Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Когда достаточно рассвело, Чингис увидел войско врагов. Вдали горны затрубили сигналы тревоги. Хорезмийцы заметили поджидавшую их огромную армию и почти прекратили движение. Вид монгольского войска смутил их, от порядка в рядах не осталось следа, хорезмийцы сбились в плотную хаотичную массу.

Чингис объявил наступление, и тумены двинулись следом за ним. Две тысячи всадников передней шеренги свесили копья, чувствуя напряжение в усталых, израненных мышцах. Остальные обнажили мечи. Дистанция между противниками сокращалась.

Вскоре Чингис увидел двух хорезмийцев, бежавших к нему с белыми флагами в руках. Он удивился: неужели они хотят сдаться? Однако это уже не имело значения. Время для милосердия давно истекло. Чингис лично знал многих из тех, кто пал в боях, и теперь для врагов у него остался только один ответ – тот, которого от него ждали бы души убитых товарищей, если бы смотрели сейчас с неба на землю. Когда парламентеров с белыми флагами растоптали копыта монгольских коней, тихий стон прокатился над остатками шахского войска. Собираясь с последними силами, они готовились к битве.

Сорок слонов вывели вперед, но Субудай снова велел своим лучникам стрелять по ногам животных, и взбешенные слоны бежали назад, сминая все на своем пути. Даже монгольским всадникам они не смогли бы причинить больший вред.

Копья почти одновременно вонзились в ряды противника, и Чингис приказал трубить в рог. Чагатай начал молниеносную атаку на правом фланге, Джучи одновременно атаковал слева. В лучах восходящего солнца монголы снова принялись рубить и кромсать врага. Удержать их было нельзя. Как невозможно было отбросить назад.

Тумен Чагатая нажимал справа, скорость и напор его воинов несли их к самому центру вражеского войска. В общей суматохе и шуме уже никто не докричался бы до него, чтобы вернуть назад. Конница Джучи растеклась вдоль левого фланга противника, отсекая мечами мертвые тела от живых. Сквозь битву Джучи видел, как глубоко внедрился Чагатай в массу перепуганных хорезмийцев. Всего несколько сотен шагов разделяло братьев, когда волна мусульман как будто поглотила Чагатая. Джучи закричал. Ударил коня пятками и повел своих воинов за собой, врезаясь, словно копье, в корчащееся тело хорезмийского войска.

Колонны Джебе и Субудая сражались с таким упорством, что передние шеренги врагов отошли далеко назад, по колено утопая в крови. Без командира среди хорезмийцев царил полный хаос. Чагатай и Джучи крушили их до тех пор, пока не сошлись вместе. Лишь несколько измученных, запыхавшихся воинов разделяли двух братьев.

Всадники монгольского хана посеяли ужас в сердцах хорезмийцев, и они дрогнули. Тысячи бросали оружие и пытались бежать, но военачальники не колебались. Повернувшие спину враги безжалостно получали удар за ударом, и к полудню их войско рассеялось, остались лишь мелкие группы людей, отчаявшихся спасти свою жизнь. Резня продолжалась без передышки. Кое-кто из мусульман падал на колени и визгливо просил о пощаде, пока голову не сносил монгольский клинок. Монголы стали похожи на мясников, но им нравилась эта работа. Они действовали решительно и хладнокровно. В яростной схватке мечи раскалывались на куски, и тогда они подбирали с земли кривые широкие сабли. Точно завороженные, хорезмийцы не смели увернуться ни вправо, ни влево, и острые копья пронзали насквозь их тела.

Наконец остались лишь несколько сотен. Они подняли раскрытые руки вверх, показывая, что безоружны. Чингис прорычал последний приказ, и шеренга всадников с копьями помчалась вперед. Хорезмийцы в ужасе вскрикнули, но быстро умолкли, когда шеренга монголов прокатилась по ним. Монголы вернулись. Спешившись, они рубили мертвые тела на куски, пока не схлынула злоба.

Монголы не праздновали победу. С самого рассвета хорезмийцы едва ли давали противнику достойный отпор. Хотя монголы находили дикое удовольствие в этой бойне, удовлетворения она принесла не больше, чем облавная охота.

Ступая по мягкой от крови земле, монголы рыскали среди трупов ради поживы. Они резали мертвые пальцы, чтобы забрать себе кольца, снимали с трупов хорошие сапоги и теплую одежду. Мухи слетались тучами, так что монголам то и дело приходилось их разгонять, когда назойливые создания садились на глаза и губы. Жужжащие насекомые кишели повсюду. На жаре трупы скоро начали разлагаться.

Чингис созвал своих военачальников. Они подходили один за другим, израненные, с ушибами и царапинами на лице, но с блестящими глазами.

– Где шах? – спрашивал Чингис каждого.

