Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе - Филлис Джеймс

Поскольку обстоятельства показались подозрительными, магистраты потребовали, чтобы Уильямс дал о себе отчет. Он признал, что был у Уильямсона в четверг вечером, как много раз в другое время. Довольно долго знал хозяина таверны и его жену и считался там своим. В четверг, когда он разговаривал с миссис Уильямсон, она была в приподнятом настроении и, подавая спиртное, потрепала его по щеке. В нем видели скорее друга дома, чем обыкновенного посетителя. От Уильямсонов Джон отправился к лекарю в Шэдуэлл – хотел получить совет, как лечить ногу, которая после давнишней раны уже много лет плохо слушалась. Потом к лекарке по соседству, поскольку решил, что она возьмет с него меньше, чем тот костоправ. От нее шел все дальше на запад, встретил какую-то знакомую и, заглянув в несколько питейных заведений, вернулся домой и лег в постель. А соседа, германского моряка, попросил задуть свечу, потому что, возвратившись, нашел его в кровати со свечой в руке, с книгой в другой и с трубкой во рту. Джон побоялся, что из-за небрежности соседа может возникнуть пожар, и велел ему погасить свет, пока дом не сгорел дотла. Наличие у себя денег объяснил тем, что сдал в ломбард кое-что из своей одежды. Он не делал тайны из того, что в четверг вечером заходил к Уильямсонам. Наоборот, сообщил хозяйке гостиницы и некоторым другим, что побывал у несчастных жертв незадолго до того, как их убили. И при этом заметил, что миссис Уильямсон была очень весела.

«Таймс» писала, что, учитывая обстоятельства дела, Уильямса оставили под стражей для дальнейших допросов. Его поместили в тюрьму «Колдбат-Филдс», где находился ирландец Сильвестр Дрисколл, которого арестовали на следующий день после убийства Уильямсонов. Акцизный чиновник подтвердил рассказ Дрисколла, каким образом тот стал обладателем галлона бренди и кварты виски. Тем не менее магистраты не склонны были никого освобождать, пусть даже выдвинутые против подозреваемого обвинения оказались пустяковыми. И Дрисколл остался за решеткой.

А в Уайтчепеле судейские разбирались в делах португальцев. Два моряка, Ле Сильво и Бернард Гово, арестованные неделей раньше, все еще сидели порознь в тюрьме «Колдбат-Филдс». И вот к ним присоединился их знакомый, некто Энтони. Кто-то показал на него, а затем выяснилось, что он, покинув округу, поднялся на борт стоящего у берегов Дила торгового судна, совершавшего рейсы в Вест-Индию. На корабль послали полицейского, Энтони опознали, и он предстал перед магистратами Уайтчепела. Единственное подозрительное обстоятельство – и ему его предъявили в качестве обвинения – заключалось в том, что он был знакомым Ле Сильво и Бернарда Гово и их видели вместе примерно в то время, когда произошло убийство семьи Марров. На следующий день или через день он объявился на судне Вест-Индской компании. А женщина, которая с ним жила, солгала, когда ей задавали вопросы знакомые, а затем допрашивали полицейские. Так невезучий Энтони оказался со своими соотечественниками в английской тюрьме.

Ни против одного из этих троих серьезных улик не нашлось. Да, они были португальцами и их видели на Рэтклифф-хайуэй вскоре после убийства Марров. И этих двух фактов оказалось достаточно, чтобы подвергнуть их жизни опасности. Толпа заразила магистратов своими предрассудками. Это были отчаявшиеся, растерянные люди, страдавшие от необходимости изображать активность. В нерешительности они боялись отпускать подозреваемых, опасаясь, что улизнет убийца. Казалось, что они считали любые действия, пусть не приносящие результатов и даже вредные, лучше пассивности.

Ирландцам доверия было не больше, чем португальцам. Майкла Хэррингтона, Уильяма Остина и Уильяма Эмери взяли только потому, что первый был одет, как мужчина, который обыскивал карманы миссис Уильямсон. Второй был небольшого роста и хромой. А Эмери арестовали заодно с ними, видимо, потому, что он водился с сомнительной компанией. Он и Хэррингтон заявили, что всю предыдущую неделю провели в Грейвсенде на борту судна «Эстел» Ост-Индской компании, на котором туда и приплыли. А затем снимали комнату у мистера Смита в доме номер 25 по Эйнджел-корт, Сент-Мартин-ле-Гранд. Остин сказал, что он товарищ двух других подозреваемых – плавали вместе – и только в прошлую субботу освободился из тюрьмы «Кингз Бенч», где провел около десяти дней.

