Тайна смуты - Сергей Анатольевич Смирнов

а ветерок качнулся навстречь изрядной вонью, заминка у него в душе вышла.

– А где ж Москва? – вопросил он Рахмета, надеясь на облегчение.

– А вона и Москва, и царь ее, – всплеснул Рахмет нагайкой в сторону шатров.

Уже раз начав опасаться своей же охраны, подумал Тарас, а не заводят ли его куда совсем в иную страну. То-то уж больно петляли последние дни: солнце то впереди вставало, то со спины, а в последнее утро – с левого плеча. Нехорошо то! Татарин-сотник говорил, что ляхов хоронятся и объезжают Москву издали – и то также было непонятно Тарасу: почто?

Добро, что вовремя засинел легкими безрукавными зипунами сторожевой разъезд казаков-донцов, а то как бы не пришлось татарину новый гон за Тарасом учинять уж вовсе в неизвестную сторону.

Донцы-то веками всегда были более охочи Москву воевать, а не служить ей. Уж потом смирились и то для виду. А уж в тот век и вовсе мечтали-чаяли своего какого-нибудь полковника, да хоть и есаула, на московский стол царём посадить. Пестовали своего самозванца, и не одного. Однако, хоть норову хватало, да без сугубой помощи иноземной того дела было не решить.

Донцы были знакомые татарам, из хоругви Заруцкого Ивана Мартыныча. Рахмет сразу обратился к старшому по-свойски, по-татарски. Тот на татарском и ответил – и вот затараторили оба, будто земляки казанские.

Дивился Тарас. Здесь всё по-татарски, вокруг да около – ляхи. А где ж москали-то?

Стоявший рядом, стремя к стремени со старшим, казак, росточком немногим выше Тараса, вперился в него и стал ухмыляться чему-то. И вдруг встрял русским наречием:

– А что, Рахмет, не царя ли нового привёз?

– Не балуй, Илюха! – бросил в левый ус старшой.

– А чем плох? – сообразил недоумение донец. – Ликом беляв, да не москаль. Не глуп, да не хитёр – то видать. Мал, опять же, – можно и в рукав обратно сховать, коли что…

– Говорю ж, не балуй! – уже не шутя рёк старшой.

Тарасу велели спешиться и идти смирно. Рахмет сказал, что до царя нужно дойти скрытно от ляшских взоров.

Дивился Тарас, пока продвигались среди амбаров и дровников, среди наспех сколоченных и густо теснившихся хаток и будок, потом по капустным огородам. Это что же? Не в полоне ли руський царь у ляхов? То там, то здесь уворачивался Тарас ногой меж капустных кочанов мимо дерьма и хмельной блевотины человечьей: нічим не красиві були підступи до Москви…

За дровниками и узким низкорослым перелеском снова никакой Москвы и никаких златоверхих храмов не предвиделось, а Тарас попал словно в знакомое окружение – на большой походный казачий бивуак. Табором загибались повозки, внутри стояли палатки, и дымки тянулись ввысь над пирамидами из казачьих пик. Только коней стреноженных не хватало – пригодились для добрых, обширных денников ближайшие сараи-сеновалы.

Здесь стояли тушинские донцы, присягнувшие царю Дмитрею. Все они знали Рахмета, и все, на удивление Тарасу, кричали и сотнику, и Тарасу «сялам!» да «нихял!». Сам Тарас у здешних донцов никакого удивления не вызвал: в Тушине тем летом творилось истинно вавилонское столпотворение языков, одеяний, дворянских и воинских званий и чинов. Разве только появление смоляных ефиопов вызвало бы минутное изумление, а на скорую смену – хмельную радость: ага, вот и царица Савская привела свою хоругвь под руку истинного царя руського!

Когда остановились, Рахмет отошёл недалеко – и к нему тут же сошёлся малый кружок казаков. Татарин был немногословен поначалу, потом прибавил голосу, когда к нему подтянулся кто-то чином повыше, потом – ещё один, не ниже есаула. Вот тут ещё голосу прибавил Рахмет – и казачьи чины свели острые взоры на Тарасе.

Иной бы стал гадать хоть по облакам, хоть по воронам, что предвещают такие взоры, а Тарас ни мига не робел – он гадать ни о чём не любил и только думал, что пора Серку кормить.

Низкорослый весельчак, что в Тарасе кандидата на нового завалящего царька увидал, подошёл и протянул ему одной рукой овсяную лепёшку, другой – кринку:

– Жди тут же, на месте! Не сходи, пока не велят!

Тарас подумал, что в кринке молоко, но из горла дохнуло брожением. Вспомнив о шибком, опасном русском пиве, он нюхнул.

– Ты чего, белявчик, трусишь, квасом отравим? – ухмыльнулся донец.

– Неможно так думать, – простодушно покрыл чужую ухмылку Тарас. – Квас добрый, благодарствую, пане!

– «Пане»! – Всё лицо немыслимо изогнул казак. – На первый прощаю, на второй тут тебе любой из наших за ляшское-то «пане» сабелькой ухи острижёт.

– Благодарствую за добрый совет, добрый козаче, – был правленый ответ Тараса.

Донец фыркнул, как мерин на мушиный рой, качнул шапкой, махнул рукой и отошел.

Раз приказ не отходить, Тарас сначала сторожко отпил квасу треть кринки, укрепил её в одной из седельных сумок, а потом, пощупав лепешку, достаточно ли черства для лошади, свою треть сунул туда же, а большую долю стал рвать Серке под губы.

Прошло ещё время – и вдруг подошёл к нему сам есаул купно с Рахметом. Новый вопрос был внезапен – иной бы остолбенел:

– Хороводы водить умеешь?

– Ой, так не дівка ж я! – своим манером ответил Тарас.

– Ничего, – вдруг не осерчал, а улыбнулся есаул. – Сейчас тебя сама царица научит… Глаза не пучишь, вижу.

– Цариця-то краше инших всему научит, – просто сказал Тарас.

Выпучил глаза есаул. Потом спохватился:

– Шустрого Иван Мартыныч нашёл. Коли не умен, так ушл. Вот и слухай, коли ты таков ушлый разведчик, как о тебе слыхано.

Разобъяснил есаул Тарасу, что ценному вестовому к самому царю нужно проникнуть так, чтобы, опять же, не приметили ляхи, коих тут как слепней жарким летом на леваде. Для того – вот уж великая честь белявчику-коротышке! – сама царица затеет у дворца хоровод со своими девками, коих фрейлинами величает, а донцы в ту же честь кругом приплясывать и величать её начнут. Тут-то в общий круг и надо будет шмыгнуть вестовому, благо росточком невелик, а там уж весь бабий гурт и докатит его к дверям дворца.

Тут вдруг застеснялся Тарас столь великой чести.

– Так я и один пластуном скорее суслика до дворца шмыгну, только покажите куда, – честно предложил он. – І цариці напружуватися не треба[20]. И вам… – И чуть было не добавил «пане есауле».

– От блаженный-то! – вновь вскинул брови паче сабель есаул и невольно разразился долгим словом: – Так не в твоём степном бурьяне дворец – тут, как на майдане, притоптано. Делай по приказу всё – и героем будешь. А по-своему – на кол или в ясыри.

И есаул подмигнул Рахмету.

В два счёта переодели-обратили Тараса из низового