Они нашли верблюдов, груженных шелковыми палатками, а люди Джебе открыли тайник с ювелирными украшениями и уже прибрали к рукам или обменяли половину его содержимого на другие трофеи.

Когда Чингис спросил Субудая, тот многозначительно покачал головой.

– Его всадники исчезли, великий хан, – отвечал он. – Я не видел ни одного.

Чингис выругался и оживился.

– Пошлите разведчиков за ними. Я объявляю охоту на шаха.

Услышав волю хана, разведчики немедленно вскочили обратно в седло и умчались. Чингис оживился сильнее, от усталости не осталось и следа.

– Если шах бежал прошлой ночью, значит, он уже день как в пути. Он не должен уйти! Их купцы говорят, что у него есть войско в пять раз больше, чем это. Пошли своих людей вместе с разведчиками. Ничего важнее этого нет, ничего.

Всадники разъехались во всех направлениях, и вскоре двое из тумена Джучи спешно примчались назад. Выслушав их донесение, Чингис побледнел.

– Субудай! Кони скачут на восток, – сказал он.

– Но его города на юге. Он пошел в обход нас. – Субудай замер от удивления, а затем произнес: – Государь, разреши мне встать на защиту нашего лагеря.

Чингис недовольно выругался.

– Нет. Ты со своим туменом отправляйся следом за шахом. Если он доберется до города и получит подкрепление, мы покойники.

В этот момент Джебе стоял рядом с ханом и слышал его приказ. Джебе видел шахскую армию во всем ее блеске и силе. Сама мысль о том, чтобы столкнуться снова с таким многочисленным воинством, была отвратительна.

– Если позволит хан, – сказал он Субудаю, – я поеду с тобой.

Чингис махнул рукой, и Субудай кивнул, вонзая пятки в коня. Дав приказ ближайшему командиру, Субудай без остановки поехал вперед, а командир помчался собирать тумен Волчат.

Услышав новость, Джучи прискакал к отцу, остановил лошадь и поклонился в седле.

– Лагерь в опасности? – спросил он.

Чингис пристально посмотрел на сына, а затем перевел взгляд на тигровую шкуру у того под седлом. У всех в лагере были семьи, но хан как будто не думал об этом. Это он отдал приказ оставить женщин и детей без защиты. Но выбора у него не было.

– Я отправил Субудая и Джебе в погоню за шахом, – наконец сказал Чингис.

– Они хорошие воины. Лучше их у тебя никого нет, – ответил Джучи. И хотя отец его был мрачен, он беспечно продолжил, думая о своей матери: – Позволь мне взять тумен и привезти семьи сюда?

С неохотой Чингис обдумал предложение сына. От Отрара до лагеря было менее одного дня пути. Хан не хотел, чтобы о победе женщинам и детям объявил Джучи. Несомненно, молодой человек уже подумал, как там встретят героя. От этой мысли у Чингиса скрутило желудок.

– Ты нужен мне под Отраром, – ответил он. – Передай приказ Чагатаю.

Чингис заметил, что на мгновение в глазах сына блеснул огонек гнева. Хан наклонился вперед из седла, опустив руку на рукоять меча. Даже теперь Чингис сожалел о том, что клинок с рукоятью в виде головы волка висит на бедре у Джучи. Сделав вид, что ничего не заметил, Джучи поклонился и ускакал передать распоряжение отца младшему брату.

Чагатая он нашел в центре шумного сборища молодежи. Смеясь над какой-то шуткой, брат заметил Джучи не сразу, но, как только увидел его, немедленно замолчал, принял серьезный вид и застыл. Юные воины последовали его примеру, и Джучи пришлось вести коня под их негостеприимными взглядами.

Братья даже не поприветствовали друг друга. Рука Джучи упала на тигровую шкуру возле эфеса, трепля пальцами жесткий мех. Чагатай ждал, пока брат начнет говорить, и приподнял одну бровь, вызвав усмешку на лицах своих собеседников.

– Бери свой тумен и возвращайся в лагерь. Приведешь всех к Отрару, – наконец сказал Джучи, когда эти игры надоели ему.

Чагатай разозлился. Ему не хотелось нянчиться с бабами и детьми в то время, как Отрар будет трепетать под взглядом врагов.

– Чей это приказ? – поинтересовался он. – Кто велел?

Несмотря на дерзкий тон брата, Джучи сдержался.

– Хан велит тебе собираться в дорогу, – ответил он, поворачивая коня в обратный путь.

– Но это говоришь ты. А кто станет слушать, что там говорит выродок-полукровка?

Чагатай так сказал, зная, что окружен своими людьми. Они всегда ожидали от него подобной дерзости, чтобы потом всласть потрепаться о ней у костра. Джучи застыл в седле. Он понимал, что ему не следует связываться с глупыми зубоскалами, но ничто на свете так не злило его, как пустая надменность младшего брата.