Сломанные - Маргарита Абрамова

подскочила. Вот же черт, все же разбудил ее.

Она пыталась сконцентрировать свой взгляд. Все никак не могла проморгаться, терла ладонью сонные глаза.

- Не бойся, - зачем-то сказал, - Это я.

- Прости, я уснула у тебя…

- Ничего, это я должен извиняться…

- Я не смогла уйти, ты был таким раздавленным и потерянным в машине, звал какую-то Олесю все время и постоянно просил прощения у нее.

Ночь хочет открыть мои тайны. И готов ли я ими делиться ее не интересовало.

- Олеся - это моя жена, - я ни с кем кроме Егорыча о ней не говорил. Всегда избегал таких бесед. Мое семейное положение-вдовец, но я ни разу не произнес это слово вслух.

Она молчала, ожидая и давая мне возможность дышать. Открыться ей оказалось не так сложно. Слова всё делают реальным. Хотел ли я оживить своих демонов. Я научился с ними жить, прятать и не давать им выйти наружу.

- Она умерла, - шесть букв. Такое короткое слово разлучает нас навсегда.

- Мне жаль…

Мы молчали, она не спрашивала подробностей, был благодарен за это.

- Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать... Папа тогда сильно сдал. Я не могла его поддержать. Я сама не знала куда себя деть. Мы просто молчали, глотая ком в горле. Если бы я тогда сказала бы хоть слово ему - заревела, не смогла бы удержать рвущиеся слезы. Мы держались как могли. Ради нее, не сдавались. Боролись, как боролась она. За каждый день с нами. За каждый выигранный день у смерти. До сих пор помню ее улыбку и теплоту объятий. Лицо постоянно меняется, но не улыбка. Я знаю каково это. Просто знай, что ты не один, у тебя теперь есть друг.

Она смотрела открыто, в полумраке комнаты казалось, что ее глаза блестят по-особому, создавая неведомое притяжение, расположение друг к другу.

- Думаю, мне пора…

Она встала, зябко кутаясь в кофту. Хотелось остановить ее и попросить, чтобы она не уходила сегодня. А просто полежала рядом. Слишком много. Язык присох к нёбу, так и не проронив ни слова. Заставил тело встать и проводить ее до двери. Пока ждали такси налил себе полный стакан воды. Пил медленно растягивая время, хотя хотелось залпом осушить его, утолить нахлынувшую жажду, но я продолжал держать его в руке, чтобы чем-то занять руки. Стояли напротив друг друга, она у входа, я в трех шагах от нее. Все было сказано. Достаточно для одной ночи откровений.

- Увидимся, Родион.

Она уехала. А я стоял, молча наблюдая как она плотно закрывает дверь.

Знал, что больше не смогу заснуть. Тщетно даже пытаться. Находится в доме стало тяжело, голые стены давили и мнимый простор, наоборот, сковывал. Натянул олимпийку, вышел на улицу. Привычный маршрут через парк. Обессилить, чтобы мышцы начали сводить, чтобы рухнуть и заснуть. Спустя пару километров накрыла тошнота. Выпитое накануне давало о себе знать. Не сдержал ее позывы. Как же я жалок. «У тебя теперь есть друг. Прими дар. Не сопротивляйся. Будет легче. Просто друг.»

Глава 14

ДАША

Весь следующий день была сама не своя. Как не гнала мысли о Родионе, уходить они не желали. Оказывается, его жена умерла. И все это запустение его дома связано с этой трагедией. У него шрамы не только на теле, но и на душе. Теперь все стало яснее. Но появились остальные вопросы. Как это произошло? Конечно, спрашивать она не будет. Будет готов сам расскажет. Если посчитает нужным ей вообще что-то объяснять.

Когда же это произошло? Сколько он уже в таком состоянии? Вопросы роились в голове как растревоженный улей пчел. Она не могла ни на чем концентрироваться, делала все на автомате и ловила себя на мысли, что она постоянно об этом думает.

Я прекрасно помнила эти чувства. Будучи подростком, лишиться самого близкого человека. С мамой они были близки. Легко было с ней делиться. Такой она была человек, что невозможно не отрыться и довериться. Даша знала девчонок скрытных, но сама к их числу не принадлежала. До момента кончины мамы. Тогда общительная домашняя девочка, облюбленная родителями, окутанная маминой заботой и нежностью, обозлилась на весь мир, закрылась от него.

Учиться не хотелось, ничего не хотелось. Но больше всего не хотелось видеть эту жалость в глазах учителей и одноклассников, постоянное напоминание, что со мной что-то не так. Да и не все дети добрые, есть те, кому совершенно не знакомо чувство сочувствия. Грубость и бахвальство. Не желала общаться ни с теми, ни с другими. Могла неделями не посещать уроки. Поначалу на это закрывали глаза. Давали время пережить. Но время шло, а ничего не менялось. Чем больше ничего не делаешь, тем сильнее тебя утягивает апатия. Забиваешь на всё, нет тебе ни огорчений ни радостей. Свидания или даже переписки через мессенджеры ее не интересовали. Глупые мальчики тем более. Ей не нравилось если подходили общаться. Эти улыбочки и комплименты. Да шли бы они все...

Папа приходил домой под вечер. При мне он пытался держаться, но в день рожденья мамы, до которого она не дожила пару месяцев, он не сдержался. Ревел вместе со мной, выплескивая эту боль наружу. Исцеляя и очищая себя. Слезы слезами, но эта помощь ненадолго. Эта тяжесть возвращается и поселяется как основательный житель в сердце с постоянной пропиской.

Я при отце изображала, что все нормально, как может в нашей ситуации, точнее будет сказать, изображала видимость деятельности. Он не сомневался, знал, что мне еще тяжелее, не знал чем помочь, задерживался на сменах, а я особо и не ждала его возвращения, мне было всё равно. Могла приготовить что-то на ужин, могла не делать этого. Отсутствие еды его бы не сильно огорчило, скорее, он бы не обратил на это внимания. Так мы и были два близких и далеких одновременно. Увязших в своем горе, но не помогающим друг другу из него выбраться. А из болота выбраться самому, без помощи, практически не возможно.

Анастасия Борисовна, мой классный руководитель, долго терпела, но пускать все на самотек не стала. Вела долгие беседы с отцом, они ни к чему не приводили. Тогда она взялась непосредственно за меня - насильно записала меня на дополнительные секции, обязательные подготовки к экзаменам и лично контролировала все посещения. Становилось стыдно, да и отговорок столько не придумаешь, поэтому приходилось ходить. Сейчас за всё, что она сделала,