Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Я думаю, что вы оба преувеличиваете, — заметил Цинна.

— Ошибаешься.

Цинна с сомнением покачал головой.

— Подумай, Квинт Серторий! Мне нужен Гай Марий! Если он настолько стар и утратил рассудок, как ты говоришь, то какую угрозу он может представлять для меня или Рима? Я возложу на него проконсульские полномочия и чуть позднее добьюсь, чтобы Сенат утвердил их, а затем использую его — он будет прикрывать меня с запада.

— Ты пожалеешь об этом дне!

— Ерунда, — заявил Цинна, принимаясь писать.

Серторий постоял какое-то мгновение, смотря на его склоненную голову, потом повернулся и вышел.

* * *

Получив уверения Мария в том, что он возьмет Остию и поднимется вверх по Тибру до Ватиканского поля, Цинна разделил свои силы на три группы, по десять тысяч человек в каждой, и выступил из Лабика. Первая группа, которой было приказано занять Ватиканское поле, состояла под командованием Гнея Папирия Карбона, победителя Лукании и кузена народного трибуна Карбона Арвина. Вторая группа под командованием Квинта Сертория должна была встать на Марсовом поле — это было единственное подразделение, которому предстояло находиться на римском берегу Тибра. И наконец, третья группа во главе с самим Цинной занимала северную сторону Яникула. Если бы явился Марий, ему пришлось бы подняться на южную сторону Яникула.

Тем не менее существовало одно препятствие. На вершине Яникула стоял римский гарнизон, и Гнею Октавию хватило здравого смысла набрать в городе добровольцев для усиления цитадели. Так что между армией Цинны, которая перешла реку по Мульвиеву мосту, и теми силами, что должен был привести из Остии Марий, стояла эта грозная крепость с несколькими тысячами защитников и превосходными укреплениями, отремонтированными в те времена, когда германцам так нравилось опустошать Италию.

Мощный гарнизон на дальней стороне Тибра — это еще полбеды. Появился Помпей Страбон из Пицена со своими четырьмя легионами. Они заняли позиции, не доходя до Коллинских ворот. За исключением легиона из Нолы, возглавляемого Серторием, только войска Помпея Страбона имели богатый опыт участия в боевых действиях и, таким образом, представляли главную и наиболее опасную силу. Лишь Пинцийский холм с его садами отделял Помпея Страбона от Сертория.

Шестнадцать дней Цинна сидел за укрепленным частоколом и ожидал атаки Помпея на один из трех своих лагерей. Он, естественно, предположил, что Помпей постарается уничтожить или хотя бы ослабить неприятеля до прихода Гая Мария. Но ни один из противников не двигался и не пытался что-либо предпринять.

Карта 11. Осада Рима.

Тем временем Марий продвигался вперед, не встречая никакого сопротивления. Подстрекаемая к этому собственным квестором, Остия распахнула ворота, едва показалась армия Мария. Знаменитого полководца приветствовали с радостью и встречали с широко открытыми объятиями, как героя. Но этот герой повел себя с жестоким безразличием и позволил своей армии, состоявшей главным образом из рабов или вольноотпущенников (это обстоятельство особенно возмутило Сертория во время его встречи с Марием), разграбить город. Марий оставался слеп и глух ко всему. Он даже не сделал попытки пресечь насилия, чинимые его разношерстным воинством. По-настоящему его занимало только одно: как перегородить устье Тибра, чтобы полностью перекрыть путь баржам с зерном и оставить Рим без снабжения.

Этот год в Центральной Италии выдался засушливым; снега на вершинах Апеннин было мало. Уровень воды в Тибре неуклонно понижался, и многие из небольших притоков высохли прежде, чем закончилось лето. В конце октября, когда все эти небольшие армии сошлись вокруг Рима, окружив его с трех сторон, все еще было очень жарко. Африканский и сицилийский урожаи уже созрели, но корабли, которые поставляли пшеницу, только начали прибывать в Остию. Зернохранилища Рима почти опустели.

Эпидемия разразилась вскоре после прибытия Помпея Страбона к Коллинским воротам и быстро распространилась среди солдат четырех его легионов, а затем и в самом городе. Все были испуганы появлением различных видов желудочной лихорадки. Однако вспышка заразной болезни вовсе не было странной, поскольку солдаты Помпея Страбона пили исключительно грязную воду: Квинт Помпей Руф так и не успел поговорить с ними о возмутительно небрежном обустройстве санитарных мест. Когда источники и ключи в самом городе, на Виминале и Квиринале также оказались загрязнены, несколько жителей этого района явились к Помпею Страбону, чтобы упросить его привести в надлежащий порядок выгребные ямы своих легионов. Помпей Страбон не был бы Помпеем Страбоном, если бы не отослал их прочь, снабдив грубыми советами о том, что они могут делать со своими собственными экскрементами. Ухудшало положение и то, что от Мульвиева моста и Тригария берега Тибра провоняли людским дерьмом. И средств остановить распространение эпидемии не было. Три лагеря Цинны и весь город вынуждены были использовать Тибр как сточную канаву.

