Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кальмар – просто чудовище, – добавила Линда Вассерман. – Этот жуткий нос в форме фаллоса… Смотреть противно, как он болтается.
После Четырнадцатого октября Нора, разумеется, надолго позабыла про «Губку Боба». На несколько месяцев она переехала к сестре, где, горстями глотая таблетки, пыталась осмыслить тот кошмар, в который превратилась ее жизнь. В марте, вопреки советам друзей, родных и психотерапевта, она вернулась домой, убеждая себя, что ей необходимо побыть одной, наедине со своими воспоминания и мыслями, и тогда, быть может, она сумеет найти ответ на вопрос, желает ли она или даже сумеет ли продолжать жить.
Первые несколько недель она прожила в тумане горя и смятения. Спала, когда придется, пила слишком много вина – взамен «амбиена» и «ксанакса»[49], которые она отказалась принимать, и все дни напролет бродила по безжалостно пустынному дому, открывая шкафы, заглядывая под кровати, словно надеялась увидеть в одном из укромных уголков спрятавшихся детей и мужа – улыбающихся, довольных своим розыгрышем.
– Надеюсь, вам весело! – представляла она, как ругает их, притворяясь расстроенной. – Я чуть с ума не сошла.
Однажды вечером, бесцельно переключая каналы, она наткнулась на знакомую серию «Губки Боба», на ту, где в подводном городке Бикини-Боттом идет снег. Эффект был мгновенный и потрясающий: впервые за целую вечность у нее просветлело в голове. Она чувствовала себя великолепно, даже лучше. И дело было даже не в том, что ей казалось, будто ее маленький сын сидит рядом с ней на диване; временами у нее возникало ощущение, что это она – Джереми, смотрит мультфильм его глазами, испытывая восторг шестилетнего мальчика, хохоча до упаду. По окончании мультфильма Нора долго плакала, но это были оздоровляющие слезы, укрепляющие. Потом она схватила блокнот и написала следующее:
«Я только что посмотрела серию, в которой играют в снежки. Помнишь такую? Ты любил возиться в снегу, но только если на улице было не очень холодно и не очень ветрено. Я помню, как мы в первый раз катались на старых деревянных санях. Ты тогда расплакался, потому что снег залепил тебе лицо. Лишь через год ты согласился снова пойти кататься с нами, но в тот раз ты был доволен, потому что вместо тобоггана мы катались на «ватрушках», которые мы долго надували. Тебе понравилась бы эта серия «Губки Боба», особенно та часть, где он вставил в голову воронку и превратил свое лицо в пулемет, стреляющий снежками. Ты наверняка попытался бы сымитировать пулеметную очередь, что он издавал, и у тебя, я уверена, получилось бы очень похоже. Я ведь знаю, как ты любишь издавать смешные звуки».
На следующее утро Нора поехала в магазин «Бест бай»[50], купила комплект DVD-дисков со всеми эпизодами «Губки Боба» и бо́льшую часть дня провела перед телевизором, посмотрев несколько серий первого сезона. После этого видеомарафона она чувствовала себя раздраженной, выхолощенной и отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха. Именно по этой причине она строго следила, чтобы ее дети не торчали все время перед телевизором, и теперь поняла, что и себя саму должна в этом ограничивать.
Очень скоро она выработала на удивление надежную стратегию: позволяла себе смотреть «Губку Боба» два раза в день – утром и вечером – и после в своем блокноте непременно делала короткую запись о каждой серии. Эта практика – своего рода религиозный ритуал – придавала некую структурность и направленность ее существованию, на время избавляя от чувства потерянности.
Всего было порядка двухсот серий, и это означало, что каждую серию она смотрела по три-четыре раза в год. И ее это вполне устраивало, – по крайней мере, до недавнего времени. Норе по-прежнему было что написать после каждого просмотра – какое-то свежее воспоминание или замечание в связи с увиденным. Ассоциации вызывали даже те немногие эпизоды, что с некоторых пор ей очень не нравились.
Однако за последние несколько месяцев что-то в корне изменилось. Она фактически перестала смеяться над выходками Губки Боба; эпизоды, что прежде ее забавляли, теперь казались ей невыразимо грустными. Например, ту серию, что она смотрела сегодня утром, Нора восприняла как некую аллегорию – горький комментарий по поводу ее собственных страданий:
«Сегодня показывали танцевальный конкурс, тот, на котором Скидвард[51] завладевает телом Губки Боба – проникает в него через полую – очень удобно! – голову Губки Боба и отрывает его руки и ноги, заменяя своими. Да, я понимаю, что конечности Губки Боба способны отрастать, но, ты только представь, это ж кошмар какой-то. Во время конкурса у Скидварда случаются судороги, и тело Губки Боба падает на пол, где он лежит, корчась от боли. Публика в восторге, ему достается главный приз. Ну и метафора. Побеждает тот, кому больнее всех. Значит, и я должна получить Орденскую ленту?»
