Тайна смуты - Сергей Анатольевич Смирнов

посту стою, на коем дознаваться у путников – моя служба и есть.

– Да уж теперь, почитай, земляк я твой, – живо улыбнувшись, отвечал чужеземец Юрко. – Столько времени в одном месте провели. Ты здесь, наверху, я – прахом немного пониже, а духом довольно повыше. Да с твоим покойным отцом был я дружен и дружен поныне.

Сжало горло козаку Тарасу. Едва выдавил из себя:

– Да не мертвяк ли ты?

Первый раз за всё время той полезной беседы глаза чужеземца блеснули гибельным, сабельным блеском.

– Разве не помнишь ты, Тарас, слов Господа нашего Иисуса Христа о том, что у Бога нет мёртвых? – проговорил таинственный полковник Юрко.

Тут вдруг как пыхнет отцова люлька огнём в глаза Тарасу! Да так не люлька могла бы пыхнуть, а сама сигнальная мортирка, коли при выстреле ей прямо-таки в жерло сдуру заглянуть! Разлетелись искры в глазах Тараса – и сам он полетел не знамо куда.

Вздрогнул Тарас, проснулся – глядь, а над ним одно чистое, ясное поутру и открытое небо, и в его зените, точно зеницей огромного синего ока, жаворонок мерцает и разливается.

«Де я, не в раю чи?» – мелькнула первая мысль у Тараса, а за ней тотчас другая: «Де же моя люлька?»

Ощупал Тарас обеими руками травы по сторонам от себя, потеребил уже просохшую под солнцем землю – и люлька под левую руку попалась. «Ага, живий!» – подумал Тарас, и верно: люлька убедила его, что лежит он на грешной, тёплой земле, а не в православном раю.

«Де Сірка-то моя?» – подумал Тарас и кликнул.

Тотчас подошла его Серка, тронула мягкой губою козака, оставив ему на лбу след влажной прохлады, дохнула в лицо травянисто-хлебным парком.

«Якби мертвий я був, так вона б зовсім не відійшла в сторону»[17], – верно рассудил Тарас, всё полнее понимая себя.

Тут сообразил Тарас, что опять «весь покалипсис проспал». Вскочил на ноги, потом снова к земле припал, послушал её – не катят ли татары нагоном. Не услыхал. Поднялся из лога, глянул сквозь травы – не увидал. Однако ж не задержался более…

И вот на другое утро, когда уж солнце приподнялось над дальним перелеском, Тарас на Серке вдруг выпал из трав в большую пустоту. Он даже похолодел весь, и кишки у него подскочили. Показалось ему, что вправду сорвался с обрыва, глухо заросшего до самого смертельного края. Перед ним под едва приметный уклон катилось отрожавшее, сжатое поле. С густого золотистого жнивья поднимался готовый, кисловатый и свежий хлебный дух. В пути первый раз у Тараса навернулась густая слюна.

В глазах ещё рябило высокими травами, и не вмиг Тарас разобрал, что не вблизи от него, а вдали. Поначалу показалось ему, что там, посреди светлого, дымчатого простора сгрудилось стадо огромных волов, охваченное туманцем их сонного дыхания. Ан то была деревня средних размеров! Только дома были совсем не такие, как на родине Тараса – большие, грузные, костистые длинными стенами своими, а сверху словно не обстриженные, да как бы чуть зализанные.

Серка сразу потянулась к тому незнакомому жилью, и Тарас тотчас поверил ей, ибо опасность она чуяла за версту. И вот новое диво представилось Тарасу. Увидал он кого-то там, кто махнул ему и тут же куда-то пропал, а вскоре вдруг целая толпа слепилась на околице и стала махать Тарасу сжатыми пучками пшеницы. И даже донеслись до него обрывки пения – высокие-высокие голоски, прямо комариные, да звонче и веселее!

Все больше дивился Тарас, хотя не в туретчину заехал и не в неметчину угодил. Дивился он, робея радоваться тому, что встречают его неизвестные, чужие люди не как случайного путника, а будто князя… да так, княжичем-то, и величают. Дивился, что ещё за деревней блины горячие прямо в рот подносят и все не с простым словом добрым, а с пением девичьим, от коего все уставшее и изголодавшееся тело звенело теперь внутри от макушки до пят. Да и речь-то дивная, никогда такую не слыхал Тарас, хотя и понимал вроде всю – говор был рассыпчатый, со смешным и-иканием да аканьем. Не знал Тарас, что уже едва не под самый Орёл залетел!

Тотчас и большой, предивный черпачок поднесли Тарасу – запить сладкий блин. Ноздрями хлебнул Тарас несильный хмельной дух из черпачка, да, более не глядя, сунулся в него по-лошадиному. В своей молодой жизни уже отпивал он в меру горилки, и власти её не поддавался, не бражничал, потому вовсе не побоялся пивных воздухов над черпачком. Да только вдруг обвалилось в него то сельское пиво водоворотом и вмиг закрутило всего целиком – и взор, и разумение, и руки с ногами. То ли с дороги ослаб Тарас, то ли с особым бесом было сварено здешнее пиво.

И уж боле не понимал Тарас, то ли сам он вертится веретеном, то ли мир кружится хороводом, а он в его средоточии цепенеет на месте. Мелькали, как трава в недавней скачке, светлые, точно прозрачные, девичьи лица, и ни за одно не успевал Тарас уцепиться взором, ни об одно не успевала обжечься его душа. То был вправду хоровод. Величали Тараса.

Уж потом он смутно вспоминал, что какой-то тамошний дед пророчил его, Тараса, появление на дороге и его путь на Москву – и следовало ему, Тарасу, по судьбе передать прошение самому царю и великому князю Дмитрею Ивановичу от местных селян взять ту их деревню в его царское прямое и счастливое владение, а уж умные мужики тогда придут на Москву и пособят великому князю обладать стольным градом. Какая-то хитрая попалась Тарасу деревня, не поддавшаяся ни песням калик перехожих, ни гласам царских вестовых, но сугубую пользу себе в смуте уразумевшая.

И только тогда почуял Тарас присутствие тут мужицкой силы, когда вдруг подхватили его многие сильные руки и усадили в предивное креслице, сбитое из белых-белых неошкуренных, ровненьких березовых чурбачков. Ни дать ни взять трон лесовика!

И стал вдруг подниматься Тарас на том троне всё выше и выше – и уж крепкие руки отпустили его в небо, а он всё поднимался вместе с солнцем к самому полдню. Снизу кричали ему не в лад, но ясным смыслом – глядеть зорко в сторону Москвы и сообщить всем, на земле оставшимся, не видит ли он там великого князя и царя Дмитрея Ивановича, а ежели зрит, то пускай докричится до царя с вышины (такое тоже тому прозорливому деду во сне привиделось, что обещанный общей судьбою светловолосый вестник на белом коне сможет