Отсрочка от казни - Андрей Дышев

Сунув папку с бумагами под платья, я закрыл чемодан и закинул его в нишу. Там что-то зашуршало, и я почувствовал, что чемодан не задвигается до упора, ему что-то мешает. Встав на диван, я нашел за чемоданом скомканный газетный сверток. Не спрыгивая на пол, я помял сверток, нащупав в нем тонкий прямоугольный предмет. Это оказался паспорт, обыкновенная «краснокожая книжица» старого образца. Я еще не раскрыл его, но уже догадался, кому он принадлежит.

«ТИХОНРАВОВА ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА«, – прочел я на первой странице, перевернул ее и встретился взглядом с молодой и едва похожей на себя Милой. В шестнадцать, а затем в двадцать пять она была черноволосой, чернобровой худенькой девушкой с ярко выраженным восточным типом лица. Национальность – русская, место рождения – город Тырныауз Кабардино-Балкарской АО. Семейное положение, дети, особые отметки – это уже все не интересно. Конечно же, это она, думал я, снова возвращаясь к фотографии. И как мы с Владом сразу не догадались? Она же снимала очки, и трудно было ошибиться! Сработал стереотип: здесь, вдали от Москвы, среди дынь и верблюдов, в соседнем с нами купе, просто никогда не может оказаться депутат парламента Людмила Тихонравова, чьи лицо и цитаты часто мелькают на телеэкранах.

Это внезапное открытие радикально меняло мое отношение к Миле. Я аккуратно завернул в газету паспорт, подсунул его под чемодан, сел на диван и призадумался, чего уже не делал с того момента, когда первый раз получил по носу. Черт возьми! С личностью такой величины стоило считаться. Но что она делает в этом вагоне? В смысле, зачем она здесь? Какие интересы у депутата могут быть в Туркмении? И почему она так тщательно маскируется?

Я покачал головой и мысленно сплюнул. Я тоже хорош! Относился к ней, как клоун к дурочке. А она решила, что я обо всем догадался и кривляюсь, как обезьяна перед клеткой льва. А началось все с чего? Началось с того, что я написал…

Я хлопнул себя по лбу и едва не угодил по носу, распухшему до такой степени, что он мешал мне смотреть. Как же до меня раньше не дошло! Я написал на зеркале в туалете пару слов для Влада, но в туалет следом за мной зашла Мила и, конечно же, посчитала, что эти слова адресованы ей. Что же я там накалякал? «Теперь твой багаж ценнее золота» или что-то в этом роде. Ну да, конечно, Мила посчитала, что мне известно содержимое ее чемодана, и стала настойчиво искать со мной встречи, чтобы объясниться. Наконец, объяснились!

Меня холодным потом прошибло от нахлынувших безрадостных перспектив. Права баба, безусловно, права! Не надо соваться в политику! Но разве я совался? Я даже толком не понял, о чем в ее бумажках говорится. Списки, мероприятия… Чушь какая-то!

Я занимался самым неблагодарным и бесполезным делом, на какое был способен – пытался обмануть самого себя. Я не смог вникнуть лишь в детали документов, которые везла с собой Тихонравова. Но суть их была мне, в общем, ясна. Это была бомба в тоненькой папке.

Если при всем своем оптимизме я мог дать лишь десять процентов, что благополучно расстанусь с Филиным, то, узнав нехорошую тайну властной дамы, которая очень не хотела быть узнанной, мог смело причислять себя к категории условно живых граждан.

Я был так взволнован, что забыл не только про свой нос, но даже про сержанта вместе с Филиным, на понимание и благосклонность которых я уже не мог рассчитывать, и, держась за голову, словно боясь расплескать ценные мысли, вышел из купе. К счастью, я вовремя опомнился и быстро юркнул обратно.

Если еще несколько минут назад я думал о побеге как о главной задаче ближайшей перспективы, то сейчас просто примеривал бутылку от минеральной воды к оконному стеклу. Бежать надо не то что немедленно. Бежать надо было еще несколько часов назад. А еще лучше – минувшей ночью. До знойного утра мы смогли бы вместе с Владом преодолеть не одну сотню километров караванных троп.

Вилку, которой воспользовался для взлома замка, я быстро сунул за пояс. Это, конечно, было жалкое подобие оружия, но все же с ней было лучше, чем вообще без ничего. Импортная бутылка из-под минеральной воды, сделанная из какого-то особо легкого стекла, лопнула в моих пальцах, едва я попытался проверить ее на прочность. Закидывая ногой осколки под диван, я поблагодарил бога за то, что не надоумил меня огреть этой тощей посудиной по голове одного из своих врагов, что было бы равносильно удару газетной скруткой.

