Один на льдине - Владимир Шитов

Но если ты грамотный, толковый специалист, то есть человек необходимый производству, то власть нарядчика над тобой тает, как струйка дыма.

5

Командовал всем этим заведением полковник Смирнов. Приходит на первую разнарядку наш этап. Строимся на плацу. Он спрашивает: какие есть специальности? Ему в ответ: мент, мент, мент, еще раз мент. Доходит до меня — я говорю про техникум, про институт, о том, что работал на производстве и был прорабом. Это же и в документах написано. Но на зоне же все давно и прочно построено, как и сам зона.

— Со станками и оборудованием знаком?

— А ка-а-ак же! — отвечаю. Хотя какое там знакомство. Только по теории машин и механизмов.

Тут же стоят начальники всех служб, в том числе — главный инженер капитан Гусев. Как выяснилось потом, великолепный человек. Он на меня посмотрел и спрашивает:

— Михалев, пойдешь в отдел главного механика?

— Как не пойти! Пойду…

И — все.

С развода — в отдел главного механика инженером. Зарплата девяносто рублей. В подчинении у меня ремонтно-механический цех. Шикарные станки: токарно-карусельные, токарно-винторезные. Алапаевские станки с программным управлением, может быть, первые в стране. Сам Гусев — технарь, окончил Уральский Политех, где была военная кафедра. Из-за жилья пошел вольнонаемным на зону. Потом аттестовался и прекрасно управлял этим хозяйством, с глубоким презрением относясь к деятельности лагерного начальства. Ни с кем из них не вступал в товарищеские отношения, он выполнял свою прямую задачу: комплектовал цех кадрами, способными обеспечить работу сложного оборудования.

Эта зона была неким хозяйствующим придатком Челябинского тракторного завода и выполняла его очень серьезные заказы. Цеха приличные, цветочки в клумбах, баня, отдельные бараки. Некоторые менты не умеют ничего делать и их нельзя научить ничему полезному. Просто прикинутся дурачками. А иные становились там слесарями, токарями, фрезеровщиками — становились людьми. Некоторые по возрасту уже не могли работать физически и шли в обслугу на жилую зону. И весь лагерь их трудами был изукрашен цветами в клумбах и рабатках, цветущей зеленью, все было побелено, покрашено — все радовало глаз. Были дневальные, следящие за идеальным порядком. Баня хоть каждый день. На производстве — вентиляция, освещение, техника безопасности, а если надо — респираторы, рукавицы-верхонки. Стружечка утилизировалась: отдельно бронза, отдельно сталь, отдельно латунь. Образцовые условия производства. На зависть воле.

Гусев же не только предоставил относительную свободу времяпрепровождения, но и снабдил нужной для самообразования технической литературой. Кроме меня, в этом отделе работали один молодой паренек и, как это не покажется странным, — вольнонаемная девушка. Тоже инженер-механик. Она попала в лагерь усиленного режима по распределению — представьте только себе! Во избежание мало ли чего, ее приводили в зону под конвоем и под конвоем же уводили в конце смены. Каково это зека, лишенным нормальной биологической возможности удовлетворения "основного инстинкта"? Одно спасало: она была на любой вкус уродлива. И может быть, сама напросилась в мужскую зону, где можно ощутить пусть иллюзорную, но все же власть над множеством мужчин.

Были, конечно, еще женщины, кроме нее: бухгалтерши, нормировщицы. Они иногда вели прием по производственным вопросам в оперативном штабе зоны. Этот штаб располагался невдалеке от КПП на тот, видимо, случай, если зека взбунтуются, то легче убежать от них. А основной штаб находился за пределами лагеря. Однако я-то работал не в штабе, а в цехе. И видел эту дурнушку пять раз в неделю.

Кроме всего прочего, у меня был свободный выход из промзоны в жилую.

6

Так началась моя новая жизнь.

Так я попал в категорию "производственных придурков". Позволю себе напомнить, что пишет о таких, как я Александр Исаевич Солженицын:

"…Это просто интеллигентные или даже полуобразованные работяги. Как и всякий зэк на работе, они темнят, обманывают начальство, стараются растянуть на неделю то, что можно сделать за полдня. Обычно в лагере они живут почти как работяги, часто состоят и в рабочих бригадах, лишь в производственной зоне у них тепло и покойно, и там-то в рабочих кабинетах и кабинках, оставшись без вольных, они отодвигают казенную работу и толкуют о житье-бытье, о сроках, о прошлом и будущем…"

"Умри, Денис, — лучше не скажешь!"

И я позволю себе попытку обрисовать коротенько картину этой новой жизни.

