Точки пересечения. Завещание - Михаил Яковлевич Черненок

проговорил Бирюков. Он подошел к осине и ногою отвел траву от ствола — из-под дерева высовывался угол раздавленного в лепешку черного «дипломата».

К Бирюкову с Шехватовым тут же подошли другие оперативники. Эксперт-криминалист щелкнул фотоаппаратом и только после этого осторожно вытащил «дипломат». Чемоданчик был пуст и так сильно расплющен, будто его проутюжили асфальтовым катком.

Глава X

На следующий день после выезда в Рожневское урочище Антон Бирюков ни свет ни заря сидел в кабинете милицейского следователя-лейтенанта и беседовал с ним о пожаре на даче Зоркальцева. Молодой лейтенант провел большую следственную работу. Единственным его промахом, пожалуй, являлось то, что он слишком поздно допросил официанта Милосердова. По горячему следу тот, конечно, мог бы вспомнить что-то конкретное о туристах-дальневосточниках, ужинавших в «Орбите» 25 мая. И опять же, винить следователя за этот промах было нельзя, так как, по свидетельским показаниям, Милосердое действительно уезжал из Новосибирска.

Бирюков долго рассматривал в материалах дела подклеенные фотоснимки пепелища и обгоревшей металлической канистры, обнаруженной на месте пожара. Еще раз внимательно изучил счет из «Орбиты», по которому можно было лишь предположить, что клиенты, судя по количеству заказанных блюд и спиртного, не принадлежали к прекрасному полу, и попросил лейтенанта рассказать об официанте Милосердове все, что ему известно. Лейтенант повторил вчерашний свой рассказ. В конце добавил:

— Одна из официанток при разговоре с глазу на глаз назвала Владимира Олеговича вежливым хамом и с юмором показала, как он подсчитывает клиенту стоимость заказа: «Пятьдесят да пятьдесят — рубль пятьдесят. Бутербродик с паюсной икоркой брали? Нет?.. Ну, что ж вы от такой прелести отказались! Надо было брать. Итого — два семьдесят».

— Эту официантку Клавой зовут? — спросил Антон.

— Да, молодая веселая девушка.

— По-моему, у нее какая-то неприязнь к Милосер-дову.

— Нет. Клава секретарь комсомольской организации в «Орбите» и беспощадна ко всем рвачам, не только к нему.

— Лично у тебя какое мнение о Милосердове?

— Лично мне Владимир Олегович хитрую бухгалтерию не демонстрировал. На вопросы отвечал, как говорится, копейка в копейку, но что-то в нем есть от налима, скользкое. Его уж если брать, то сразу за жабры. А у меня фактов мало.

— Говорят, он часто квартиры меняет…

— Да, за полгода в паспорте три прописки. Объясняет, что проводил последовательный обмен, чтобы поселиться в старом доме, планируемом к сносу. В будущем году, когда дом станут сносить, рассчитывает получить отдельную благоустроенную квартиру. Ловкость рук, конечно, но официально не возбраняется, — лейтенант смущенно покраснел. — Вообще-то повстречайтесь с ним. У вас опыта больше, чем у меня.

— Придется повстречаться…

Двухэтажный бывший купеческий особняк, где поселился Милосердое, Антон Бирюков нашел не сразу. Построенный еще в дореволюционные времена, полуразвалившийся дом каким-то чудом оказался почти в центре нового жилмассива, и, чтобы пробраться к нему, пришлось долго обходить длинные, как Великая китайская стена, многоэтажки. В замусоренном дворике возле дома на растянутых веревках сушились простыни, а на вкопанной у крыльца скамейке сидела сгорбленная старуха и, приглядывая поверх очков за сосредоточенно играющей в куклы девочкой, штопала шерстяной чулок.

Поздоровавшись с нею, Антон спросил:

— Не знаете, Милосердое дома?

— Наверно, дома. Недавно парень какой-то спрашивал его. Зашел в подъезд и пока не выходил, — не отрываясь от своего занятия, ответила старуха.

