«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен

оно дает шанс заглянуть в его тогдашние мысли. Но вы из тех людей, кто убирает в примечания все нервирующее – у вас дар преуменьшать драматичность (a gift for understatement [59] ).

Но учтите, вся моя глава в книге «Поэтика и эстетика Бродского» – о формах изгнания в жизни Бродского, вариациях на тему изгнания, и поэтому я убрал эту фразу в примечание. А теперь, заново взглянув на текст и примечание, вижу, что вы правы: я не пояснил, что под словами «в то время» подразумевалась неделя в июле 1972 года на озере Гуз-Понд.

Похоже, те дни на Гуз-Понде были волшебной идиллией. А потом идиллия закончилась.

Мы распрощались в аэропорту Олбани 27 июля. Спустя два с половиной месяца, 4 октября, я приехал встречать его в аэропорт Филадельфии, и за пять дней в его компании – мы вместе выступали на поэтических вечерах в кампусах – я обнаружил, что он в основном преодолел культурный шок. Он уже обжился в Штатах.

Поэтические вечера продолжались и в следующем году, и в 1975‑м, благодаря им Бродский глубже узнал Америку, страну, которая стала его новым домом.

Что ж, у меня для вас есть маленькая история об одном из этих вечеров. Я мало что о нем запомнил, но дело было 19 октября 1973 года в университете штата Северная Каролина в Чапел-Хилле. Заведующий кафедрой славистики был лысый. Уолтер Викери, милейший человек. Погода была хорошая. В Северной Каролине было еще тепло. Насколько помню, там устроили барбекю. В любом случае обедали мы на свежем воздухе – иначе говоря, обедали al fresco. Возможно, вы догадываетесь, к чему я клоню. Поскольку Викери – он готовил обед – был лысый, я шепнул Иосифу: «Что ж, здесь у нас al fresco baldy». Иосифу понравилось. Фрескобальди[60].

Композитор XVII века?

Да.

Каламбур микроскопический.

Да, но его он позабавил.

Он всегда любил каламбуры. Однажды я сказала, что каламбуры – низшая форма остроумия. Он посмотрел на меня слегка шокированно, очень серьезно, и сказал: нет, в них видна любовь к языку.

В этом я приму сторону Иосифа; я то ли подарил ему свое эссе 1974 года «Философские каламбуры», то ли просто пересказал, но я поделился с ним своей гипотезой – возможным объяснением необъяснимой силы рифм в поэзии. Дескать, определенные рифмы работают подобно «спрессованным философским каламбурам». Эту идею он принял с огромным энтузиазмом, я запомнил его отзыв дословно: «Rifmy kak sokrashchennaia filosofiia. Genialʼnaia teoriia!»

С кем ему особенно захотелось встретиться, когда он открывал для себя Америку? Перед ним распахнулся целый новый мир.

Вот одна история, дело было в октябре 1972 года. Бродский сказал: «Мне очень хочется увидеть двух человек – Берберову и Флоровского». От моего дома в Ардморе, штат Пенсильвания, до Принстона был час езды на машине, максимум полтора. И я повез Иосифа в Принстон знакомиться с двумя выдающимися русскими эмигрантами – Ниной Берберовой и отцом Георгием Флоровским. С Флоровским я, конечно, виделся и прежде, несколько раз. Не помню, какой подарок принес ему Иосиф. Наверняка что-нибудь принес. Так или иначе Флоровский и его жена приняли нас очень приветливо и радушно. Мы провели у них около часа, если не дольше. Они предложили нам – я точно помню – русский чай и пирожные или что-то наподобие, а Берберова – вначале мы побывали у нее – Берберова предложила нам кофе.

Нина Берберова написала толстую книгу, она есть на английском. Я помню, как в 1972 году появилось ее первое издание. По-русски книга называется «Курсив мой». Хорошее название. Я не прочел книгу целиком, но нашел в ней кое-что очень интересное. Берберова была женой Ходасевича, знала Горького и тому подобное.

Не знаю, преподавала ли Берберова в то время в Принстоне. Чуть раньше – да, преподавала. Но я поддерживал с ней контакты, и позднее она приехала преподавать в Брин Мор, и мы вели занятия вместе. Не в том смысле, что мы вместе находились в одной аудитории, но она читала курс «Современная русская поэзия» в первом семестре, а я – во втором. Она разбирала стихи Ахматовой, а я – Цветаевой, или наоборот, в таком вот духе. Мы отлично поладили и очень мило переписывались.

По дороге мы сделали две остановки, чтобы Иосиф купил вина и коньяка, и он запасся двумя или тремя бутылками ей в подарок. Одну бутылку вина он, кажется, припас загодя, а потом сказал: «Нет, этого недостаточно. Давайте заедем в следующий же винный магазин и купим еще». Вы, вероятно, знаете, что Иосиф любил ошеломлять людей щедрыми подарками. Так, он купил Вере Чалидзе шубу и бог знает что еще, когда она приехала в Нью-Йорк. Что ж, в любом случае некоторые подробности того дня я помню.

Чувствовалось, что эти двое (не хочу называть их – «две знаменитости», они тогда еще не были знаменитостями, две крупные фигуры) в некотором роде экзаменуют друг друга и слегка пикируются. Без какой-либо недоброжелательности. Оба были блистательно умны и отлично владели искусством беседы.

Вот что я помню: спустя некоторое время, довольно скоро – когда мы провели у нее, даже не знаю, полчаса – Нина сказала (конечно, вся беседа велась по-русски): «Ну а если я подам вам кофе?» Или «Не желаете ли кофе?» А Иосиф просиял и сказал: «Выпить кофе было бы потрясающе уместно». Я помню это гиперболическое выражение. Этакий «бродский» оборот речи.

Потом он сказал, что с ней было очень интересно познакомиться и он хотел бы повидаться с ней снова. Но добавил: «Между нами происходило что-то вроде балета». Так он это сформулировал. «Она двигалась в одну сторону, а я двигался в другую».

Но вернемся к Нине – кажется, последняя книга, которую она написала, или, по крайней мере, последняя, которую она мне подарила, называется «Железная женщина». Не знаю, переведена ли она на английский. Так или иначе, Иосиф стал энергично поддерживать то, что делала Нина, и, помимо всего прочего, прилагал усилия, чтобы эту книгу опубликовали на русском или перевели. Я знаю, что он писал письма издателям.

Ну а Флоровский?

Вы, возможно, уже знаете, что Флоровский родился и вырос в России, а затем уехал за границу. В 1930‑х он жил в Париже, преподавал в русском богословском институте – Свято-Сергиевском православном богословском институте, был там профессором русской философии, позднее стал деканом Свято-Владимирской православной духовной семинарии в Нью-Йорке.