Меняла - Андрей Снегов

пропитана уже запекшейся кровью. Бурые пятна на простынях и подушке. Ванная…

Ужас… Первобытный ужас наполняет меня. В зеркале мертвенно-бледное лицо и водянистые глаза в глубоких, обрамленных морщинами впадинах. Нос стал крючковатым, губы опухли и посинели. Только черные волосы не изменили свой цвет. «Я инициирую тебя поцелуем», – говорила девчонка. Но вампиров не бывает, не существует! Это все сказки, сказки для устрашения маленьких детей! Я в отчаянии срываю майку и вижу тело, еще недавно накачанное и упругое, а теперь дряблое и морщинистое, покрытое тонкой сеточкой. Вены…

Слезы… Тяжелые капли медленно тянутся вниз, свистят как бомбы в полете, и с грохотом разбиваются о кафельный пол. Я зажимаю ладонями уши и кричу во весь голос, но летучие мыши на чердаке пищат громче. Я врезаюсь лбом в зеркало, и дождь из сверкающих осколков окутывает меня. Но крови нет. Есть только буро-зеленая субстанция, забрызгавшая сверкающие грани. Темнота…

Писк летучих мышей. Я открываю глаза. Потолок непривычно высок, а кафельный пол необычно жарок. Я поднимаюсь и только начинаю думать о том, что нужно пройти в спальню, как оказываюсь перед кроватью. Муха, случайно залетевшая из летней уличной жары в спасительную прохладу старого дома, падает на пол, сбитая мной. Обернувшись, я успеваю увидеть последний дюйм ее смертельного полета. Хищно раздув ноздри, я запрыгиваю на подоконник. Разбитое стекло обрушивается с четвертого этажа, и внизу слышатся крики испуганных людей. Я смотрю в ночь.

Я никогда не видел ее до этого. Только тьму и неяркий свет фонарей. А теперь НОЧЬ и ЗВЕЗДЫ. И симфония звуков расцветает на тонких как луч барабанных перепонках. Я слышу, как в сотне километров от меня летит в темноте сова. Ее крылья со свистом рассекают воздух, взрезают его, как нож масло, прессуют и давят, платя за возможность полета. А в трещинах дороги растет трава. Она тихо тянется из-под земли, со скрежетом, с надрывом взламывая асфальт. В окне напротив ярко-красной звездочкой полыхает кактус, расцветший в руках заботливой бабульки. Сама она тихо спит в старой металлической кровати, распространяя вокруг себя ореол умиротворенной старости. Хрустальность восприятия мира.

Я вижу любое движение во тьме, ловлю каждый звук, чувствую самый слабый запах и двигаюсь быстро, как кошка, нереально быстро. Сделав обратное сальто, я оказываюсь у шкафа с одеждой. Огромное зеркало пусто – в нем меня нет.

Я кладу ладонь на стекло и чувствую, впитываю тепло всей поверхностью кожи. Шаг до выключателя, щелчок, вспыхнувший свет, поворот головы. В зеркале снова нет моего отражения.

Я бросаюсь к ящику письменного стола и среди прочего хлама нахожу пыльный и исцарапанный «Polaroid». Отвожу руку с фотоаппаратом на пол-метра от лица и нажимаю кнопку. Вспышка слепит меня, отзывается болью в глубинах разума, я отбрасываю фотоаппарат и закрываю глаза ладонями. Разноцветные всполохи, светящиеся точки и линии беснуются на экране зашторенных век.

Когда способность видеть возвращается, я подбираю наливающийся цветом пластиковый квадратик и вглядываюсь в проступающее изображение. Красивое, как будто выточенное искусным скульптором лицо. И глаза. Сверкающие радугой глаза вампира.