Бирюкову не хотелось начинать разговор с Милосердовым в присутствии постороннего. Чтобы выждать, когда парень уйдет, он заговорил со старухой. Та оказалась не особо разговорчивой и оживилась лишь после того, как Антон умышленно поинтересовался предстоящим сносом дома.

— К концу лета твердо обещают снести. Раныие-то в этот «особняк» желающих не было. Теперь же зачуяли, что снос близко, и отбою не стало от предложений на обмен, — иронично проговорила старуха. — Взять того же Милосердова — из благоустроенной комнаты в центре города перебрался к черту на кулички в нашу развалюху.

— Тихо живет?

— Как мышка. Толком и в лицо не знаю. То на работе он, то уезжает.

— Друзья к нему часто ходят?

— Нет. Только этот парень, что перед тобой пришел, последнее время чуть не каждый день домогался, когда, дескать, сосед из отпуска вернется.

Бирюков внезапно почувствовал необъяснимую тревогу.

— Где Милосердова квартира?

— Внизу. С крыльца — сразу направо, — старуха кивком показала на закрытое окно. — Вот это самое окошко.

Антон вошел в пахнущий древесной плесенью узкий коридор. Постучал в правую дверь. За дверью послышался шумок, затем вроде бы кто-то сказал приказным тоном: «Не открывай!» Пришлось стукнуть резче. Через незначительную паузу тихий мужской голос, как показалось Антону, заискивающе спросил:

— Кто?

— Милосердое здесь живет? — уклонился от ответа Бирюков.

— Кто спрашивает?

— Милиция. Откройте!

На этот раз пауза затянулась. Во дворе глухо стукнуло, как будто с разбегу кто-то упал. Тотчас сердито закричала старуха:

— Ошалел, паразит! Чтоб ты себе дурную башку свернул, окаянный!

Бирюков быстро выглянул из коридорчика во двор, но, кроме развешанных на веревках простыней и склонившейся над плачущей девочкой старухи, ничего не увидел. Он тут же вернулся к двери и громко сказал:

— Откройте немедленно!

Сразу щелкнул замок. Дверь отворилась. На пороге стоял щеголевато одетый, бледный, как полотно, молодой мужчина. По зеркальным очкам и забинтованной руке Антон догадался, что перед ним Милосердое. Строго спросил:

— Почему не открывали?

— Не мог… не знаю… грабитель… — перепуганным голосом невнятно забормотал мужчина.

— Вы Владимир Олегович Милосердов?

— Да.

— Я из уголовного розыска, Бирюков.

Антон, не дожидаясь приглашения, шагнул в небольшую комнату, заставленную старинной мебелью, словно антикварный магазин. Совсем недавно закрытое окно, на которое показывала с улицы старуха, теперь было распахнуто настежь. Кое-как протиснувшись к нему, Антон посмотрел во двор. Старуха успокаивала девочку. Бирюков с досадой понял происшедшее, но на всякий случай, чтобы удостовериться, спросил:

— Что случилось, бабушка?

Старуха подняла сердитое лицо:

— Парень, до тебя пришедший, из этого окошка выпрыгнул. Чуть не затоптал, обормот, внучку!..

Бирюков повернулся к застывшему у порога, словно изваяние, Милосердову:

— Объясните, Владимир Олегович…

— Не знаю, не могу понять…

Милосердое затряс короткими рыжими кудрями. Выглядел он настолько перепуганным, что, казалось, никак не может прийти в себя. «Или способный артист, или здесь действительно произошло что-то ошеломляющее», — подумал Антон и сказал:

— Давайте присядем, надо серьезно поговорить.

Милосердое, как ванька-встанька, закивал головой. Он угодливо предложил Бирюкову старинный стул с гнутыми ножками. Сам же прихлопнул створки распахнутого окна, старательно задвинул шпингалеты и уж затем, будто враз обессилев, почти упал в кресло-качалку. Видимо, стараясь взять себя в руки, принялся медленно раскачиваться. При каждом движении назад-вперед зеркальные очки вспыхивали солнечными зайчиками. Это раздражало Бирюкова, однако Антон терпеливо ждал.

Кое-как успокоившись, Милосердое мало-помалу