Ветер перемен - Василий Владиславович Скородумов

во всем метро. Все потому, что все до единого «красные» – подлые, коварные и жестокие. Они одержимы одной лишь целью – править в питерской подземке. Вот только зачем им это надо? Что они с этого поимеют? Наверное, «красные» и сами не смогут ответить на этот вопрос.

Каждый человек, пусть даже и в глубине души, не подозревая об этом, хочет иметь власть над чем–либо. Но для чего ему это надо? Обычно доминировать хотят люди, у которых было тяжелое детство или же наличествует какой–то комплекс. Но придя к власти, в большинстве случаев, не знают, что с ней делать и вскоре теряют ее.

На мой взгляд, проще всем жить в равных правах, хотя это и невозможно. В любом случае во главе определенного круга людей должен стоять кто–то, кто сможет организовывать порядок в обществе. А такой человек и обладает властью. Без правителя, старейшины, главаря, можно называть как угодно, в обществе начнется раздрай и все полетит в тартарары.

Властьимущие бывают разные.

Глава нашей, оранжевой ветки, зовут его Антон Борисович, но про себя все называют его просто Антон, несмотря на его преклонный возраст, что называется, правитель от Бога. Добрый, честный, искренний, открытый. Человечище! Он никогда не пользуется в своих целях тем, что он главный. Попросишь его о помощи – он тебе ее окажет по мере своих сил и возможностей, придешь к нему с проблемой – он даст совет. Антон помогает всем без исключения и это лишь малая толика его достоинств.

Анимус, который владычествует на красной ветке, полная противоположность Антону. Я никогда его не видел, но если судить по рассказам других, то он сущий тиран и деспот. Он требует от всех повиновения, и малейшая провинность карается незамедлительно. Как такому человеку удается удерживаться у власти, да еще и так долго, я не понимаю. Ни за что не поверю, что «красных» устраивает такой правитель. Да, они сами жестокие, да, между ними и Анимусом много схожего, – но, черт возьми, не до такой же степени!

Погруженный в такие мысли я и не заметил, как из противоположного туннеля приехали вторые дежурные – Валера и Слава. Они прибыли на место позже намеченного срока – это было видно по тому, как ругались их сменщики. Валере и Славе предстояло дежурить с другой стороны, так как мы вдвоем с Юрой не могли бы патрулировать оба туннеля.

Поздоровавшись с нами, они, проводили взглядом отъезжающих сменщиков, сели на мешок и заговорили о чем-то своем – со своего места я слышал лишь невнятное перешептывание. Мешки эти не шли, конечно же, ни в какое сравнение с креслами и даже со стульями, но являлись вполне удобными и достаточно мягкими для того, чтобы примостить на них свою пятую точку.

Валера и Слава, это было видно, заступили на дежурство без всякого энтузиазма. Их можно было понять, я и сам сейчас не испытывал никакого восторга, как это было, например, в первые три раза. Нет ничего интересного в том, чтобы сидеть целый день на одном месте, не смыкая глаз и постоянно бдя, не нападут ли «красные». Приятного, несомненно, мало. И длится это уже довольно долго – «красные» не нападали вот уже которую неделю. Скорее всего, хотя об этом неприятно думать, собирают силы, чтобы лавиной обрушиться нас, не оставив оранжевой ветке шансов на выживание.

Но дежурить надо и от этого никуда не деться. Четыре человека мало что могут сделать, если что, против большой армии, даже имея в своем распоряжении два пулемета и автоматы на каждого, но с маленькими группками «красных» справятся вполне. В крайнем случае, если, не дай Бог, дела пойдут наперекосяк, можно предупредить руководство и вообще всех жителей ветки о готовящемся вторжении – кто–то один садится на дрезину и мчится на «Ладожскую».

Кстати, мою находку – две рации, которые я взял у мертвого «красного», наш механик сделал еще вчера. И справился так быстро, что я даже глазом моргнуть не успел. Он, конечно, непревзойденный мастер в своем деле, но я и не подозревал, что настолько. Механику, его зовут Семен, всего двадцать четыре года, то есть он провел под землей большую часть своей жизни. Где и как Сема научился общаться с техникой на «ты», пожалуй, только ему одному известно.

Улучшенные рации он отдал мне всего через полчаса после того, как я ему их принес. Передавая их, он сказал, что качественно настроил шумоподавление, то есть при общении практически не будет слышны помехи и раздражающие пощелкивания. А еще Семен заверил меня, что работать они могут на очень большом расстоянии.

Всю работу он проделал абсолютно безвозмездно, прекрасно понимая, какую пользу сослужит его модификация обычных раций. С ее помощью значительно упрощалось и дежурство на «Лиговском проспекте», и связь станций друг с другом. Надо бы где-нибудь раздобыть еще парочку, чтобы дежурными с противоположного туннеля тоже имели при себе переговорное устройство.

Одну рацию я оставил Антону, вторую же взял с собой. В случае чего, можно предупредить всех о готовящемся вторжении гораздо раньше, чем если бы кто–то ехал на дрезине. Рации значительно облегчили нам жизнь, хотя хотелось бы, чтобы никто ими никогда не пользовался.

– Олег, расскажи что-нибудь веселенькое? – попросил Юра. Он сидел на мешке, облокотив руки на поставленный вертикально автомат. Я испуганно покосился на оружие. Слава Богу, оно стояло на предохранителе. Юра часто забывал о простейших мерах предосторожности при обращении с оружием, за что однажды чуть было не поплатился.

– Что ж тебе рассказать–то? – развел руками я.

– Ну хоть анекдот какой. Ты же много читаешь, расскажи!

– Ну не знаю…, – я стал копаться в глубинах своей памяти, пытаясь выудить хоть что–то из темного омута забитой огромным количеством информации головы.

Юра терпеливо ждал, зная, что лучше мне не мешать, когда я думаю. Наконец, мне вспомнился один анекдот. Дослушав до конца, Юра рассмеялся, но, как мне показалось не потому, что ему было смешно, а чтобы не обидеть меня. Улыбка у него была натянутой, и смех какой–то неестественный. Да, что ни говори, а у каждого свои понятия о чувстве юмора. Абсолютно то же самое, что и в случае с Димой.

Долгое время мы сидели молча, не зная, что и сказать друг другу. Казалось бы, все темы уже исчерпаны, все, о чем можно было поговорить – уже сказано. Как бы мне сейчас