается от предлагаемого лечения и целыми днями долбит, что у нее всё хорошо и что я должна отпустить ее в Лондон. Сейчас о путешествиях и думать нельзя: самолеты не летают и все предыдущие билеты и планы отмены.

Она жалуется на меня подругам по телефону и торопливо прекращает разговоры, когда я вхожу в комнату. Подруги потом начинают мне писать, звонить и требовать освобождения Тамары Андреевны — кто деликатно, а кто и не очень. Они же не видят ее состояние по телефону, а голос и настроение у нее боевые. Эта пассивная агрессия мешает жить. Меня утомляет амплуа изверга, но роль мне назначена и отходные не принимаются. Мы никогда друг друга толком не понимали, а сейчас и надеяться не на что.

С работой