В душе она понимала, что проблема не столько в мультсериале, сколько в ней самой: она чувствовала, что снова теряет сына, что его больше нет с ней рядом в комнате. Разумеется, в этом была своя логика: Джереми теперь было бы девять, и, быть может, в этом возрасте он уже не смотрел бы «Губку Боба» с былым энтузиазмом. Где бы он ни находился, у него теперь другие интересы, он растет без матери, оставив ее еще более одинокой, чем прежде.
Необходимо избавиться от DVD-дисков с мультсериалом – подарить их библиотеке, выбросить или еще куда-нибудь деть, – пока Губка Боб и все, что с ним ассоциируется, навечно не отравили ее разум. Было бы легче, если б у нее имелось что-то на замену, какое-то новое шоу, которое заполнило бы пустое пространство, но каждый раз, когда она пыталась спросить у своих давних подруг, что сейчас смотрят их сыновья, те лишь обнимали ее и жалостливо вздыхали: «Ох, милая», будто не понимали ее вопроса.
* * *Перед обедом Нора отправилась на долгую велосипедную прогулку по дорожке, соединявшей Мейплтон с Роуздейлом. Дорожка эта представляла собой полосу длиной семнадцать миль, по которой прежде пролегала железнодорожная линия. Норе нравилось ездить там по утрам в будние дни, когда полоса была относительно свободна, встречались, главным образом, взрослые, в основном пенсионеры, совершавшие безрадостный оздоровительный моцион. В солнечные выходные она старалась держаться подальше от этой тропы, потому что по субботам и воскресеньям после обеда горожане собирались здесь целыми семьями, катались на велосипедах и роликовых коньках, и, если взгляд ее падал на девочку в слишком большом шлеме или на сосредоточенно хмурящегося мальчика, яростно налегающего на педали велосипеда со страхующими колесиками, она сгибалась в три погибели на травянистой обочине, словно получила удар под дых.
Нора чувствовала себя сильной и блаженно опустошенной, плавно разрезая грудью бодрящий ноябрьский воздух, наслаждаясь теплом солнечных лучей, периодически падающих на нее сквозь нависающие на тропу ветви почти уже голых деревьев. Сейчас была та самая скверная осенняя пора, наступающая после Дня всех святых, когда земля сплошь усеяна желто-оранжевыми листьями, будто конфетными фантиками. Конечно, она будет совершать велосипедные прогулки до самых холодов, по крайней мере, до первого большого снегопада, думала Нора. Приближалось самое унылое время года – тусклые гнетущие дни, жизнь словно в замкнутом пространстве, череда тоскливых праздников и подведения безрадостных итогов. Она надеялась, что ей удастся на некоторое время уехать куда-нибудь – на острова в Карибском море или в Нью-Мексико, в какой-нибудь красочный немыслимый уголок. Если б только еще найти спутника, который не будет сводить ее с ума. В прошлом году она поехала в Майами одна, и это было ошибкой. При всей ее любви к одиночеству и незнакомым местам, тогда эта ее любовь сыграла с ней злую шутку: ее захлестнул поток воспоминаний и вопросов, которые дома ей удавалось держать под замком.
* * *Велосипедная тропа – полоса изношенного асфальтобетона шириной с автомобиль – тянулась практически по прямой от пункта А до пункта Б, пейзаж вокруг был довольно невзрачный. Теоретически ничто не мешало вам сделать петлю в любом месте, но Нора либо разворачивалась на полпути, на окраине Мейплтона, тогда получалось шестнадцать миль – легкая прогулка, – либо катила до самого Роуздейла, преодолевая по круговому маршруту тридцать четыре мили – расстояние, которое с некоторых пор ничуть ее не пугало. Если б тропа была миль на десять длиннее, она так и ехала бы по ней до самого конца.
Еще не так давно она бы рассмеялась, если б кто-то предположил, что трехчасовая велосипедная прогулка станет для нее обыденным времяпрепровождением. В ту пору жена и мать, полностью посвятившая себя семье, она крутилась как белка в колесе: у нее была масса забот и обязанностей, ей вечно приходилось разруливать какие-то сиюминутные кризисные ситуации, а список текущих дел постоянно пополнялся, так что ей с трудом удавалось найти время на то, чтобы пару раз в неделю ходить на занятия йогой. А сегодня, кроме езды на велосипеде, никаких других дел у нее и не было. Порой, засыпая, она грезила о том, как едет на велосипеде – смотрит, словно завороженная, на то, как земля исчезает под передним колесом; руки, вцепившиеся в руль, вибрируют от жужжания проносящегося мимо мира.
- Гриб без шляпки - Сергей Авалон - Социально-психологическая / Эзотерика
- «Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Юмористическая фантастика
- Рок небес - Мэри Робинетт Коваль - Космическая фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Оттенки серого - Джаспер Ффорде - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Время – иммунная - Валерия Чухряева - Попаданцы / Социально-психологическая
- Падший ангел - Дмитрий Карпин - Социально-психологическая
- Студентка, комсомолка, спортсменка - Сергей Арсеньев - Социально-психологическая
- Ленин жЫв - Ярослав Питерский - Социально-психологическая
- Империя Гройлеров - Александр Аннин - Социально-психологическая
- Учёные сказки - Феликс Кривин - Социально-психологическая