Приливами потерянной луны - Михаил Бочкарёв

Не уверен, что это на самом деле так, — сыщик покачал головой, — ведь вы же помните то время, когда луна ещё была?

— Конечно, помню!

— И что? Люди были другими?

— Люди? А разве станет заметно, изменились они или нет? — удивился Лайхам и выпятил чуть вперёд нижнюю губу. — И потом, прошло не так уж много времени, но всё равно новое поколение другое, и я это вижу уже сейчас. У них есть лишь одна сторона, сторона света — солнце, а ночная сторона для них не имеет значения. Вот спросите Лирену, любит ли она ночь?

Он перевёл взгляд на свою красавицу дочку и улыбнулся. Гарри тоже посмотрел в тёмно-синие глаза Лирены, на мгновенье утонув в них, но, тут же взяв себя в руки, вопросительно выгнул брови.

— О чём вы? — непонимающе отозвалась девушка, глядя то на отца, то на Фулмена.

— Да, правда. — Гарри вдруг стало интересно, любит ли она ночь. Молодые девушки должны любить ночь. Ночь — это романтика, поцелуи при луне (вот именно что при луне!!!), свидания… Он вдруг понял, что понятие «молодые девушки» в его сознании тесно связано с понятием «Луна». — Ты любишь ночь?

— Люблю ли я ночь? — удивилась она, рассеяно задумавшись.

— Да, — инспектор подался вперёд. — Романтика, звёзды, вино, море?

— Конечно, я всё это люблю, и ночь, наверное, тоже люблю, — она слегка покраснела, — но днём мне нравится больше.

— Вот! — торжествующе произнёс Лайхам, блеснув стёклами очков, в которых отразился огонь камина и чучело дракона. Гарри даже показалось, что дракон в отражении не сидит к ним спиной, а, развернувшись, внимательно слушает разговор.

— Ничего странного, — сказал Фулмен, внутренне борясь с желанием повернуться и удостовериться, что дракон и вправду живой, — кому-то нравится ночь, кому-то день, при чём здесь это?

— Неправда, Гарри! — Тут Лайхам посмотрел на него так, что у инспектора по спине побежали мурашки. — Ведь, когда ты был молодым, ты тоже сильнее всего любил ночь!

Он сказал это как утверждение и таким тоном, будто бы знал это давно и наверняка. Гарри снова на секунду почувствовал себя участником какой-то странной игры с неопределёнными правилами. И Лайхам с Лиреной показались ему в этот момент персонажами, выдуманными им самим. «Ты видишь то, что хочешь видеть» — снова вспомнил он слова профессора.

Гарри не знал что ответить. Он вдруг понял, что Лайхам прав, что раньше он действительно любил ночь. Ночь была для него каким-то особенным временем, она жила по своим законам, подчиняя этим законам и его. Когда он был молодым, он был свободнее и лучше, чище, что ли? Но со временем он утратил эти ощущения, его поглотила жизнь, обыденность, сделала из него маленькую деталь и вставила её в свой огромный отлаженный механизм. Он стал её частью, частью этой жизни-механизма, подчинился её законам и правилам и потерял при этом что-то очень ценное, какую-то часть настоящего себя. А ведь у него был выбор! Сейчас он это отчётливо понял. У него был выбор не стать таким, как все, но он струсил, он пошёл вместе с другими, а не остался в стороне один. И вовсе это было не связанно с тем, любил он ночь или нет. Тут было что-то другое. Более глубокое и необъяснимее, ночь была лишь частью, фрагментом мозаики, но когда этот фрагмент потерял свой цвет, когда выцвели его краски, то и другие фрагменты вслед за ним, будто заражённые страшным неотвратимым вирусом, начали меркнуть и исчезать.

— Но при чём тут луна? — спросил Гарри. — В моей реальности луна есть, а люди всё равно алчные и злые, хотя луну никто не стирал, да и не мог бы этого сделать.

— Ты уверен? — хитро прищурился Лайхам. — А ты сам не мог бы стереть её?

— Я? Как?

— Для себя лично?

Фулмен замолчал, в упор уставившись на коррелятора. Он понимал, что все эти его вопросы неспроста, что-то он знает, причём знает непосредственно про него самого. К чему-то он ведёт. Он явно хочет сказать, намекнуть ему на какую-то важную мысль. Натолкнуть его на определённый путь. Но зачем? И кто он такой на самом деле, этот Лайхам Дуайл-Барсуков — коррелятор приливов?

Инспектор встал с кресла и, осмотревшись, молча направился к стене, увешанной загадочными приборами. Дракон по-прежнему сидел спиной к столу и был неподвижен. Мысли Гарри были размыты, он пытался сосредоточенно, как и подобает инспектору полиции, осмотреть диковинные экспонаты, но это у него не получалось. Думал он совсем о других вещах. Пока он бессмысленно бродил вдоль стены, рассматривая изогнутые блестящие цилиндры с циферблатами, мини-конструкции, похожие на уменьшенные в сотни тысяч раз индустриальные города, загадочные, мигающие крохотными диодами индикаторы, Лайхам и Лирена затеяли тихий разговор о здоровье коррелятора, о том, что надо видеться чаще, о том, что лето выдалось на редкость жаркое, в общем, обо всём том, о чём обычно разговаривают близкие родственники, редко видящие друг друга. Гарри почти не слушал их, он бродил по комнате, сунув руки в карманы куртки, и крутил указательными пальцами кусочек дорожного покрытия.

