Рыцарь-призрак - Корнелия Функе

Стуртон с сиплым криком занес меч, но в глазах его был страх, и я напал на него силой Лонгспе и силой моего гнева, силой рук рыцаря и силой моей любви, любви к нему и к Элле, которая все еще стояла за нами, не убегая прочь и не прячась.

Стуртон оттолкнул мой меч в сторону, но я теснил его назад, шаг за шагом, удар за ударом. И вот я всадил ему лезвие так глубоко в грудь, что оно застряло в стене у него за спиной. Кожа его увяла, словно лепестки ужасного цветка, а горящие глаза померкли. Но я размахнулся еще раз и снес голову с костлявой шеи. Что за ненависть меня распаляла, не знаю; была ли она только моею или также ненавистью Лонгспе?

Эллин голос вернул меня к действительности.

– Йон! – Она выкрикнула мое имя, а вместе с ним и имя Лонгспе, и я выпустил меч из рук и, дрожа, упал на колени.

Тем временем образ Стуртона передо мной, оболочка за оболочкой, распадался на части, разрушенный светом Лонгспе и моим именем. И внезапно я был опять мальчиком, который стоял на коленях на тех же каменных плитах, где некогда стоял и Уильям Хартгилл, дожидавшийся, что сын избавит его от того, кого я только что убил.

Элла заключила меня в объятия, и, когда я посмотрел наверх, увидел Лонгспе, прислонившегося к стене. Он был так похож на смерт ного человека, что на секунду я усомнился: неужели он и правда умер много веков назад?

– Йон Уайткрофт, – сказал он, – я думаю, из оруженосцев ты уже вырос.

XV

Вот и всё

Холопы, охранявшие Цельду и Бородая, с тревогой смотрели на башню, когда мы с Эллой выглянули из-за церковной двери. Они привязали обоих к надгробиям, и один из них держал ружье, из которого стрелял Бородай.

К несчастью, едва нас завидев, Цельда окликнула Эллу по имени. Слезы облегчения бежали по ее лицу, а Бородай так широко улыбался, что его поврежденное шрамом лицо почти разделилось на две половины. Но из-за этого нас, к сожалению, заметили и холопы Стуртона. Меня бы не удивило, если бы у них глаза совсем выкатились наружу: так пораженно они на нас уставились.

– Элла, сидите в церкви! – крикнула Цельда, а Бородай, извернувшись, как рыба на крючке, пнул ногой холопа, державшего его ружье. Хотя это вышло у него не особенно удачно, сама попытка была очень достойной.

– Чего уставились? Мы отправили вашего господина на тот свет, и на этот раз навсегда! – бросил я холопам. – Может быть, вам еще удастся его догнать!

Ружейная очередь попала в дверь на расстоянии всего лишь ладони от моего лица, и Элла оттащила меня назад, прежде чем следующий выстрел успел оторвать мне нос.

– Ты что, с ума сошел? – зашипела она на меня. – Оставь этих двоих Лонгспе!

Лонгспе. С башни он спускался вслед за нами. Но где же он был? Я огляделся в поисках его. Он стоял в центральном проходе и глядел на алтарь. Элла сделала мне знак рукой, чтобы я подошел к нему, пока она последит за холопами Стуртона. К счастью, холопы, казалось, не знали, что им предпринять без их мэтра.

– Где он теперь? – Лонгспе был снова едва различим, словно поединок на башне отнял у него все силы. – Где он, Йон? Неужели ад действительно существует? И я тоже окончу там свои дни, когда смерть наконец заберет меня?

Я не знал, что ему ответить. Я слышал только голос хориста, раздающийся в школьной часовне: «Он убил меня».

– Там, снаружи, – сказал я, – еще два холопа Стуртона. Они захватили Эллину бабушку и ее… ее дядю. Можешь им помочь?

Ну, конечно, он мог. Когда Лонгспе прошел сквозь стену старинной церкви, Бородай в восторге уставился на него, как ребенок, впервые в жизни увидевший новогоднюю елку.

Холопы Стуртона не бросились наутек, хотя по их пустым лицам было видно, что искушение очень велико. Может быть, они все еще верили, что их мэтр спустится с башни и придет к ним на подмогу. Один выстрелил в Лонгспе, что было, естественно, довольно глупо, – они как призраки должны были бы это знать. Второй схватился за лопату, воткнутую во влажную землю между могилами, что также имело мало смысла. Потом они сообща устремились на Лонгспе, но мертвые человеческие тела не могли защитить их от него, и, в конце концов, их души вырвались, словно грязный пар из краденых тел, и растворились в ночи так же, как и их мэтр. Когда Лонгспе вложил свой меч обратно в ножны, кладбище в Килмингтоне, казалось, облегченно вздохнуло, и между могилами вдруг воцарилась кристальная тишина, похожая на воздух после сильного ливня.