– Скорость! Скорость! – кричал Филин в радиостанцию, делая медленные паучьи движения, попеременно переставляя ноги и хватаясь рукой за поручни. – Машиниста и его помощника – в полный рост! Не давать им даже пригнуть головы!

Он выходит из себя, он волнуется, сделал я приятное открытие. Сержант стал слишком часто мелькать у моего купе. Похоже было, что он охраняет только меня, Милу и Влада. Мы всякий раз встречались с ним взглядом, и я ловил ужасную, противоестественную ухмылку. И этот не в себе, понял я. Что-то у них не состыкуется. Сейчас они начнут делать ошибки…

Мне казалось, что на взводе нахожусь не я один, что все в вагоне, начиная от негра и заканчивая Милой, ждут или сигнала, или удобного момента и вот-вот кинутся с тарелками, подушками, бутылками на Филина и сержанта.

– Автомобили? – уточнял что-то очень безрадостное Филин. – Много?.. Подай им приветственный сигнал! Три длинных гудка… А ну-ка! – закричал он громче, не слушая более радиостанцию и перебегая от купе к купе. – Всем занять места у окон! Очень быстро! Очень быстро!

Мне казалось, что поезд сейчас сойдет с рельсов. Вагон раскачивался с такой силой, что стоять, не держась за что-либо, было невозможно. Мой дорожный обед оказался на полу, и я, переступая с ноги на ногу, словно исполняя греческий танец, наступил на ломтик ветчины.

– Живей! – дублировал сержант, тряся автомат в своих зеленых, жабьих руках.

Меня в наказание поставили у разбитого окна. Филину и сержанту казалось, что они сделали мне хуже. Будь моя воля, я высунул бы голову наружу, подставляя свой нос, похожий на перезрелый помидор, встречному ветру. Мила выплыла из своего купе, сверкнув очками, как фотовспышкой. Девчонки томились у своих поручней, как начинающие балерины у станка. Влад еще не показался в коридоре.

– Нож у тебя есть? – спросил я у Регины, которая стояла слева от меня в позе Андромеды с картины Рубенса – скрестив ноги, выставив округлое бедро и сильно опершись на локоть, поставленный на поручень.

– Что? – не поняла она.

Наверное, мои слова уносило ветром. Орать я не мог, так как Филин стал слишком подвижным, словно стремился заполнить собой весь вагон. Регина, презирая свою зависимость, наклонилась в мою сторону.

– Что ты сказал?

Теперь она была достаточно близко, и я повторил:

– Нож! Мне нужен нож! Или топор!

Регина зажмурилась, словно услышала от меня какую-то невообразимую непристойность, поднесла к губам палец и едва заметно кивнула.

– Тихо… Я достану. У нее есть тесак… – И девушка покосилась в сторону подруги.

В этот момент сержант, мечущийся в конце коридора, сделал какое-то резкое движение, и я перевел на него взгляд.

– На пол! На пол! – кричал сержант, прыгая у двери купе, в котором лежал связанный Бунимас. – Лицом вниз!

Он старался казаться опасным, но вел себя так, как пожарник с брандспойтом у клетки с разъяренным тигром. Я подумал, что негр отвязался и вынул мячик изо рта.

Регина все еще смотрела на меня, прикрывала глаза, едва заметно целовала воздух, словно только мы с ней вдвоем были заговорщиками в стане врагов. Она еще не знала, что происходило за ее спиной, и потому не могла понять, отчего взгляд мой окаменел, а губы болезненно скривились. А я уже не видел и не слышал Регины. Из купе негра вышел Влад. Я не понимал, как он там очутился. Мой друг угрюмо надвигался на сержанта, а тот пятился к туалету, упираясь в его грудь стволом.

– На пол! – снова крикнул сержант, не выдерживая нависающей над собой тяжеловесной фигуры.

Влад не подчинился. Сержант, манипулируя автоматом, как царевна-лягушка стрелой, перевернул его и ткнул прикладом Владу по носу. Мне казалось, что развитие событий было настолько очевидным, что увернуться от удара или же перехватить приклад было совсем просто. Но Влад не сделал ни того, ни другого, отвернул лицо, с которого веером разлетелись капли крови, и боднул головой перегородку, шлепнув по ней ладонями, как по африканскому тамтаму.

Филин поделился с сержантом властью, но тот еще не научился применять ее. Удар, который несколько минут назад свалил меня на пол, лишь пустил Владу кровь. Ложиться на затоптанную ковровую дорожку мой друг не собирался, несмотря на то что сержант почти умолял его сделать это, и я, интуитивно почувствовав в своем друге лидера-бунтовщика, начавшего сопротивление, выдернул поручень из гнезд и, размахивая им, как нунчаками, кинулся на сержанта.

– Не надо!! – зашипела Регина, поворачиваясь ко мне и подставляя грудь, где так не хватало отчетливого рельефа. – Он тебя убьет! Не сейчас!