Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

административными зданиями, супермаркетом, гостиницей и рестораном окружали одноэтажные дома разной степени привлекательности и обустроенности. Но в целом выглядело все пасторально и благолепно. Хоть прямо сейчас на фото в туристический буклет!

Стэф остановил Крузак на пустой автостоянке перед гостиницей с претенциозным названием «Парадиз». Название это приветственно мерцало ядовито-розовым неоновым светом. С гостиницей соседствовал одноименный ресторан с такой же вульгарной вывеской.

— Ничего, — сказал Стэф, то ли утешая себя, то ли подбадривая, — зато за едой далеко ходить не придется.

— Ага, — поддакнул Apec, — отведал местных разносолов — и в рай!

В животе у него тут же громко заурчало. Стэф усмехнулся и первым направился к входу в гостиницу. Вход охраняли два позолоченных льва, таких же претенциозно-вульгарных, как и вывеска. В самой гостинице неожиданно оказалось вполне уютно. Конечно, если закрыть глаза на обилие позолоты и прочих вензелей.

— Хозяин, похоже, тяготеет к прекрасному, — сказал Apec, осматривая гостиничный холл и стоящую за стойкой фигуристую барышню. Барышня приветливо улыбнулась, но не ему, а Стэфу. Наверное, каким-то шестым чувством определила, кто в их тандеме главный. Или ей нравились косматые и бородатые мужики типажа Ильи Муромца.

Их заселили в соседние номера. Номера были из разряда «бедненько, но чистенько». Apec предположил, что все хозяйское бабло ушло на «вензеля» и позолоту в холле. В ресторане тоже было дорого-богато. А еще подозрительно тихо. За столиками сидело всего несколько посетителей. Музыки не было вообще никакой: ни живой, ни мертвой. И к лучшему: Аресу сейчас хотелось просто пожрать и поспать.

Пожрать получилось. Кухня в «Парадизе» оказалась весьма приличной, а цены гуманными. Они со Стэфом даже выпили по паре рюмашек коньяка. Коньяк, к слову, оказался дороже самого ужина. Apec очень надеялся, что за такие деньги им не налили какой-нибудь паленой дряни.

А вот лечь спать сразу после ужина не вышло. Тихий городишко на поверку оказался не таким уж и тихим. В тихом городишке обижали бабушек божьих одуванчиков!

Старушка в платочке, вязаной кофте, юбке до пят и с клюкой под мышкой довольно резво пересекала граничащую с рестораном площадь. Apec не знал, что удивило его больше: эта резвость или тот факт, что старушка шляется по городу в полуночный час, вместо того чтобы вязать внукам носочки. Удивление довольно скоро перешло в беспокойство.

Бабулечка уже была на самой границе освещенной фонарями площади, когда из темноты ей наперерез вышли четверо. По виду местные гопники, малолетнее шакалье, промышляющее под покровом ночи. И вся эта свора с четырех сторон окружила старушку. Apec и Стэф стояли на крыльце ресторана на противоположной стороне площади, но пьяный гогот шакалят разносился в ночной тишине на сотни метров. Старушка испуганно замерла. Apec вздохнул. Он был сыт, благостен и из-за выпитого коньяка малость тяжел на подъем.

— Я, наверное, схожу, гляну, что там и как, — сказал он без особого энтузиазма. — Не люблю, понимаешь, когда хулиганы бабушек обижают.

— Справишься? — спросил Стэф, разглядывая шакалят.

Apec кивнул.

— Как-нибудь разберусь.

— Ну, иди, — разрешил Стэф. — А я пока тут постою, понаблюдаю за переговорами. Если что, зови.

Apec фыркнул и спрыгнул с крыльца. Шакалята пока бабулечку не обижали, просто кружили вокруг нее голодной глумящейся сворой, но когда Apec был уже на середине пути, перешли от слов к делу. Один из шакалят дернул старушку за рукав кофты с такой силой, что та едва не свалилась на землю. Может, и свалилась бы, если бы второй шакаленок не обхватил ее сзади. Да не просто обхватил: с глумливым смехом оторвал от земли. Apec отчетливо видел болтающиеся в воздухе тяжелые боты. Бедная-бедная старушка!

— Эй, дебил! — рявкнул Apec. — А ну поставь бабушку на место!

Дебил обернулся. Вслед за ним отвлеклись от своего черного дела остальные.

— Ты чё вякнул?! — спросил дебил и осклабился.

— Я сказал, старость нужно уважать.

А бабулечка оказалась не промах! А бабулечка оказалась шаолиньским монахом! А бабулечка, воспользовавшись замешательством, вызванным эффектным появлением Ареса, пнула одного дебила каблуком в ногу, а второго клюкой в живот. Apec восторженно присвистнул и ломанулся в бой, спасать шаолиньскую бабушку от хулиганов. Или хулиганов от шаолиньской бабушки.

Бой закончился до скучного быстро. Не то чтобы Apec был таким уж крутым бойцом, но детство и отрочество его прошло на улицах далеко не самого спокойного района. А когда не на улицах, тогда в тренажёрках. Потому как мальчику из приличной семьи, который с детства был крепок духом, но слаб телом, нужно было учиться за себя постоять. Apec научился: подтянул крепость тела до крепости духа. А шакалята были всего лишь местной шпаной. Задиристой, безмозглой и нетренированной. Шакалят он раскидал быстро. Да и бабулечка не стояла на месте, помогала, чем могла. Первые пару минут.

В бою бабулечке, похоже, досталось: она вдруг ойкнула, чертыхнулась, схватилась за нос и выбыла из игры. До неё явно дотянулся один из шакалят. И пока Apec продолжал махать кулаками, а иногда ногами, она ретировалась с поля боя и аккуратненько уселась прямо на землю.

Apec отомстил за страдания старушки, отправив в нокаут ее малолетнего обидчика. Обидчика, матерясь и грозясь страшными карами, утащили с поля боя его подельники. Apec перевел дух и осмотрелся. Стэф по-прежнему стоял на крылечке в расслабленной позе праздного наблюдателя. Заметив, что Apec смотрит в его сторону, он приветственно махнул рукой. Apec махнул в ответ, подобрал валяющуюся на земле клюку — шаолиньское оружие. Теперь ему предстояло самое сложное: раз уж он спас прекрасную бабку из лап злодеев, надо эту бабку хотя бы через дорогу перевести. Так сказать, по заветам пионерии.

— Бабушка… — Он обернулся. Старушки на месте не было. Старушка резво ковыляла прочь с поля боя.

Ему бы обрадоваться, что не нужно никого через дорогу переводить, но, наверное, еще не выветрился хмель из головы, а адреналин из крови.

— Бабушка, вы палочку свою забыли! — Заорал Apec и бросился вдогонку за спасаемой, но не желающей быть облагодетельствованной по полной программе старушкой.

— Себе оставь, внучок! — прогундела старушка,