Оставленные - Том Перротта

«Беспокоиться не о чем, – думал он, представляя, как они вдвоем предаются любовным утехам на полу в гостиной: Мелисса на нем верхом, сам он возбужден, как мальчишка. – Все в порядке».

Запах дыма заставил их отстраниться друг от друга. Они вдруг осознали, что рядом кто-то есть. Обернулись и увидели двух Наблюдателей. Те быстрым шагом направлялись к ним от школы – должно быть, прятались в кустах у главного входа, – шли с присущей им всем некой странной торопливостью, будто спешили к старому другу, которого только что увидели в аэропорту. Кевин с облегчением отметил, что ни та, ни другая не Лори.

– О, боже, – пробормотала Мелисса.

Женщину постарше Кевин не признал, но молодая – худенькая девушка с нездоровым цветом лица – была ему знакома. Раньше он видел ее в «Сейфуэе», где она работала кассиром. У нее было странное имя, которое он никак не мог запомнить; когда он видел его на ее бейджике, у него всегда создавалось впечатление, что оно написано с ошибкой.

– Привет, Шана, – поздоровался Кевин, учтивым тоном, стараясь быть с ней столь же обходительным, как и с любым другим человеком. – Тебя ведь Шаной зовут, да?

Девушка не ответила, но он и не ждал от нее ответа. Она и раньше, до того как приняла обет молчания, была не очень-то разговорчивой. Шана лишь пристально смотрела ему в глаза, словно пыталась прочесть его мысли. Ее спутница так же пристально смотрела на Мелиссу. Но взгляд у немолодой женщины был более жесткий, отметил Кевин, и в нем сквозили надменность и осуждение.

– Стерва, – бросила ей Мелисса. Голос у нее был сердитый и немного пьяный. – Я ведь тебя предупреждала.

Немолодая Наблюдательница поднесла к губам сигарету, затянулась, при этом морщинки вокруг ее рта прорезались глубже. Она выпустила дым – тонкую презрительную струйку – прямо в лицо Мелиссе.

– Я же говорила, чтоб ты оставила меня в покое, – продолжала Мелисса. – Говорила или нет?

– Мелисса. – Кевин взял ее плечо. – Не надо. Резким движением она сбросила его руку.

– Эта стерва следит за мной. Уже в третий раз на этой неделе. Достала.

– Все хорошо, – сказал ей Кевин. – Давай просто уйдем.

– Ничего хорошего. – Мелисса подступила к Наблюдательницам, зашикав на них, как на голубей: – Кыш! Пошли вон отсюда! Оставьте нас в покое!

Наблюдательницы не ретировались и даже не поморщились от ее оскорбительных выкриков. Они просто стояли, спокойные и невозмутимые, попыхивая сигаретами. Смысл такого поведения – напоминать людям о том, что Господь наблюдает за ними, отслеживает каждый шаг – по крайней, так слышал Кевин, – но своими действиями они вызывали раздражение, как маленькие дети, специально действующие на нервы.

– Прошу вас, – произнес Кевин, сам не зная, обращается он к Мелиссе или к Наблюдательницам.

Мелисса сдалась первой. С отвращением тряхнув головой, она отвернулась от Наблюдательниц и нерешительно шагнула к Кевину. Но потом остановилась, звучно отхаркнула, собирая мокроту в горле, резко развернулась и плюнула в лицо своей мучительнице. Не притворно – «тьфу на тебя», – а, как мальчишки в школе, выплюнула сочный сгусток, послав его точно в щеку женщины, на которой тот осел со шлепком.

– Мелисса! – воскликнул Кевин. – Боже мой! Наблюдательница не вздрогнула, даже не отерла пенистую слюну, капавшую с ее подбородка.

– Стерва, – повторила Мелисса, но уже без былой уверенности в голосе. – Сама напросилась.

* * *

Остаток пути они шли в молчании, больше уже не держась за руки, стараясь игнорировать своих провожатых в белых одеждах, которые не отставали от них ни на шаг, следовали за ними почти вплотную, так что со стороны могло показаться, будто это одна компания – четверо друзей на вечерней прогулке.

У кромки газона перед домом Мелиссы Наблюдательницы остановились – они редко нарушали права чужого владения, – но Кевин, шагая к крыльцу, спиной чувствовал на себе их взгляды. Дойдя до входной двери, Мелисса полезла в сумочку за ключами.

– Мы вполне могли бы продолжить, – сказала она ему, без особого энтузиазма в голосе. – Если хочешь.

– Даже не знаю. – На душе у него было тоскливо, будто они, минуя стадию секса, перешли сразу к этапу разочарований. – Может, отложим до другого раза?

Мелисса кивнула, словно ничего другого и не ожидала, и, прищурившись, устремила взгляд мимо него на женщин, застывших на тротуаре.

