Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

не решались. Но страшные слухи об их зверствах доползали вместе с гулкими пулеметными очередями и запахом гари, который приносил на своих влажных крыльях ветер.

В деревне Стеша была как раз перед приходом немцев. Ходила туда по поручению бабы Марфы, чтобы передать узелок с травами тамошнему фельдшеру Петру Герасимовичу. Фельдшер был старый и хромой, от него за версту несло махоркой и перегаром, но местные его уважали. А он, стало быть, уважал бабу Марфу, коль уж не гнушался ее травами.

— А где сейчас другие лекарства найти? У тебя есть? — Это был ответ бабы Марфы на невысказанный вопрос Стеши. — Или чем ты предлагаешь людей лечить?

Стеша тогда не нашлась с ответом, но к травкам присмотрелась очень внимательно, а потом еще у фельдшера Герасимовича уточнила, какая трава от чего помогает. Герасимович был с похмелья, и Стешины расспросы ему не понравились, но отказывать ей в такой малости он не стал, все подробно разъяснил. Он разговаривал с ней как с маленькой. Словно она не закончила три курса мединститута, словно она ему неровня. Стеша сначала хотела обидеться, а потом передумала. Кто она такая, чтобы учить жизни человека, у которого уже большая часть этой самой жизни позади? В обмен на травы Герасимович дал ей корзинку с «гостинцем». «Гостинец» по нынешним временам был царский: десяток яиц, холщовый мешок с мукой, шмат сала и завернутая в пожелтевшую газету вяленая рыба. Ни одна болотная трава столько не стоила.

— Чем богаты, — сказал тогда Герасимович, закуривая вонючую самокрутку. — Люди несут, а мне одному много ли нужно? Ты иди, девонька, пока не стемнело. Ступай уже!

Все они здесь, в этой глуши, боялись темноты. Стеша помнила незваных ночных гостей, поэтому тоже боялась, хоть и пыталась убедить себя, что причина ее страхов лежит в иной плоскости и боится она не угарников, а топкого бездорожья.

Разговаривать про ту страшную ночь баба Марфа отказывалась. На все Стешины расспросы отвечала односложно и зло:

— Не твое дело, Стэфа! Твое дело за малой присматривать, да меня слушаться.

— И у болота ничего не брать! — злилась Стеша. — Ни грибов, ни ягод! Ничего!

— А чтоб у болота ничего не взять, на болото не нужно ходить! — Баба Марфа сарказма не понимала и не принимала.

— И если Марь увижу, сразу домой бежать! Что это за Марь такая, бабушка?

Про Марь баба Марфа тоже отказывалась разговаривать. Сказала лишь, что у Серафима язык без костей, а в голове болотный туман. Сказала, что нет никакой Мари, что все это детские сказки. Вот только лицо у нее при этом сделалось мрачное и совсем старое. Наверное, именно поэтому Стеша даже не пыталась узнать о ночном госте. Понимала, что баба Марфа все равно ничего не расскажет.

Про ночного гостя она как-то спросила у Серафима. Он как раз собирался в деревню, а Стеша вышла его проводить. Разумеется, не просто так вышла, а с намерением разговорить и узнать правду. Но тот в ответ лишь замотал головой, а спустя долгие минуты тягостного молчания сказал:

— Это не моя тайна, Стэфа.

— А чья? Бабы Марфы? Так у нее этих тайн хоть соли! У нее в кладовке череп! И еще в горшке с цветами! Зачем ей черепа?

— Для защиты. — Когда речь шла не о тайнах бабы Марфы, Серафим снова делался разговорчивым.

— От кого нам нужно защищаться? От угарников?

— Ей угарники не страшны. Не за ней они тогда приходили.

— Они за мной приходили, я знаю! А зачем? Зачем я им нужна, Серафим?

— А тебя и малую нужно защищать. — Серафим привычно уже игнорировал ее вопросы. — Особенно тебя.

— От кого? От кого и почему меня нужно защищать?

— У бабы Марфы защитник есть. — Серафим улыбнулся. — Она не говорит, но я знаю. Мне болото нашептывает.

— И кто это? — Как бы Стеша не злилась, а про защитника ей было интересно. Может, и у них с Катюшей тоже есть защитник?

— Болотная рыба. Или змея. — Продолжая улыбаться, Серафим как-то неопределенно развел руками. — Она почти всегда под водой, поэтому мне кажется, что все-таки рыба. Но на змею она тоже похожа. И на землю может выползать. Тот череп, про который ты говоришь, на земле нашли, а не в воде.

— Я с ума с тобой сойду, Серафим! А Карл Линней с Чарльзом Дарвином в своих гробах перевернутся от твоей классификации видов!

— Не понимаю, о чем ты, Стэфа. — Он покачал головой.

— Я про то, что животное не может быть одновременно и рыбой, и змеей!

— Наверное. — Серафим пожал плечами, а потом добавил: — Может, она в воде рыба, а на суше змея?

— А кабанов жрет, как крокодил, — пробормотала Стеша так тихо, что Серафим ее не расслышал.

— Я для тебя все-таки змейку вырежу, — сказал он задумчиво. — Вдруг ей все равно, кого защищать? Увидит, что у тебя есть оберег, что ты не чужая, и защитит. Только ты, Стэфа, бабе Марфе не говори и не показывай. Ей это не понравится. Она до сих пор злится, что ты приехала.

— Она всегда злится, — буркнула Стеша.

— Она потому злится, — сказал Серафим и погладил Стешу по голове, — что боится за вас. За тебя боится.

— А чего за меня бояться? — Прикосновения Серафима были ласковыми, но почему-то вызывали оторопь. Стеше захотелось стряхнуть его руку, но она не стала, побоялась обидеть.

— Сначала за Наталью, маму твою, боялась. А теперь вот за тебя. Только ты ей не говори.

— Она всегда злится, — повторила Стеша с досадой. — С первого дня. С самого нашего приезда. Она не любит нас, Серафим. Не любит и никогда не полюбит. А остальное — все эти разговоры про болото, рыб и змей — лишь глупые отговорки. Она просто хочет, чтобы мы уехали, но почему-то не может прогнать. А мы бы уехали! Я бы хоть завтра на фронт, в