Повесть об исходе и суете - Нодар Джин

Сам же я, размышляя над этой историей, объяснил себе тогда, что вряд ли важно знать о ней всю правду, поскольку — верно — дело не в правде, а в нас, кто боится её.

Но рассуждал я так именно раньше, в оставленной позади жизни.

Теперь же, вступая в новое существование, которому я принёс в жертву прошлое, — теперь уже подобные рассуждения представлялись мне несправедливыми по отношению к себе. Дело не только во мне, но и в том — что же есть действительность: лучше ли она меня? Дело не в том — стыжусь ли я плакать, а в том — стоит ли?

Заслуживают ли люди вокруг нас нашей печали, так же ли они чисты, как чисты можем быть мы, когда они заслуживают нашей печали?

42. Птица исчезла

Продолжая сидеть за кухонным столом в темноте, я задумался и нашёл, что любой ответ на этот вопрос печален. И поскольку это так, не значит ли это, что я всё ещё не готов к жизни?

В первые дни после прибытия в Нью-Йорк подобные вопросы лишали меня сна. Поняв, что спать уже не буду, я включил свет на кухне и стал искать водку. Наткнулся вместо неё на ключи от Линкольна.

Через пять минут, далеко за полночь, я сидел за рулём — без прав, без документов, без представления о том, куда еду. Думал в дороге о лёгком — о том, что в списке десяти главных удовольствий всегда следует держать вождение большого американского автомобиля по ночному американскому хайвею. Испугался простоты, с которой мог лишиться этой радости: для этого достаточно было бы ничего не делать. Остаться в Петхаине.

Я вздохнул в знак признательности себе за решение рвануть в Нью-Йорк.

Ехал я долго — пока не исчезли здания и не открылся пустырь, сменившийся песчаным берегом океана. Я остановил машину и зашагал к воде, увязая ногами в песке.

По горизонту скользила прохудившаяся в середине туча. Сквозь неё проклёвывалась луна.

У самой кромки воды стояла большая птица. Названия её я не знал, потому что видел впервые: чёрный клюв, белое туловище и высокие, ярко-желтые с ярко-зеленым, ноги. Стояла она низко понурив шею, не двигалась и ничего не искала.

Я осторожно присел на пористый камень и стал разглядывать её не отводя глаз и не моргая чтобы не спугнуть, хотя она и не обращала внимания на моё прибытие. Меня не отпускала простая мысль: Что же она, эта птица, тут одна делает — неужели просто ночует?

Луна полностью пробилась сквозь тучу и на белый песок — от меня и от птицы — положила длинные чёткие тени.

Потом я ненадолго вздремнул, но когда проснулся от набежавшего с воды холода, на песке лежала только одна тень. Моя.

Птица исчезла.