Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями - Курт Воннегут

Нойз, начавший свой рассказ с полнейшим бесстрастием, теперь весь напрягся и вспотел. Руки, мертвой хваткой сжимавшие метлу, побелели. И хотя по ходу его рассказа ему полагалось утихомириться, чтобы продемонстрировать, каким тихим и мирным стал тот человек, работавший с ним в прачечной, ничего у него не выходило. Он все быстрей, с какими-то непристойными ужимками, крутил метлу и до того распалился, что слова застревали у него в горле.

— Точка, точка, — твердил он.

Больше всего его раздражала сейчас метла. Он пытался переломить ее о колено и скалился на Чарли — владельца этой метлы.

— Ишь ты, сука! Не ломается. Не ломается, надо же!

— А ты, ублюдок, везет же тебе, — обернулся он к Элиоту, все еще пытаясь сломать метлу. — Ты свое получил! — И он осыпал Элиота отборной руганью.

Потом отшвырнул метлу.

— Вот едрена мать! Не переломишь! — закричал он и пулей вылетел из комнаты.

И На Элиота эта сцена не произвела ни малейшего впечатления. Он только невозмутимо осведомился у Чарли, что этот человек имеет против метлы. И еще сказал, что, пожалуй, ему пора на автобус.

— А как… как ты чувствуешь себя, Элиот?

— Превосходно.

— В самом деле?

— В жизни не чувствовал себя лучше. Я сейчас будто… будто…

— Что будто?

— Будто в моей жизни вот-вот начнется какой-то новый, чудесный этап.

— Наверно, это приятно.

— Очень, очень.

* * *

В таком же приятном настроении Элиот, не торопясь, пошел к кофейне. На улице царило необычное безлюдье, словно ожидался артиллерийский обстрел, но Элиот этого не замечал. Город был уверен, что он уезжает навсегда. Подопечные Элиота так отчетливо слышали тот щелчок, будто прогремел пушечный залп. В глубине своих ущербных душ они вынашивали дерзкие планы достойных проводов — им грезился парад пожарных, демонстрация граждан с подобающими случаю лозунгами, струи воды из пожарных шлангов, взметнувшиеся в виде триумфальной арки. Но все планы лопнули. Некому было все это устроить, некому возглавить. Из-за предстоящей разлуки с Элиотом большинство чувствовало себя начисто выпотрошенными — они не находили в себе ни сил, ни решимости постоять пусть даже в задних рядах толпы, взмахнуть рукой на прощанье. Все знали, по какой улице Элиот пойдет, и поспешили с нее убраться.

Сойдя с тротуара, залитого ослепительным послеполуденным солнцем, Элиот вступил в прохладную тень Парфенона и медленно зашагал вдоль канала. Удалившийся от дел мастер по изготовлению пил, старик одних лет с сенатором, ловил рыбу бамбуковой удочкой. Он сидел на складном стуле. Прямо на земле у его ног, обутых в высокие сапоги, стоял транзистор. Из транзистора лилась песня «Старая река». «Черным одна работа, — пело радио, — белым одна игра».

Старик не был ни пьяницей, ни извращенцем — ничего дурного за ним не замечалось. Просто он был стар, вдов, весь изъеден раком, сын его служил в стратегической авиации и вестей о себе не подавал. Старик как старик, без особых примет. От спиртного у него расстраивался желудок. Фонд Розуотера выдал ему пособие на морфин, прописанный врачом.

Элиот поздоровался с ним и обнаружил, что не может вспомнить ни его имени, ни его бед. Он глубоко вздохнул. День был слишком хорош для печальных мыслей.

* * *

Когда Элиот вышел из тени Парфенона, его ослепил яростный солнечный свет. У него мгновенно заболели глаза, и пара бездельников на ступеньках суда показалась ему двумя черными головешками, окруженными клубами пара. Он услышал, как внизу, в салоне «Красота», Белла распекает какую-то даму за то, что та плохо следит за ногтями.

Элиоту уже давно никто не попадался навстречу, хотя несколько раз он замечал, что за ним следят из окон. Он не мог разглядеть — кто, но на всякий случай подмигивал и приветственно махал рукой. Дойдя до школы имени Ноя Розуотера, наглухо запертой на лето, Элиот постоял перед флагштоком и немного погрустил. Его заворожил унылый звук, который издавал полый металлический шест, когда его легонько касалась железка на веревке для подъема и спуска флага.

Элиоту хотелось с кем-нибудь поговорить об этом звуке, хотелось, чтобы кто-нибудь еще его услышал. Но рядом никого не было, только увязавшаяся за ним собака, вот он и заговорил с собакой.

— Слышишь, какой это чисто американский звук? Занятия кончились, флаг спущен. Какой грустный американский звук! Иногда его слышишь, когда садится солнце, поднимается вечерний ветерок и повсюду в мире садятся ужинать.