«И что ты такого находишь в рыцарях, Йон?» – спросила меня мать, когда я между пятым и девятым годом жизни не хотел надевать на карнавал никакого другого костюма, кроме рыцарского. Да, что? Может быть, то, что рыцари позволяют нам верить в возможность с мечом и в латах изгнать из мира зло?

Элла освободила Бородая (она звала его «Мэт», как и моя мама), а я – Цельду Лонгспе был все еще здесь, но его образ уже побледнел.

– Почему ты не вызвал меня раньше, Йон Уайткрофт? – спросил он.

И исчез, не дожидаясь ответа на свой вопрос.

XVI

Тьма Лонгспе

Цельда настояла на том, чтобы постелить мне в эту ночь у нее на софе, а Бородая она послала к Поппельуэллам, хотя вид у него был такой же полумертвый, как и у холопов Стуртона.

– Просто скажи им, что ты забрал Йона из школы и так с ним заигрался, что совершенно забыл им позвонить, – сказала она, выталкивая его за дверь.

Заигрался? Что, по мне можно сказать, что я заигрался? – возразил на это Бородай.

Но ему действительно удалось успокоить Поппельуэллов и, по поручению Эллы, убедить их разрешить мне еще две ночи провести у Цельды. После этого он целый час разговаривал по телефону с моей мамой, которая, естественно, уже звонила Поппельуэллам и вызвала там переполох. Жизнь становится очень сложной, если нельзя просто сказать правду. Пожалуйста, простите Йону Уайткрофту его отсутствие. Он должен был спасти свою лучшую подругу и покончить с фамильным проклятием. Все мы многое отдали бы за то, чтобы Цельда мне просто-напросто написала такую объяснительную записку.

Когда на следующее утро я открыл глаза, с подлокотника софы на меня пялилась жаба и пахло блинами.

– После такой ночи в школу идти нельзя! – объявила Цельда, когда я добрел до кухни. – Я уже позвонила миссис Медник и убедила ее, что у вас обоих разболелся живот, так как Мэтью позволил вам съесть слишком много сладкого. Она же не знает, что он зубной врач.

Бородай служил хорошей отговоркой. Я как раз обдумывал, как мне в будущем воспользоваться этим его качеством, когда он приковылял на кухню. У него был вконец потрепанный вид, но то, что я его едва узнал, связано было не с этим. Он побрился!

– Просто сегодня утром у меня было совсем другое мироощущение, – сказал он, просовывая себе блин между безупречных зубов. – Борода мне больше не подходит.

Элла запечатлела у него на гладко выбритой щеке поцелуй, а я, не будучи уверен, что его нынешнее лицо мне нравится больше, решил поэтому пока что и дальше называть его Бородаем (что я делаю до сих пор). Правда, я вынужден признать: шрам у него на подбородке производил действительно неизгладимое впечатление, и я при взгляде на него почти пожалел, что Стуртон не оставил на моем лице никаких заметных следов.

Когда после завтрака я наконец-то поведал Элле, как в школьной часовне передо мной предстал мертвый хорист, она выслушала, как и обычно, с такой невозмутимой миной, что одно это уже меня успокоило.

– Ты должен рассказать об этом Лонгспе! – сказала она. – Я уверена, он все объяснит!

– А дальше? – отозвался я. – Он наверняка сопоставит это с тем, что я не вызвал его раньше, потому что поверил этой мрази!

Взгляд, который я за это получил, означал: «Что ж, Йон Уайткрофт, придется тебе и через это пройти».

– Ну ладно, – пробормотал я. – Постоишь по крайней мере рядом, пока я с ним буду разговаривать?

– Ясное дело, – сказала она. – В конце концов, я должна еще его поблагодарить за наше спасение!

* * *

Элла хотела, чтобы нас опять заперли в соборе, но едва она об этом заикнулась при Цельде, ответом ей был очень строго нахмуренный лоб.

– Не может быть вообще и речи! Эй, вы, двое, по ночам больше никаких прогулок, – сказала Цельда, – по крайней мере без провожатых… – и попросила у одного из экскурсоводов в соборе ключ от ворот в церковный двор и от боковой двери в здание.

– Это ее старинный поклонник, – шепнул нам Бородай, когда Цельда гордо бросила ключ на кухонный стол. – Говорят, он нацарапал ее имя по крайней мере на трех колоннах в соборе и из-за нее никогда не женился!

Элла попыталась убедить бабушку разрешить нам хотя бы побеседовать с Лонгспе один на один, но Цельда на это так энергично покачала головой, что у нее съехали набок очки.

– Нечего! – сказала она, пока мы протискивались в ее машину. – Что, если он и вправду убийца? Без разговоров! Обещаю, я объявлюсь только в том случае, если вы позовете на помощь.

Когда мы вскоре после вечерних песнопений проскользнули через боковую дверь, собор принял нас, как старый друг. Мы с Эллой пошли вперед, к саркофагу Лонгспе, а Цельда осталась ждать за одной из колонн рядом с купелью.