Прихоти дьявола (СИ) - "oh.san.xo"

Её истерический безумный смех разразился, подобно грому средь бела дня и ясного неба. Смех, наполненный болью и отчаянием, расколол небо и землю пополам, каждому в уши врезавшись лезвием кинжала. К коротковолосой девице подскочил рыжеволосый парень, схвативший её за руку крепко и хищно, несмотря на то, что палач и стражники не подпускали никого так близко. Он миновал её защиту, чтобы дать ей высказаться, преодолев собственный страх перед неизвестным.

Яшмовые глаза закатились. С уст донёсся лёгкий смешок.

— Надеюсь, каждый из Вас сгорит в Аду, не сумев отыскать своей любви и своего Спасителя. Воздастся каждому, кто причинил мне боль.

Аслан бессильно рухнул рядом с Лале, коя, хоть и не видела его, но чётко чувствовала. Ощущала его пряную энергию. Она сказала всё, что хотела.

Султан Мурад поднялся с дивана и едва ли не заскулил увиденного. Маленькая невинная девочка, за которой ему так нравилось приглядывать, звонкий певчий голосок которой зачаровывал его, испарились. На их месте находилась обезумевшая, совершенно незнакомая ему девушка, что выглядела кошмарно, поистине страшно. Ничего страшнее для него не было, чем увидеть родную кровь измученной и изуродованной, находившейся под влиянием Шайтана. Он столько раз посылал церковных служителей к ней, просил о том, чтобы они помогли ей отпустить грехи и очистить душу, но в ответ всегда ждала лишь тишина. Падишах готов был растерзать собственного сына за то, что тот сотворил собственными руками. Но не мог. Он подумывал отправить сына в ссылку до тех пор, пока тот не раскается, не вымолит прощения у Аллаха и Лале, но сейчас не было сил на то, чтобы думать. Второй раз в своей жизни он надел чёрный кафтан и видел его на сыне, чьи глаза не выражали ничего, кроме безразличия. Такого холодного равнодушия, которое стыдно было показывать людям.

Взмах заточенной сабли. Воздух разошёлся в стороны, уступая дорогу холодному беспощадному металлу.

Султан зажмурил глаза. Мехмед и Влад смотрели неотрывно из разных точек площади, не веря в реальность происходящего.

Свист лезвия и громкий хруст кости, треск разорвавшейся плоти. Брызнувшая кровь омыла руки палача.

Султан взревел, подобно раненому зверю. Достаточно было увидеть упавшую на землю голову племянницы, что прокатилась по маленькому холмику, испачкавшись в грязи, чтобы почувствовать, как стремительно рвётся по швам его сердце. Мужчина поспешил удалиться и скрыться за стенами дворца, чтобы дать волю слезам, брызнувшим также резко, как и кровь Лале, когда сабля ударила по её шее. Ему никогда не было так страшно, как в тот момент, когда она сделала последний вдох, словно почувствовав, что прямо сейчас всё закончится. Он услышал этот последний детский вдох, от которого всё тело занемело.

Влад ринулся к безжизненному телу той, которой так дорожил, той, которая покорила его сердце с самого первого взгляда. Пробиваясь сквозь толпу, толкая всех в стороны и не заботясь о том, кто упал и кого он сбил, парень рвался вперёд, чтобы в последний раз взглянуть на неё и поверить, что это не сон. Чтобы поверить, что всё это суровая реальность. Он забыл про светловолосую Дилару, что стояла рядом с ним, в душе не желая смотреть на всё это, не желая смотреть на его прошлую нынешнюю любовь, по которой так горевало его сердце. Влад упал на колени и отчаянно заревел, так, как не положено плакать мужчине, так, как не плакал ни один человек. Горечь просачивалась и в всхлипах, и в двух тоненьких кристальных ручейках, жемчуге, что падал на окровавленное изуродованное лицо первой любви.

— Лале…. Нет-Нет-Нет!

Он отрицал случившееся, в душе удерживая надежду на то, что всё это — спектакль, развлечение для кровожадной публики. Но это не так. Она действительно была мертва, в последний раз заговорив устами Аслана, только что пришедшего в сознание. Даже с туманом в глазах он сумел с первого раза осознать, что случилось непоправимое, необратимое.

