Жестокий мир мужчин - Татьяна Полякова

— Я была в Доме искусств, услышала по радио и посетила…

— А мне говорили, что ты живешь затворницей, — усмехнулся он.

— Людям свойственно все преувеличивать. Около часа мы беседовали только о его картинах, некоторые я видела впервые и очень заинтересовалась ими.

— А ты изменился, — констатировала я с некоторой растерянностью.

— Наверное, только дураки не меняются, мне скоро сорок, на многое начинаешь смотреть иначе, другими глазами, так сказать…

В этот момент я остановилась в удивлении, потому что обнаружила свой портрет. Без рамки, небольшой по размеру, он стоял возле стены, и в первое мгновение я даже не узнала себя, так странно выглядело лицо на полотне.

— Не помню, чтобы я тебе позировала, — улыбнулась я.

Гаврилов поставил портрет на стол, посмотрел на него и усмехнулся:

— Года три назад мне пришло в голову… Ты не желала ни с кем общаться, и я написал по памяти…

— По-моему, я здорово смахиваю на колдунью. И почему здесь у меня темные волосы? Это видение художника?

— Прихоть, — улыбнулся Гаврилов. — Я был влюблен в тебя, ты догадывалась?

— Нет.

— Ну и хорошо. Ты никого не замечала вокруг, у тебя был твой Илья, а остальные вроде бы вовсе не существовали. Сначала подобное кажется обидным, потом привыкаешь, а через некоторое время даже начинаешь считать вполне естественным. Когда мы перестали видеться, я вдруг понял, как мне недостает тебя. И вроде бы злился, а еще написал твой портрет. Теперь это выглядит мальчишеской выходкой. Но портрет мне нравится, хотя, конечно, это не портрет вовсе, а жалоба на жизнь бедного провинциального художника.

— Насчет бедности ты переборщил, — засмеялась я.

— Я имею в виду духовное оскудение. Сейчас все кому не лень считают своим долгом швырнуть в мой огород увесистый булыжник.

— Это потому, что ты деньги зарабатываешь, — утешила я.

— Конечно. Какой-то идиот выдумал, что талант и бедность друг без друга не существуют и быть богатым вроде бы стыдно. Чепуха. Талант либо есть, либо его нет, а все остальное — вторично.

— Меня радует, что ты богатый талант, — засмеялась я и устроилась в кресле возле огромного окна.

— Ты ведь не просто так пришла. Что случилось? — спросил Гаврилов, подходя ближе.

— Скоро возвращается Илья.

— Я помню. — Он кивнул и стал смотреть в окно. — Но есть что-то еще…

— Есть, — согласилась я. — Наверное, это звучит довольно глупо, но я решила выступить в роли частного сыщика.

— То есть? — удивился Гаврилов.

— Я пытаюсь выяснить, что в действительности изошло той ночью.

— И что, удалось посрамить милицию?

— Я нашла человека, который видел убийцу Андрея, — уверенно заявила я.

Гаврилов нахмурился, потом отошел к столу, налил в две рюмки коньяка и направился ко мне.

— Это ведь не шутка? — тихо спросил он.

— Нет.

— Господи. — Он покачал головой. — Разумеется, это не Илья… не хотел бы я пережить такое…

— Я и тогда знала, что это не Илья, но… в общем, ты прав. Я не могу не думать о том, что, если бы этот свидетель сказал тогда правду…

— Давай-ка выпьем, — усмехнулся Гаврилов, мы выпили и некоторое время сидели молча. — Этот человек, я имею в виду убийцу, кто-то из наших? — спросил Гаврилов минут через пять.

— Я не знаю, кто он. Свидетель утверждает, что в ту ночь видел его впервые.

— И что ты думаешь?

— Что я могу думать? Я хочу найти этого человека.

— А зачем? — несказанно удивил он меня своим вопросом.

— Немного странно, не так ли? — спросила я.

— Что странно: мой вопрос или то, что ты так стремишься узнать правду? Илья возвращается, может быть, не стоит ворошить прошлое? А ну как то, что ты узнаешь, окажется тяжелым ударом…

— Тебе что-нибудь известно? — насторожилась я.

— Конечно, нет, — вздохнул он. — Для всех нас происшедшее было совершенно неожиданным, каждый в отдельности и все вместе пытались докопаться до сути. И ничего…

— Убийца кто-то из наших, — повертев рюмку в руке, заметила я. — Я имею в виду, кто-то, кто хорошо знал всех участников событий. Андрея застрелили, а пистолет оказался в машине Ильи.

— Я что, в списке подозреваемых?

— Ты? — удивилась я. — Если честно, тебя в роли убийцы ч не могла бы представить.

— А кого? Кого из общих знакомых ты могла бы увидеть в этой роли?

Я задумалась, а потом проронила:

— Но ведь кто-то его убил?

