Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко

пошел рядовым. Тетя рассказала мне почти легенду о том, как братья случайно встретились на фронте. Это просто история для фильма.

Ханиф был танкистом и прошел всю войну на танке. Не могу себе представить этих ужасов. Асхаб Джамал, должно быть, очень сильно молилась за сыновей, потому что оба вернулись с войны живыми и невредимыми. Тетя Света рассказывала, что был случай, когда Ханиф вышел из танка по нужде и вся его команда в танке была взорвана у него на глазах.

Судьба не раз уберегала его от смерти. Он был ранен в 1944 году и встретил мою бабушку Нину в госпитале в Черновцах. Ее невероятная красота сразила его наповал. Ханиф женился на месте, не получив благословения матери. Отец, кажется, к тому моменту уже умер. Мать никогда не простила ему этот поступок, и Нина никогда не была допущена к ней. Может, конечно, Нине было не до поездки в Бугульму. Но только после смерти мамы Ханиф смог вернуться в Бугульму к родным.

После окончания войны его оставили там же, на Западной Украине, бороться с бандами, и эта работа его сломала. Убивать, уже после войны, было выше его сил. В Черновцах родились их дети — Лена в 1945-м и Женя, мой папа, — в 1946-м.

У моей бабушки Нины была внешность кинозвезды и способности восьмирукого Шивы. А еще легкий характер. Красота открывала ей все двери, ее даже приняли в кинематографический институт, но из-за войны планы разрушились. Она мне как-то рассказывала, что была принята и поучилась понемногу в каждом из пяти ВУЗов, — планы из-за войны всё время менялись. Во время войны работала медсестрой в больнице в Черновцах, где и познакомилась с Ханифом. Окончила педагогический институт заочно, после войны, с двумя детьми.

Ей сильно завидовали из-за ее красоты и красоты ее мужа, который, к тому же, вернулся целым с войны. У бабушки была тяжелая жизнь, но она достойно выносила свои испытания.

Мы ездили к бабушке Нине каждую зиму на каникулы и проводили с ней пару недель. Она была очень заботливой и веселой. Я понятия не имела о ее былой красоте или приключениях. Тетя Света приоткрыла мне завесу жизни моей бабушки через много лет после ее смерти.

В детстве родители моего папы были на периферии моего внимания. Бабушка Нина с дедушкой Сашей (так Ханиф себя адаптировал) жили далеко, и мы не так часто встречались.

А вот родители моей мамы — это мои самые дорогие и важные люди. Моя детская любовь к ним не потускнела от взрослого взгляда. Лучше людей на свете не было и нет, хотя сейчас они для меня становятся более земными и не такими всемогущими, как были в детстве.

Мой дедушка Степан Михайлович родился в 1911 году в селе Приазовье Мелитопольского района. Он был младшим в семье из семи детей и остался круглым сиротой в девять лет, когда оба родителя умерли. Степу отправили в детдом, а времена были тяжелые и голодные. Через два года старший брат Дмитрий женился, ему было тогда 19 лет, и выручил брата — забрал в Степу из детского дома.

Как голодный сирота из села стал человеком, которого я знала, мне сложно представить. Дедушка Степа был человеком Возрождения. Мне кажется, не было ничего, чего бы он не мог. У него был и абсолютный слух, и музыкальная память, исключительная зрительная память, и смекалка, и доброта, и чувство юмора. И опять же, высшее образование, которого не было ни у кого в его семье. По рассказам мамы, его братья и сестры умом не блистали. А дедушка играл на семи инструментах, не зная ни одной ноты. В этом списке точно были баян, аккордеон, фортепиано и скрипка. Когда я спросила, где он нашел все эти семь инструментов, мама объяснила, что их давала советской власть. Были клубы, и там в открытом доступе находились все музыкальные инструменты.

Степан окончил в школу и поступил учиться на аграрного инженера в Мелитопольский институт. По окончании института был направлен по распределению на Урал, в Сим, на большой завод. Там он встретил Катю, мою бабушку, и завоевал ее сердце прежде всего своим музыкальным талантом. Равных ему не было.

Единственный украинец в семье, дедушка Степан никогда не умел говорить по-украински. Похоже, в их семье говорили по-русски. Даже его брат Дмитрий всегда был Дмитрий, а не Дмитро. Бабушка Катя, прожив большую часть жизни в Украине, могла кое-как разговаривать по-украински, но дедушка так и не научился.

Степан был невероятно честным и порядочным человеком, и это его почти погубило. Он работал в райкоме на руководящих должностях. От того, что не мог вынести всё, что вытворяет Советская власть, он заболел лет на десять. На нервной почве у него были язвы кишечника, которые на тот момент не лечились. Он мог умереть от кровотечения в любой момент, почти не ел. Дедушка около десяти лет своей взрослой жизни болел и умирал. Он весил сорок два килограмма. Но он не умер, за что нужно поставить памятник бабушке. Но это, возможно, спасло его от репрессий, так как с лежачего больного какой спрос? Когда здоровье начало потихоньку поправляться, он ушел из райкома и стал преподавать в машиностроительном институте начертательную геометрию. Предмет очень сложный, как я сейчас понимаю, но не для него.

При всём этом дедушка мой был очень веселый и шухерной. Он прикалывался при нас, а бабушка его в шутку угрожала побить мокрым полотенцем, чтобы он «не учил детей глупостям». Но никогда в жизни я не слышала от него ни мата, ни каких-то серьезных ругательств. Хотя причин, наверное, было достаточно. Он был безразличен к алкоголю и к другим женщинам, так как лучше женщин, чем бабушка, на свете не бывает. Я с ним до сих пор в этом солидарна.

Степан был музыкант от Бога и мог играть часами на пианино любимые мелодии молодости. Он подрабатывал тапером в немом кино, и у него был роскошный репертуар мелодий двадцатых годов. Он всегда был музы́кой в компании, вокруг него образовывались вечеринки, ведь других вариантов, кроме живой музыки, на тот момент фактически не было. Бабушка могла танцевать и петь. В их жизни всегда было место застольям, праздникам и веселью. Когда мы детьми навещали их, всегда чувствовали этот подъем, радость, доброжелательность, мир и любовь.

А моя любимая бабушка Екатерина Михайловна была воплощением любви. Рядом с ней я чувствовала себя, как в храме. Она была