Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

подняли, услышал, как открылась дверь, ощутил ночной холод и вспомнил, что он человек, причем живой – это было последнее оружие, что осталось в его распоряжении, – и начал бороться. Он почувствовал, как его вышвырнули, и несколько раз увидел небо, пока кубарем катился сквозь кусты за стеной. Очутившись в канаве, опоясывающей город, разок открыл глаза, вдохнул затхлую вонь тины и погрузился в беспамятство.

Когда он очнулся, было уже светло. Собака нюхала его волосы, слизывала с лица засохшую кровь. Священник хотел вскочить на ноги, но от боли рухнул обратно в канаву. Он помнил все. Закрыл глаза, замер; собака продолжила его лизать.

– Господин, вы в порядке? – спросил кто-то.

Сарбан попытался перевернуться на спину, мальчик его услышал.

– Мне позвать папу? – спросил этот миловидный ребенок, крестьянский сын с какого-то окрестного хутора.

– Нет-нет, – сказал Сарбан и протянул руки.

Малец помог ему подняться; обиженная псина убежала.

– Вы оттуда упали? – спросил мальчик, указывая на высокую стену.

Сарбан кивнул.

– Вы там работали?

– В смысле? – священник попытался отряхнуть одежду.

– Ну, вы стражник со стены?

– А-а. Да.

– Я тоже хочу стать стражником, когда вырасту! Буду глядеть оттуда сверху – ух ты! – в далекие дали.

Сарбан пригляделся к постреленку. За ним, в некотором отдалении, собрались другие дети.

– В далеких далях нет ничего интересного, малыш, – сказал Сарбан и выпрямился, застонав от боли.

– А-а, – мальчик потупил голову, потом робко прибавил: – Мы тут грибы собираем.

Сарбан тотчас же пожалел, что разочаровал его, но времени на такие мысли не было – он должен был собраться и побыстрее придумать, как незаметно вернуться в Альрауну через ворота. Он посмотрел наверх: если не знать, что там, в городской стене, у Папука есть потайная дверь, хорошо обделанная камнем и скрытая от посторонних глаз густыми зарослями тростника, то ничего и не увидишь. Итак, подумал священник, кто угодно мог войти или выйти незамеченным через стены Инфими. Сколько еще таких дверей тихонько открывали путь на равнину, сколько людей вошло и вышло, крадучись, уподобившись невидимкам? Сколько Ничто существует в этом Мире?

– И что вы делаете с грибами? – спросил Сарбан.

– Отвозим на той телеге в Прими.

Сарбан увидел телегу и улыбнулся разбитыми губами.

– Как тебя звать?

– Али, господин.

– Хочешь поиграть, Али?

При слове «поиграть» псина повернулась к ним с надеждой. Али кивнул, и Сарбан обрадованно перевел дух.

* * *

Мариса заперла дверь и, склонившись над Сарбаном, то промывала его рану, то целовала ее. Девушка расплакалась, когда увидела его таким избитым, а он едва не упал с крыши на улицу, когда спускался с платформы, поскольку кости все еще ныли, кожу жгло, а мышцы не слушались.

– От тебя странно пахнет, – сказала она, обнимая его.

– Грибами, – ответил священник.

Тогда-то Мариса и начала лить слезы. Раздела его, уложила на кровать. Прошлась кончиками пальцев по всему телу, проверяя, очищая, исцеляя.

– А ты в этом разбираешься, – сказал Сарбан, и Мариса поведала ему, что все девушки в заведении Мадамы умеют лечить раны.

– Пришлось научиться, – проговорила она. – Нужда заставила.

Она попыталась выяснить, что случилось, но Сарбан был скуп на слова из-за боли и досады.

– Опять искал его по кабакам?

Священник кивнул. И все. Но Мариса поняла.

– Хоть что-нибудь узнал?

Священник покачал головой. И все. Но Мариса поняла. Она поцеловала его в лоб и погладила по волосам.

– Мы найдем его, – пообещала девушка.

Сарбан посмотрел на нее, и его взгляд в тот момент выражал все слова мира, еще никем не изреченные, никогда и нигде.

Встав с постели, Сарбан изумился тому, как мастерски над ним поработала Мариса. Конечно, синяки на теле посрамляли все усилия, но разбитую губу она промыла и смазала медом с календулой, к глазу приложила примочку с цветочным отваром, и священник теперь мог выкрутиться из неловкой ситуации без особого труда, заявив, что споткнулся на лестнице, спускаясь в подвал, – никто бы не усомнился в его словах.

– Спасибо.

– Теперь тебе нужно отдохнуть, – сказала Мариса и подтолкнула его к потайной двери, за которой был крошечный чулан, достаточный ровно для того, чтобы прилечь там, свернувшись калачиком. – Поспи несколько часов! Сон помогает – соединяет то, что нужно соединить, и разъединяет то, что нужно разъединить.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда.

– Ждешь клиента?

– Да, есть кое-кто, – ответила Мариса.

Сарбан потупил голову.

– Давай, ложись – и чтоб ни звука, пока я тебя не выпущу.

– Могу я тебя еще кое о чем попросить?

– Проси о чем угодно.

– Пожалуйста, нанеси румяна и помаду. И накрась глаза.

Мариса улыбнулась. Она знала.

– Ладно. А теперь ложись.

Сарбан поступил, как велели, и попытался заснуть. Не вышло: он постоянно чувствовал, что в чулане есть кто-то еще, напирает сзади, дышит в затылок. Он насчитал девять сеансов с семью клиентами. Когда много часов спустя Мариса открыла дверцу чулана, Сарбан притворился спящим. Мариса вытирала краску с лица.

– Я по тебе скучала, – сказала девушка.

«Я тоже, – подумал Сарбан. – Я тоже».

Но забыл сказать об этом вслух.

* * *

Пучок из крыс все еще маячил перед глазами Лили, когда она вышла за ворота и наткнулась на Непомука с мешком на спине. Парнишка уронил его на землю и уставился на нее. Этим утром Лили выглядела бледной, ни следа свежести на лице.

– Ты похожа на Иссохшую Святую, – сказал Непомук.

– Чтоб ты знал, это совсем не смешно.

– В смысле? – нахмурился парнишка.

– Да как ты вообще до такого додумался?

– До чего?

– Ты ревнуешь!

– Э-э?

– Да, ты завидуешь, что кто-то другой оставляет мне подарки, а ты, сопляк, можешь только… таскать туда-сюда отцовские мешки!

Парнишка ничего не сказал. Он покраснел (от волнения, от стыда?) и закинул мешок на правое плечо. Повернулся к ней спиной и ушел.

– Ради собственного блага сними эту дрянь с дерева, пока я не вернусь из школы, потому что, если папа увидит, я ему скажу! Я все расскажу! – крикнула Лили ему вслед.

Но Непомук, даром что был взволнован, не испугался. Знай себе шагал и в конце концов скрылся из вида за кустами. Лили еще раз взглянула на дерево, пытаясь разглядеть среди листвы комок падали, однако снизу ничего не было видно. Она закрыла глаза, вспомнила голодную муху и содрогнулась. Вышла за ворота, не зная, что в это же самое время Непомук вернулся из-за кустов, вскарабкался на дерево и, дрожа от омерзения, отвязал от ветки крысиный пучок, в котором уже обустраивались с комфортом незримые черви.

За воротами Лили, помня о том, что ее никто не должен заметить,