* * *

Гней Октавий и его коллега, консул-суффект Мерула, видели, что октябрь заканчивается, а никаких изменений в расположении армий не происходит, и начинали впадать в отчаяние. Когда они встречались с Помпеем Страбоном, у того постоянно находились какие-то причины, по которым он откладывал решающие действия. Октавий и Мерула поневоле пришли к выводу, что подлинная причина этих проволочек заключается в том, что Помпей надеется добиться численного преимущества над своими противниками, в то время как Цинна фактически надеется на то же самое.

Когда в городе узнали о том, что Марий захватил Остию и зерновые баржи не смогут подняться вверх по реке с новым урожаем, это вызвало не столько панику, сколько мрачное и глубокое уныние. Консулы с ужасом думали о будущем. Они могли только гадать, как долго смогут продержаться, если Помпей Страбон будет продолжать упорствовать в своем нежелании вступить в бой с противником.

Наконец Октавий и Мерула решили набрать добровольцев среди италиков. С этой целью Сенат обратился к центуриям с заявлением о том, что те из италиков, которые поддержат «истинное» руководство Рима, будут награждены полным гражданским статусом во всех трибах. Тотчас же закон об этом был принят и глашатаи разосланы по всей Италии.

Едва ли кто-нибудь явился на этот зов, поскольку народные трибуны Цинны своей успешной пропагандой разгромили «истинное» руководство Рима еще за два месяца до этого.

Тогда Помпей Страбон пустил намек, что если Метелл Пий приведет два своих легиона из Эзернии, то вместе они смогут разгромить Цинну и Мария. Со своей стороны, Октавий и Мерула послали делегацию к Поросенку в Эзернию, чтобы уговорить его заключить мирный договор с осажденными самнитами и явиться в Рим как можно быстрее.

Колеблясь между своим долгом покорить Эзернию и критической ситуацией, сложившейся в Риме, Поросенок, чтобы выйти из затруднительного положения, решил переговорить с парализованным Гаем Папием Мутилом, который, разумеется, был в курсе всех римских событий.

— Я желаю, Квинт Цецилий, — заявил Мутил из своей повозки, — заключить с тобой мир на следующих условиях: верни самнитам все, что ты отобрал у них, отпусти целыми и невредимыми самнитских дезертиров и военнопленных, откажись от всех требований к самнитам вернуть захваченную у тебя добычу и даруй полное римское гражданство каждому свободному человеку из племени самнитов.

Возмущенный, Метелл Пий даже покачнулся.

— Да, конечно! — саркастически проговорил он. — Можно подумать, мы разговариваем после Каудинской битвы и время вернулось на двести лет назад. Твои требования невыполнимы! Прощай.

Высоко подняв голову и выпрямив спину, он погнал коня в свой лагерь и холодно сообщил делегации Октавия и Мерулы, что мирный договор с самнитами не состоялся. Следовательно, он, Метелл Пий, не в состоянии помочь в решении римских проблем.

Самнит Мутил в своей повозке вернулся в Эзернию, чувствуя себя намного счастливее Поросенка: ему пришла в голову блестящая идея. Глубокой ночью его гонец прокрался через римские укрепления. Он доставил письмо от Мутила к Гаю Марию. Старого мятежника спрашивали, не заинтересован ли он в мирном договоре с самнитами. Хотя Мутилу было прекрасно известно, что Цинна является консулом, которого никто не лишал полномочий, а Марий — всего-навсего частным лицом, ему никогда не пришло бы в голову посылать письмо Цинне. Если в каком-то предприятии участвует Гай Марий, значит, именно Гай Марий и есть его истинный лидер, решил Мутил.

С Марием, надвигающимся на Рим, был военный трибун Гай Флавий Фимбрия. Вместе со своим легионом он находился в Ноле и, равно как и его коллеги, Публий Анний и Гай Марций Цензорин, решил присоединиться к Цинне. Но в тот момент, когда Фимбрия услышал о прибытии в Этрурию Гая Мария, он немедленно переметнулся от консула к знаменитому полководцу. Марий был рад его видеть.