— А как называлась эта рыба? — вдруг спросил он.

— Какая? — остановился Лайхам на полуслове, прервав разговор с дочерью.

— Та, с шариками?

— Рыба-ловчий.

11

Каюта, которую выделил Лайхам Дуайл инспектору, напоминала футуристический гостиничный номер. Невысокий потолок, излучающий ровное, не режущее глаз свечение, кровать, вполне способная уместить двух человек, что Гарри сразу отметил про себя, почему-то вспомнив притягательные формы Лирены. Два стола, два кресла, на полу мягкий ворсистый ковёр, похожий на шкуру гигантского белого медведя, встроенный шкаф, в глади которого Гарри отразился, как в искажённом помехами телеэкране. Комната была выполнена с особым дизайнерским стилем, ничего лишнего и в то же время уютно и просто. Гарри заглянул в уборную и, к огромной своей радости, обнаружил в ней кабинку душа. Для начала он побрился и долго рассматривал своё лицо печальными, как вечерний ветер, глазами. Это было лицо другого человека, то есть нет, конечно же, это был всё тот же Гарри Фулмен — инспектор полиции, посланный в другую реальность, дабы отыскать проникатель, но неуловимые оттенки изменений были. Но они совсем не пугали Гарри, он даже внутренне согласился, что так и должно быть. Он почувствовал, что сильно устал, будто работал трое суток без сна. Гарри нашёл на полке новую щётку и почистил зубы мятной пастой, выдавив её из тюбика с изображением белозубой красотки, которая призывно подмигивала с пластиковой поверхности.

Приняв душ, Фулмен вытерся мягким, пахнущим свежестью полотенцем, лёг на кровать и, закрыв глаза, попытался уснуть. Он старался ни о чём не думать. Но не получалось. Главным образом Гарри думал о том, что всё, что с ним сейчас происходит, совершенно необъяснимо. Драконы, пропавшая луна, подводная станция — весь это бред, которого не может быть. Однако, с другой стороны, он понимал — это в то же самое время реальность, хоть и неправдоподобная. Всё слишком реально! Но реально настолько, что может оказаться и галлюцинацией. Конечно, человеку сложно отличить галлюцинацию от настоящего, но всё-таки можно. И потом, галлюцинации не длятся так долго и беспрерывно.

Как-то в далёкой беззаботной молодости Гарри с приятелями пробовал наркотик, все просто называли его «кислота», эффектом своим он напоминал ЛСД, о котором впоследствии Фулмен читал. Во всяком случае, влияние «кислоты» на сознание был почти тем же. Тогда он переборщил с этой дрянью и долго не мог прийти в себя. Друзья уже начали опасаться, не поехала ли у него крыша окончательно. Гарри, находясь под кайфом, разговаривал с гномами, которые выползали из его собственных ушных раковин, ловил по углам говорящих насекомых, нырял в лужи, как в бездонные колодцы, на дне которых плавал с фиолетовыми моллюсками, как молодой дельфин, беседовал с воображаемыми людьми о смысле жизни и делал ещё много чего такого, о чём рассказывать было бы неприлично. Пробыл он в этом состоянии около двадцати часов, и всё-таки каким-то краешком сознания он понимал, что творилось с ним что-то не то, а временами его даже «выбрасывало» обратно в нормальность, и он приходил в себя, моля, чтобы кошмар закончился, но кошмар продолжался, эти выныривания были слишком кратковременными.

Фулмен, гуляя с компанией своих приятелей, снова погружался в мир утопических фантазий, и тут же всё изменялось кардинально, проезжающие мимо машины казались чудовищами, присланными на землю из ада, одного такого он даже хотел поразить силой мысли, выскочив под колёса ничего не понимающего водителя и размахивая руками, которые представлялись ему энергетическими каналами, так он хотел испепелить машину-чудовище. Благо, друзья вовремя втащили его обратно на тротуар. А когда они добрели до квартиры и зашли в лифт, он понял, что его проглотил кит-людоед, и начал отчаянно рваться на волю. Друзья, уже пришедшие в себя, недоумевали, что с их приятелем такое, а Гарри, глядя на окружающих его существ, никак не мог сообразить, почему они разговаривают на неизвестном языке, светятся в темноте и зачем у каждого из них по три пары конечностей. Потом, конечно, когда Гарри пришёл в себя, он и думать забыл о галлюциногенах, и правильно сделал. Многие из тех его приятелей, кто не сделал соответствующих выводов тогда, кончили свою жизнь либо под забором, либо в психушке.