Теперь требовалось установить личности задержанных. Но у магистратов не хватало полицейских, видимо, потому, что все силы были брошены прочесывать Ист-Энд – искать то ли высокого, то ли хромого ирландца. И некий джентльмен из публики вызвался навестить Сент-Мартин-ле-Гранд, чтобы проверить алиби подозреваемых. Он, видимо, рассчитывал на славу или даже на солидное вознаграждение, но ему пришлось пожалеть о своей импульсивности. По указанному адресу находился типичный дом с меблированными комнатами, как тысячи других, возникших в Лондоне в восемнадцатом веке. В нем проживало столько семей, сколько было комнат. А одиночки, бедные, неграмотные и сменяющие один другого, платили пенни или чуть больше за привилегию переночевать по пятнадцать, двадцать человек на тюфяках. В таких условиях хозяин вряд ли мог поручиться за своих постояльцев, а те редко знали его имя. Хозяина звали отнюдь не Смит. Был, правда, жилец, откликавшийся на это имя, но тот утверждал, что не знаком ни с Хэррингтоном, ни с Эмери. Полчаса любопытный джентльмен задавал вопросы, но, ничего не добившись, разочарованный, вернулся с докладом в Шэдуэлл. И поскольку ему не удалось представить удовлетворительного алиби ирландцев, их оставили для последующих допросов.

А тем временем арестовали еще одну компанию – на этот раз из семи человек. Их задержали в доме неподалеку от Уильямсонов. У одного из них нашли рубашку с пятнами, напоминавшими кровь, и жилет с похожими пятнами и явным отпечатком ножа. Все влажное, словно после недавней стирки. Тот, у кого в комнате нашли эти вещи, утверждал, что пятна от хмеля остались с тех пор, как он работал в прошлом сезоне сборщиком хмеля в Кенте. Тем не менее всех семерых оставили за решеткой до тех пор, пока одежду не изучит «разбирающийся в химии джентльмен» и не определит, были ли пятна растительного или животного происхождения. Таким образом, с начала расследования была впервые предпринята попытка научного исследования улик. Видимо, вывод «химика» удовлетворил судей, поскольку на следующий день незадачливую семерку выпустили. Так же как Хэррингтона, Остина и Эмери «после подтверждения их рассказа надежными свидетелями». И еще некоего Патрика Нила, которого схватили по подозрению в Детфорде. Перед всеми извинились за то, что задержали, и поздравили с тем, что с них сняты подозрения. Магистраты, наверное, скрепя сердце признали, что слишком легко поддались предрассудкам толпы. У них хватило здравого смысла заявить, что «они с глубоким удовлетворением и одобрением наблюдают за попытками населяющих Вапинг ирландцев способствовать усилиям полиции в поисках ускользнувших от правосудия кровожадных негодяев, чтобы те понесли примерное наказание».

Во вторник в канун Рождества магистраты из Уайтчепела в конце концов вышли из игры, получив информацию такую же абсурдную и бесполезную, как и все остальное, что к ним попадало. Прибыл магистрат из Хартфордшира и сообщил «о чрезвычайных обстоятельствах, которые могут пролить свет на недавние печальные события». Некто Бейли, каменщик из Норфолка, был взят под стражу по подозрению в совершении тяжкого преступления. Во время обыска его комнаты обнаружили много ценной посуды и испачканное кровью белье. Возникло подозрение, что этот Бейли участвовал в последних убийствах, и его подвергли строгому перекрестному допросу. Он всячески отрицал, что знает об убийствах что-либо, заявил, что ему неизвестны те, кто совершил преступление, и он не хочет подводить невинных граждан. Вечером его поместили в тюрьму в Чешанте. А когда констебли пришли наутро за арестованным, чтобы вести на допрос, обнаружили, что он висит на балке на шейной косынке и не подает признаков жизни. В этой связи «Таймс» отмечала, что «несчастный не выказывал признаков душевного расстройства, но не вызывает сомнений, что найденные в его жилище предметы украдены по соседству в доме какого-нибудь джентльмена». Что вполне возможно, однако непонятно, почему хартфордширские магистраты заподозрили Бейли в убийстве Марров или Уильямсонов – ведь в домах жертв ничего ценного не похитили. Но информация, пусть нелепая и не относящаяся к делу, получена и передана по назначению. Судейские не только в Лондоне, но во всей стране отчаянно пытались что-то предпринять. Даже в Портси и Портсмуте собрали по подписке деньги и объявили награду за информацию об убийцах. Причем сумма получилась по тем временам небывалой – 800 фунтов.

Тогда же в сочельник наконец произошел важный перелом. Через семнадцать дней после убийства Марров и через четыре после того, как появилось последнее объявление с подробным описанием молота, орудие убийства опознали, хотя неясно, по чьей инициативе. И совершенно непонятно, почему это потребовало столько времени, если на молоте имелись инициалы владельца. Судя по всему, молот узнал по описанию хозяин «Грушевого дерева» мистер Вермилло, потому что именно ему было выдано соответствующее вознаграждение. В этот момент Вермилло находился в Ньюгейтской тюрьме, куда его поместили за долги. И туда Кэппер принес тщательно упакованную улику. Вермилло узнал молот и заявил, что он принадлежит немецкому моряку из Гамбурга по имени Джон Питерсон, который недавно останавливался в «Грушевом дереве», а когда уходил в плавание, отдал ему на хранение сундучок с инструментом. Большинство инструментов были помечены инициалами моряка. И хотя Вермилло не брался определенно опознать молот, он почти не сомневался, что именно этот молот находился среди других инструментов. Он сам колол им дрова и сломал кончик.