— Это единственный непреложный факт, — согласился Гаврилов. — У тебя есть описание предполагаемого убийцы?

— Самое общее: высокий, красивый, волосы темные.

— Слава богу, не похож на меня, — хмыкнул он. — Но два десятка людей, которым такое описание подходит, я берусь перечислить прямо сейчас.

— И у всех был повод убить Андрея? — усмехнулась я.

— С поводом дело хуже, — кивнул Гаврилов. — Лично я его просто не вижу, ни тогда, ни сегодня.

— Ты говорил, наши общие знакомые пробовали докопаться до сути. И какой повод называли они?

— В основном тот, что прозвучал в суде. — Гаврилов отвел глаза и добавил:

— Ревность.

— То есть был кто-то…

— Был, — перебил он. — Например, твой Илья…

— Илья никогда не ревновал меня! — Я вроде бы повысила голос, стало стыдно, я закусила губу и, помедлив, добавила:

— Извини.

— Это ты извини, если я ненароком скажу неприятные вещи. Видишь ли, мы все тогда были влюблены в тебя… странно, что тебя это удивляет. — Гаврилов засмеялся. — Очень красивая девушка, доброжелательная, веселая, к тому же умница. Ты терпеливо слушала весь тот бред, что мы изрекали, и тебе вроде даже было интересно. Будь ты свободна, возникло бы неизбежное соперничество, но ты была совершенно поглощена своей любовью, поэтому все мы оказались в равном положении и в конце концов смирились. Однако с Андреем ты проводила больше времени, и, когда все случилось, мудрые головы вспомнили пословицу «Дуракам везет» и решили: а почему бы и нет? В конце концов, Андрей симпатичный парень, краснобай, а ты юное, неопытное создание и т. д. и т. п.

— Ты это серьезно? — удивилась я.

— Абсолютно. Каюсь, даже я склонялся к подобной мысли. У Ильи свои представления о гордости и все такое… Ты меня понимаешь. Его поведение на суде подтвердило наши догадки, а потом и твое затворничество. Искупление грехов. Когда один из соперников сходит в могилу, а другой отправляется по этапу, женщины ищут утешения в монастыре.

— Интересная мысль, — хмыкнула я.

— Скорее банальная. Но ведь это не правда, так? А выглядит правдоподобно. Это я к тому, что все наши предположения гроша ломаного не стоят. Выглядят логично, но за ними ничего.

— И все-таки Андрей погиб, но Илья не убивал его…

— Да… — Гаврилов смотрел на одну из своих картин и криво усмехался. — Ты пришла ко мне, чтобы узнать, у кого был повод это сделать?

— Скажем так, я надеялась, что мы вдвоем можем додуматься до чего-то интересного.

— Ясно. И тогда, и сейчас я не вижу никакого повода. Андрей не нуждался в деньгах, ни у кого не занимал, если деньги у него появлялись, жил на широкую ногу, если исчезали, садился на хлеб и воду и не переживал по этому поводу. У него было полно знакомых, и на тарелку супа он мог твердо рассчитывать. Я, наверное, не удивлю тебя, заявив, что Андрей был совершенно бездарен, завидовать ему просто никому бы не пришло в голову. Он не был игроком, так что карточный долг или что-то в этом роде отпадает. В его квартире не было ничего ценного, версия об ограблении даже не возникла. Единственное, что могло прийти в голову: убийство на почве ревности. Если это не Илья, тогда я просто не знаю кто. То есть у меня нет подходящей, кандидатуры. Хотя, конечно, можно предположить, что его убила Зайчиха. Но твой свидетель говорит о мужчине, а Зайчиха не похожа на симпатичного парня, хотя, следует признать, что и на женщину она походит мало.

— Зайчиха? — не поняла я.

— Ну как же: Татьяна Зайцева. Ты должна ее помнить. Преподает на худграфе, «синий чулок» и баба-яга в одном лице. Жутко злобная стерва.

— Серьезно? Я как будто не замечала в ней особой злости.

— Тогда она была на пять лет моложе и еще надеялась выйти замуж. Теперь это злобная фурия и совершенно сумасшедшая старая дева. Впрочем, я, возможно, сгущаю краски, у нас с нею личные счеты. По поводу моей выставки она разразилась разгромной статьей в губернских «Ведомостях». Впрочем, ее пристрастия всем известны: она единственный человек, который искренне считал Андрея гением.

— Да, я помню. Автопортрет с филином неизменно вызывал у нее слезы. Я всегда терялась, когда она обрушивала на окружающих поток хвалебных од в адрес Андрея… У нее мог быть повод его убить?

— Ревность. Она была влюблена, а он не отличался постоянством, отношения у них сложились довольно странные, она считала себя его женой, а он вроде бы вовсе не замечал этого. Забавно, да?

— Мне это не кажется особенно забавным, — пожала я плечами. — У него были еще женщины?