7

Там судьба надолго связала меня с великолепнейшим человеком Анатолием Георгиевичем Кашлюновым, бывшим первым заместителем прокурора Пермской области, который позже работал в нашей преступной "разгонной" бригаде.

К моменту моего появления на зоне Анатолий Георгиевич уже отбыл десять лет за хищение государственного имущества. И ему оставалось еще четыре. Друзья и крепкая круговая порука в обкоме родной партии, тот союз номенклатуры, о котором обстоятельно поведал Солженицын в своем "Архипелаге ГУЛАГ", пытались статью его переквалифицировать и оставшийся срок перепаять на четыре года условно.

За какие же, конкретно, грехи его законопатили на Урале родные и поднадзорные ему органы? Мне и другим он рассказывал следующее.

8

Жена его служила кассиром Пермского пароходства. И вот на какой-то производственной попойке, когда все были равно невменяемы от выпитого, а хотелось еще. Он берет у жены из сумочки ключи от сейфа, идет в ее святая святых — в кассу — и делает хапок. Овладев суммой в несколько тысяч денег, невольный экспроприатор берет на грудь еще какое-то количество спиртного и — падает у выхода из кассового помещения. Будучи мертвецки пьян, он тут же и засыпает.

Забегая вперед, скажу, что пил он и впредь. Так же и перед очень ответственными делами. Для него подшофе было обычным будничным состоянием. Нормой.

Так вот засыпает он и — засыпается.

Что ему снилось — не помнит, но явь оказалась страшней белой горячки: жена, придя на службу и увидевши опростанный подчистую сейф, действует по инструкции — она вызывает милицию. Милиция находит мирно спящего прокурора: кто это пьяный лежит? Она: да это мой родной муж типа объелся груш. Они: а-ах! Гру-у-уш! Обыскать грушееда!

Обыскали. Нашли и ключи от "медведя", и наличность. Так что проснулся Анатолий Георгиевич с мыслью, что все лучшее уже позади, а лучше бы и вовек не просыпаться. Но паника вскоре прошла и позже, как я уже говорил, он вписался в нашу "бомбёжную бригаду" так, что будто всю жизнь только и занимался "разгонами", о которых будет рассказано позже.

Все по закону единства и борьбы противоположностей.

Зачастую скрытый педофил работает учителем, утонченный садист психиатром, психопат, жаждущий власти и насилия именно над беззащитными согражданами — охраняет их покой в ментовском облачении. Люди и сами подчас не знают: что за бес тайно овладевает их сознанием. Называйте это дуализмом человеческой природы или как хотите, но вот пример.

9

Был там у нас в уральской колонии один бывший участковый, майор. Яркий и неглупый тип. На воле он очень любил свою жену и в заключении не забывал о ней. Но планида заштатного участкового такова, что, полагаясь на своё полувоинское здоровье, он в одном доме пропустит сто пятьдесят водочки, в другом — запрещенной бражонки стаканчик, в третьем — уже из спортивного интереса примет еще и к вечеру идет домой на погонах, на бровях, на автопилоте — как угодно. А дома ждет привычно покорная жена. Эта женская покорность часто провоцирует бред ревности у непрерывно пьющих мужчин. И вот этот любящий муж с мавританской подозрительностью вопрошает:

— Девочкой ли ты была, когда мне досталась?

— Ну, конечно! А кем же еще? — привычно говорит она.

— А вот у меня есть информация, что ты до меня была с тем-то и там-то! Сознавайся, неверная! Становись под иконы и молись, чтобы Бог тебя простил! — и затвор своего "Макарова" передергивает, а в обойме — холостые не женатые.

Ба-бах! Ну, реакция человеческого организма в таких случаях — медвежья болезнь. Оно и случилось. А майор входит в раж, но тормоза еще держат.

— Промахнулся, — говорит. — Во второй раз буду целиться в глаз! Точно убью! Или подписуй показания!

Что бабенке делать: правду о своей невиновности сказать — смерть, а оговори себя — он и успокоится. Есть шанс еще повременить на белом свете. Она и говорит:

— С Гришкой была, с Мишкой была, с Епишкой спала — каюсь!

— То-то, — доволен муж. — Ложись спать — утром разберемся…

Утром идет наш бедовый майор на обход заповедных территорий, напивается до полного героизма, а вечером — и так далее: снова расстрел. Соседи все с ушами на голове: что за стрельба? Вызывают наряд товарищей в красивых фуражках. Жена вынуждена написать заявление. Отелло получает пять "пасок" за хулиганство и мы встречаемся на перекрестке судеб за колючей проволокой, где нас тщательно охраняют, как не охраняют нынче и государственную границу.