Алая заря - Саша Штольц

на стуле — тот заскрипел от его веса.

— Я вот, как ты уже должна была понять, пытался. Уезжал и в поля, и в леса, далеко-далеко, да только мозг умнее и хитрее. Не успевал я и заметить, как уже поворачивал назад, туда, где люди. Не хватало у меня духу голодовку себе устроить. Не получается обмануть зло в себе! И на солнце не сгореть. Выбили мне звезду на шее, как клеймо — и никак теперь… А может, и без звезды бы тоже не сумел. Тварь эта внутри тебя жить будет хотеть сильнее. Потому-то я и способ вон какой нашел замысловатый… Чтоб не я себя… А другой кто, — на этих словах Тимур Андреевич опять приложился к горлышку бутылки. — И проворонил шанс на несговорчивую дуреху.

— Вы хотели снять с себя вину за преступление, — сердито сказала Соня. — Вы в Бога ведь верите, а самоубийство — тяжкий грех! Вам проще повесить вину на невинного человека, да? Вы слабак.

Тимур Андреевич не стал ничего отрицать, поморщился слегка и ответил лишь спустя полминуты молчания, когда с тихим стуком поставил пустую бутылку на пол.

— Ты, что ли, сильная? Девчонка еще совсем. Вчерашняя студентка! Трава зеленая! Какая в тебе сила?

— Да хотя бы чувство справедливости, честность и альтруизм, которые не дадут мне воспользоваться беззащитными людьми!

— Все мы альтруисты, Софья. До поры до времени. А по сути животные. От голода и товарища съедим.

— Я вам не верю.

Тимур Андреевич устало вздохнул.

— Ты уж прости, что бремя такое на тебя взвалил. Тяжко тебе будет. Очень. Особенно с такой светлой головой.

Соня совсем не ждала извинений от человека, который посчитал, что имеет право взвалить на нее то, с чем и сам справляться не хотел. Он насильно передал ей то, о чем она не просила — так поступали только жестокие и эгоистичные люди. И, услышав его слова, она вдруг поняла, что извинения ей и не были нужны вовсе, потому что ничего они не исправят и жизнь ей не облегчат.

— Я вас не прощу, — еле слышно произнесла она.

Взгляд Тимура Андреевича смягчился.

— Я не горжусь своим поступком. Но мне греет душу надежда, что ты смиришься с этой тяжелой ношей, потому что вместе с тем это и бесценный дар.

— Вы сотню лет искали способ отказаться от этого дара!

— Мне двести сорок восемь, Софья! Я устал. Я пожил свое. Не просто так Бог отвел каждому свое время. Не нужно человеку бессмертие тела — все в жизни сразу ценность теряет. Но не поймешь ты пока.

Легко было старику сказать, что юная девчонка ничего не поймет.

— А мне теперь с этим что делать? — процедила Соня.

— Принять этот дар вместе с проклятьем и жить столько, сколько захочешь. Как надоест — сделай, как я. Если человек попросит у тебя кровь, ты не сможешь отказать. Это важное условие. А дав ее выпить, ты свою силу передашь и станешь слугой нового вампира. Так умереть проще. Вампиры, утратившие силу, обычно долго не живут — их убивает хозяин.

Соня почувствовала, как сжимается горло. Беспомощная злоба поднялась из самых темных глубин ее души, и с языка сорвалось признание — не громкое и пылкое, а тихое, почти шепотом произнесенное и оттого самое искреннее:

— Вы мне противны. Я вас ненавижу!

Тимур Андреевич понимающе кивнул.

— Ну так помоги мне отойти в мир иной.

— Ни за что. Не моей волей!

— Упрямая девчонка!

Он поднялся со стула с лицом таким бешеным, что Соне показалось, что он вот-вот на нее накинется и разорвет на кусочки. Она на мгновение напряглась, но затем плечи вдруг плавно опустились и она медленно выдохнула. Нет, он ничего ей не сделает — не сможет.

— Так вы мой слуга теперь…

Тимур Андреевич замер, глядя на нее сверху вниз.

— Живите дальше! — сказала Соня. — Это… это мой приказ. Вы не заслуживаете покоя.

Черты его лица поплыли и эмоции с него быстро схлынули: его неопределенное выражение ничего ей не сказало, как и он сам.

Покопавшись на захламленных полках, он выудил оттуда очередную пластинку, а затем, одним махом сдвинув со стола чашки и пакет с крошками, взвалил на него проигрыватель.

Заиграла “Королева красоты” Магомаева. Видимо, это был любимый исполнитель Тимура Андреевича.

Садиться обратно на стул он не стал. Вместо этого устроился в кресле и так же, как в прошлый раз, принялся изучать потолок.

Соня неподвижно просидела до конца песни с пустой головой, несмотря на веселую музыку, мрачнея с каждой секундой все больше и больше.

Под “Мираж” она встала с дивана.

— Я домой.

— Ты еще не все узнала, — равнодушным голосом сказал Тимур Андреевич.

А ведь могло быть еще что-то… более ужасное!

Соня яростно замотала головой.

— Я ничего больше не хочу знать. Я хочу домой.

“Идем мы пустыней безлюдной…”

— Ну, — пожал плечами Тимур Андреевич. — Приходи опять, как появятся вопросы.

— Я больше не приду.

— Да-да, — покивал Тимур Андреевич, прикрывая веки и погружаясь в музыку.

“И трудно в песках нам идти… Мираж… мираж… опять мираж…”

Соня ушла бесшумно и ни разу не оглянувшись.

Глава десятая, в которой проливается кровь

К вечеру лучше не стало, но и хуже — тоже нет.

Когда Соне было четырнадцать, бабушка в первый раз — и, как потом оказалось, в последний — взяла ее с собой в свое любимое ежегодное летнее путешествие по Волге на теплоходе. Мало того, что лишили смены в пионерском лагере, так еще и плавание это никакого удовольствия не принесло, потому что Соню сильно укачивало и штормило все то время, что она провела на борту.

Сейчас она чувствовала себя примерно так же.

Однако за домашними делами ей немного удалось отвлечься.

Перед тем, как вернуться домой, она побродила по городу, чтобы закупиться едой. В магазине возле дома бабы Вали было не густо, а Соня всерьез решила прислушаться к совету Тимура Андреевича и приготовить что-то сытное — вдруг и правда сил наберется. Внутреннее желание идти наперекор его словам было сильным, но бесполезным. Себе же хуже будет, если делать все ровно наоборот. Поэтому она отправилась на поиски мяса и нашла его в магазине через три улицы.

От запаха плова вернулся дикий голод, и Соня с радостью навернула аж две тарелки. Баба Валя пожаловалась на “твердоватый” рис, но вкусное мясо явно оценила и с аппетитом съела все, что перед ней поставили.

— Многовато ешь, — только и сказала она, когда