– Как же я их ненавижу, – сказала она. – Чтоб они все сдохли от рака.

Кевин не удосужился напомнить ей, что его жена тоже входит в ту секту, но Мелисса сама сообразила, что ляпнула лишнего.

– Извини.

– Ничего.

– Не понимаю, почему они остальным жизнь портят.

– Они считают, что помогают нам.

Мелисса тихо рассмеялась, словно какой-то своей шутке, потом целомудренно чмокнула Кевина в щеку.

– Позвони, – сказала она ему. – Не прячься от меня.

Наблюдатели терпеливо ждали на тротуаре – лица бесстрастные, в руке у каждой – по очередной только что прикуренной сигарете. Кевин подумал о том, чтобы сбежать от них – обычно в погоню они не пускались, – но было поздно, он устал, поэтому они пошли вместе. В их шагах чувствовалась некая легкость, удовлетворение, которое приносит хорошо выполненная работа.

Орденская лента

Мультсериал «Губка Боб Квадратные Штаны»[45] больше не давал желаемого эффекта, хоть Норе Дерст признавать это было и неприятно. Наверно, к этому все и шло – некоторые серии она смотрела так много раз, что, по сути, помнила их наизусть, – однако легче от этого не становилось. Просмотр сериала превратился для нее в жизненно важный ритуал, да и вообще теперь ей только и оставалось что исполнять ритуалы.

Весь год – последний год, что они были вместе – Нора и ее семья по вечерам перед сном смотрели «Губку Боба». Эрин многие шутки не понимала – слишком мала еще была, а вот ее брат Джереми, на три года старше сестры, ребенок с большим детсадовским опытом, смотрел на телеэкран, как зачарованный, словно на его глазах происходило чудо. Он хихикал над каждой репликой, ну а уж если начинал хохотать, смех вырывался из него громкими воплями, выражавшими одновременно одобрение и изумление. Зачастую – обычно в ответ на физическое насилие, когда героев растягивали, расплющивали, скручивали, деформировали, разрывали на части, или они под воздействием каких-то внешних сил летели на огромной скорости на умопомрачительные расстояния – им овладевало столь бурное веселье, что он бросался с дивана на пол и колошматил конечностями по ковру, пока ему не удавалось успокоиться.

Нору удивляло, что ей самой мультфильм этот доставлял большое удовольствие. Обычно ее дети предпочитали смотреть какую-нибудь постную ерунду типа «Доры»[46], «Любопытного Джорджа»[47] и «Большого красного пса Клиффорда»[48], но «Губка Боб» был живительно умный сериал и даже немного авангардный, предвестник приближения лучших времен, когда все они будут освобождены из гетто детских телепрограмм. И, поскольку сама она балдела от этого мультсериала, равнодушное отношение к нему мужа ее озадачивало. Дуг сидел с ними в гостиной, но редко поднимал глаза от своего Блэкберри. В те последние годы он всегда был настолько поглощен работой, что вечно сидел с отсутствующим видом – вроде как рядом с семьей, а на самом деле – голограмма мужа и отца.

– Ну посмотри же, – тыркала она его. – Смешно ведь.

– Не обижайся, – отвечал он. – Но Губка Боб, на мой взгляд, слегка слабоумный.

– Он же такой симпатяга. Всем верит на слово, даже тем, кому верить нельзя.

– Может быть, – согласился Дуг. – Только ведь все слабоумные доверчивы.

Любви Норы к «Губке Бобу» не разделяли и ее приятельницы, мамочки, вместе с которыми она занималась йогой в утренние часы по вторникам и четвергам и иногда вечером ходила в бар, если их мужья соглашались держать оборону дома. Эти женщины, в отличие от Дуга, не питали стойкого презрения к детским передачам, но даже на их лицах появлялось скептическое выражение, когда она восторгалась своим любимым мультяшным бесхребетным героем.

– Терпеть не могу этот мультфильм, – заявила Эллен Демос. – А вот песня, что звучит в начале, заводная.

– Кальмар – просто чудовище, – добавила Линда Вассерман. – Этот жуткий нос в форме фаллоса… Смотреть противно, как он болтается.

После Четырнадцатого октября Нора, разумеется, надолго позабыла про «Губку Боба». На несколько месяцев она переехала к сестре, где, горстями глотая таблетки, пыталась осмыслить тот кошмар, в который превратилась ее жизнь. В марте, вопреки советам друзей, родных и психотерапевта, она вернулась домой, убеждая себя, что ей необходимо побыть одной, наедине со своими воспоминания и мыслями, и тогда, быть может, она сумеет найти ответ на вопрос, желает ли она или даже сумеет ли продолжать жить.