К горлу его подступил комок. Это было прекрасно.

И больше до самой пилгородской кофейни с Элиотом никаких приключений не произошло. В кофейне не было никого, кроме хозяина и единственной посетительницы. Посетительницей была четырнадцатилетняя девчонка, забеременевшая от собственного отчима, в результате чего тот пребывал теперь в тюрьме. Фонд платил ее врачу. Кроме того, Фонд сообщил полиции о преступлении отчима, а потом тут же нанял для него за большие деньги лучшего в Индиане защитника.

Девицу звали Тони Вейнрайт. Когда она явилась к Элиоту со своими несчастьями, он спросил, как у нее с настроением.

— Нормально, — ответила она. — Ничего такого не чувствую. В кинозвезды, по-моему, можно и так пробиться.

Сейчас она пила кока-колу и читала «Любознательного американца». Один раз она украдкой взглянула на Элиота. В последний раз.

— Билет до Индианаполиса, пожалуйста.

— В один конец, Элиот, или обратно тоже?

Элиот не задумался.

— В один, если можно.

Тони чуть не опрокинула стакан. Едва успела его подхватить.

— В один конец до Индианаполиса, — повторил хозяин громко. — Извольте, сэр! — Он зарегистрировал билет, остервенело шмякнув на него печать, передал билет Элиоту и тут же отвернулся. Он тоже больше не взглянул на Элиота.

Элиот, не замечая, как накалилась обстановка, проследовал к стойке с журналами и книгами — выбрать себе что-нибудь на дорогу. Его привлек «Любознательный». Он раскрыл его, полистал и наткнулся на рассказ о том, как в 1934 году в Йеллоустоунском парке медведь откусил голову семилетней девочке. Элиот положил газету обратно и взял книжку Килгора Траута в бумажной обложке. Она называлась «Трехдневный отпуск домой, в Пангалактику».

С улицы донеслись утробные звуки автобусного гудка.

И Когда Элиот вошел в автобус, на улице появилась Диана Лун Ламперс. Она рыдала. В руках у нее был белый телефонный аппарат, оборванный шнур тащился за ней следом.

— Мистер Розуотер!

— Да?

Она швырнула телефон на тротуар возле дверцы автобуса.

— Больше он мне не нужен. Кому я теперь позвоню? И кто мне позвонит?

Элиот от души пожалел ее, но не узнал.

— Простите, не понимаю.

— Не понимаете? Это же я, мистер Розуотер! Диана. Диана Лун Л ампере.

— Счастлив с вами познакомиться.

— Познакомиться?

— Я действительно очень рад. Но… при чем тут телефон?

— Он был мне нужен только из-за вас.

— Вот оно что! — сказал он с сомнением. — Но ведь у вас, конечно, много других знакомых.

— Ах, мистер Розуотер, — зарыдала она, припадая к автобусу, — вы мой единственный друг.

— Ну, вы непременно обзаведетесь другими, — обнадежил ее Элиот.

— О боже! — воскликнула она.

— Можно, например, примкнуть к каким-нибудь верующим.

— Я верую только в вас. Вы для меня все! Вы — мое правительство. Вы мой муж. Вы — все мои друзья.

От этих притязаний Элиоту стало не по себе.

— Очень вам признателен за такое мнение. Будьте счастливы! А мне пора ехать. — Он помахал ей рукой. — Прощайте!

* * *

Элиот погрузился в чтение «Трехдневного отпуска домой, в Пангалактику». За окнами автобуса происходила какая-то суматоха, но Элиот считал, что она не имеет к нему отношения. Книга сразу увлекла его, да так, что он и не заметил, когда автобус тронулся. Это была захватывающая история про человека, который работал в экспедиции, подобной экспедиции Кларка и Льюиса, но только в космическом веке. Звали героя сержант Раймонд Бойль.

Экспедиция достигла самой крайней и окончательной границы Вселенной. По-видимому, за пределами солнечной системы, в которой они находились, больше ничего не было, и они принялись налаживать оборудование, чтобы уловить любые, пусть самые слабые сигналы из любого, пусть самого дальнего закоулка в этом черном бархатном Ничто.

Сержант Бойль был землянин. Единственный землянин в экспедиции. Точнее сказать, он был единственным с Млечного Пути. Остальные члены экспедиции были кто откуда. Эта экспедиция осуществлялась совместными усилиями чуть ли не двухсот галактик. Бойль не имел отношения к технической стороне. Он преподавал английский язык. Дело в том, что Земля была единственным местом во всей их Вселенной, где разговаривали при помощи языка. Язык был присущ исключительно землянам. Все остальные обитатели Вселенной общались при помощи телепатии. Так что куда бы земляне ни попали, они всегда могли хорошо устроиться. Их всюду просили преподавать язык.