Экзамен

Больше всего на свете не люблю возвращаться. Не люблю уезжать от моря, солнца, пляжей, веселья и беззаботности в душный, прокопченный автомобилями и заводами город. Асфальт серой петляющей лентой расстилается под колесами моего Пежо между вздымающейся к небесам кавказской грядой и простирающейся к уровню моря пропастью. Сцепление, тормоз, поворот, газ, сцепление, тормоз, поворот, газ, сцепление…

По старинным преданиям на вершинах кавказских хребтов, в окружении белых снегов и невесомых, пуховых облаков живут ангелы, а глубины каменистых ущелий – прибежище бесов.

Карминно-красный форд неожиданно вылетел из-за поворота, прошел юзом, и понесся мне навстречу, осыпая сидящую на обочине молодую девушку градом песка и щебня. Вслед за фордом показался огромный туристический автобус, перекрывший массивным оранжевым корпусом встречную полосу и мой единственный путь к спасению. Слева – горы и безразмерная туша автобуса, справа – пропасть и девушка на обочине, впереди – испуганные глаза молодого водителя форда, летящие в меня двумя свинцовыми пулями с лязгом и грохотом корёжащегося металла…

– Он виноват, точно. Скорость 140 – он не успел притормозить! – маленькое рогатое существо с веселой мордочкой и черной косматой шерстью стояло у искореженных останков Пежо и громко кричало, абсолютно по-человечески тыча правым копытцем в мою сторону. Я же лежал на обочине рядом, изломанный и исковерканный прямым столкновением и полетом сквозь лобовое стекло.

– Стоп! – такой же рогатый, но белый и с крыльями за спиной не-знаю-кто стоял напротив черного и спорил с ним. – Парень ничего не мог сделать, он просто ехал по своей полосе, я забираю его к нам!

– К вам? – черный застучал копытцами об асфальт. – Никогда! Ситуация пятьдесят на пятьдесят, пусть решает Большой Совет!

– А в это время его душа будет томиться в безвременье, в пустоте! – белый крылатый козленок впервые обратил взор своих светящихся зеленью глаз на мою скромную персону.

Я медленно приподнял голову над асфальтом, затем присел и поднялся на ноги во весь рост. Рядом на асфальте осталось лежать то, что раньше было моим телом. Разноцветные козлята прервали спор и уставились на меня.

– Ты – тень, тень самого себя в безвременье, – белый козлик печально посмотрел на меня и крылья за его спиной затрепетали. – Мы решаем куда тебе отправляться: в ад или рай.

– А как же страшный суд? – наивно спросил я.

– Его нет уже лет двести! – оживился черный бесенок. – И это наша заслуга, аггел ты недоделанный! – все внимание чертяки переключилось на белого собрата. – Демократы чертовы!

Я закрыл глаза, ущипнул себя, затем помотал головой, открыл глаза и встретился со взглядом двух пар вытянутых по вертикали зрачков, в которых читалась вполне человеческая ирония. Я осмотрелся вокруг. Оранжевый автобус с тонированными стелами застыл в движении, вот только внутри не было ни души, а вокруг валялись изломанные остатки форда и моего пежо.

– А что с водителем форда? – спросил я у рогатых.

– Уже в Аду, – осклабился Бесенок, смешно цокая копытцами.

– Давай дубль? – предложил Ангел. – Посмотрим, что у него получится.

– ДУБЛЬ ДВА! – зазвучал хор козлиных голосов, и мир закружился в пьяном танце.

Асфальт серой петляющей лентой расстилался под колесами моего Пежо между вздымающейся к небесам кавказской грядой и простирающейся к уровню моря пропастью. Сцепление, тормоз, поворот, газ, сцепление, тормоз, поворот, газ, сцепление…

Карминно-красный форд неожиданно вылетел из-за поворота, прошел юзом, и ракетой понесся мне навстречу. Я нажал тормоз, но влетел в испуганные глаза водителя форда…

Две козлиные рожицы, склонившиеся над моими останками, продолжали спорить.

– Он ничего не сделал! – бесенок торжествующе скалил желтые кривые зубы. – Ничего! Он мой!

– Нет! Он не успел даже опомниться, давай еще дубль? – ангел с сомнением посмотрел на черного коллегу и встретил в его