Несмотря на оттягивающих их стражников, что непристойно ругались и грозились наказанием, пленённые принцы на коленях оплакивали самую светлую душу, что покинула этот мир в поисках умиротворения. Покоя, что не могла найти при жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Прямо над их головами и истекающим кровью телом пронеслась белоснежная голубка, воркочущая так громко и радостно. Аслан первый поднял голову и устремил на неё свой взор, поддаваясь сильным рукам янычара, что оттягивал его за плечи от всё ещё тёплого трупа:

— Наша голубка освободилась…

— Больше не в заточении… — тихо прошептал Влад, вяло поднимаясь с земли.

***

— Опять кошмары… — заныл юноша, сидя на собственной постели и отбиваясь от остатков очередных тягучих кошмаров, просочившихся в кровь и вечно затуманенный рассудок. Его преследовало чувство вины до сих пор. Прошёл год с тех пор, как её казнили. Ему восемнадцать, и он в ссылке, отбывает наказание за свой самый зверский поступок, мучит его до сих пор. Он вспоминал все те дни, проведённые в пучине забытья и высокомерия, в безудержном течении которых он погубил самого светлого человека, что доселе преследовал во снах, молил о любви, теряя его вновь и вновь из виду из-за своей невозможности видеть.

Он хотел отмотать время назад, вернуться в то время, когда боль была привычной средой его обитания и исправить каждую деталь. Не подговаривать Шахи-хатун, повесившуюся от горя спустя три дня после казни, чтобы та подмешала снотворного в воду Лале. Не брал бы её силой. Никогда не причинил бы ей вреда. Очаровал бы своим умом, показал бы, как умеет бороться на мечах. Но не сводил бы её с ума лишь ради собственной забавы. Не обрекал бы на долгие мучения лишь для того, чтобы добиться любви и выместить всё наболевшее горе, тоску и обиду, затаившихся в груди на долгие годы.

Мехмед ворочался на постели, не находя удобной позы для сна. Любое положение казалось издевательством, словно все его кости выворачивались в разные стороны, и от этого удобнее не становилось ни на минуту. Всё же умостившись на бок, парень прикрыл глаза, надеясь погрузиться в липкие паучьи сети волшебной дремоты. Он знал, что спокойно провести остаток ночи не получится, но не спать совсем было ещё более плохим решением.

Дыхание налаживалось. Страх отступал, выпуская тело из своих оков.

— Я никогда тебя не оставлю.

Отстранённый женский голос раздался прямо за его спиной, а по оголённой коже пробежались тонкие пальчики, кожа которых казалась сморщенной, будто обожжённой. Сердце пропустило несколько ударов. Тело оцепенело и стремительно стало замерзать, покрываться льдом, начиная с пальцев ног и заканчивая головой, кончиками чёрных волос. Страх накрыл его холодной отрезвляющей волной, что смыла любые намеки на сон, кои до этого стали появляться хоть и с трудом, но всё более уверенно.

Шехзаде не в силах был пошевелиться. Это была явь. Реальность, которую он проклинал до мелочей, лишь бы она в один момент растворилась и его страх отступил, превратился в пыль. Ему почудился её голос. Охрипший голос. Такой, будто она им совершенно не пользовалась в течении долгого времени.

Зрачки расширились, а вдоль позвоночника пробежал леденящий душу озноб. Мурашки табуном пробежали по смуглой коже, поперёк сильной спины и широкой груди, полностью покрывая тело миллионом маленьких бугорков.

Он не мог думать ни о чём кроме неё. Не мог забыть её испоганенную сумасшествием улыбку, не смог забыть тех стеклянных глаз, что одновременно лезли в твою душу и упирались в темноту, непроглядную бесконечную темень. Вечно истерзанное тело, с которого не сходили синяки, гематомы и переломы, а с некоторых пор и открытые раны, в которых виднелись все слои её плоти и даже белые вкрапления кости. Короткие каштановые волосы словно и не отрастали никогда, или же они просто не успевали, ведь из-за частых срывов она вырывала их, сдирая даже кусочки кожи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Из красавицы, за которую он готов был лечь костьми, Лале превратилась в мифическую тварь, страшную и хитрую, как разъярённый зверь. И сейчас она лежала прямо возле него, тяжело дыша в затылок и покрывая его тоненьким слоем небесно-голубого инея.