Наследие - Кристофер Паолини

«А где же Шрюкн?» — спросил он у Сапфиры. Она фыркнула:

«Я чую его запах, но не слышу его».

Эльва нахмурилась и прошептала:

— Я тоже его не чувствую.

Им оставалось шагов десять — пятнадцать, когда висевшие за троном тяжелые черные занавеси, сделанные из какого-то бархатистого материала, вдруг взметнулись до самого потолка. Эрагон и его товарищи тут же остановились и замерли на месте.

Тень упала на лицо Гальбаторикса, но он наклонился вперед, и Эрагону удалось наконец его рассмотреть. У правителя Империи было продолговатое, худощавое лицо, гладко выбритое, с густыми бровями и острым, как клинок, носом. Глаза у него были жесткие, как камни, а радужки такие большие, что белков почти не было видно. Губы тонкие, рот довольно большой с чуть опущенными книзу уголками; аккуратно подстриженная бородка и усы его были черны, как уголь. Одет он был тоже во все черное. Возраст его было трудно определить, но выглядел он лет на сорок — как человек в самом расцвете сил, но уже начинающий чувствовать груз прожитых лет. Его лоб пересекали довольно глубокие морщины, и по обе стороны от носа вниз тоже спускались морщины; кожа была очень загорелая, но какая-то странно истонченная, увядшая, словно он всю зиму питался только кроличьим мясом и вареным турнепсом. Плечи у Гальбаторикса были широкие, талия стройная, подтянутая, и вообще сложен он был хорошо.

Его голову украшала корона из красноватого золота, усеянная самоцветами. Корона, похоже, была старинной — куда старше, чем этот зал, и Эрагон подумал: уж не королю ли Паланкару когда-то принадлежала эта корона?

На коленях у Гальбаторикса лежал меч. Совершенно очевидно, это был меч Всадника. Но Эрагону никогда прежде не доводилось видеть таких мечей: его лезвие, рукоять и гарда были белоснежными, а драгоценный бриллиант, вделанный в рукоять, был совершенно прозрачен и чист, как горный ручей. И потом, было в этом мече нечто такое, что вызывало в душе Эрагона смутное беспокойство. Его цвет — точнее, отсутствие цвета — напоминал выбеленные солнцем мертвые кости. Это был цвет смерти, не жизни.

Он казался куда более опасным, чем любой темный оттенок, пусть даже совсем черный.

Гальбаторикс на каждого по очереди пристально глянул своими острыми, но как-то странно застывшими глазами и сказал:

— Итак, вы явились, чтобы меня убить. Ну что ж, тогда начнем? — Он поднял с колен свой меч и широко раскинул руки, словно приветствуя дорогих гостей.

Эрагон прочнее уперся ногами в пол и поднял свой меч и щит. Радушное приглашение Гальбаторикса встревожило его: «Да он же с нами играет!»

По-прежнему не отпуская конец копья Даутхдаэрт, Эльва шагнула вперед и стала что-то говорить, обращаясь к Гальбаториксу, однако из уст ее не вырвалось ни звука, и она испуганно оглянулась на Эрагона.

Эрагон попробовал ее успокоить, связавшись с нею мысленно, но отчего-то не почувствовал ни одной ее мысли; казалось, Эльва куда-то из этой комнаты исчезла.

Гальбаторикс рассмеялся, снова положил меч на колени и с явным удовлетворением откинулся на спинку трона.

— Неужели ты, детка, думала, что я не знаю о твоих способностях? Неужели ты надеялась с помощью своей жалкой уловки сделать меня беспомощным? О, я не сомневаюсь: твои слова могли бы навредить мне, но только в том случае, если бы я их услышал. — Его бескровные губы изогнулись в жестокой усмешке. — Какая глупость! Значит, это и есть твой план, Эрагон? Девочка, которая и рта открыть не сможет, пока я ей этого не позволю? Копье, которому место скорее на стене, чем в бою? Коллекция Элдунари, выживших из ума от старости? Ц-ц-ц! А о тебе, Арья, я был о тебе более высокого мнения. Как и о тебе, Глаэдр. Впрочем, чувства, видно, помутили твой разум с тех пор, как Муртаг по моему приказу уничтожил Оромиса.

И Эрагон, Сапфира и Арья услышали мысленный приказ Глаэдра: «Убейте его!» Тон золотистого дракона казался спокойным, но под этой кажущейся безмятежностью таился гнев такой силы, что все прочие чувства меркли в сравнении с ним.

Эрагон быстро переглянулся с Арьей и Сапфирой, и все трое ринулись в атаку; Глаэдр, Умаротх и остальные Элдунари попытались подчинить себе мозг Гальбаторикса.

Но прежде чем Эрагон успел сделать каких-то два шага, Гальбаторикс, вскочив со своего бархатного сиденья, громко выкрикнул какое-то Слово. Эти звуки с такой силой отдались в душе Эрагона, что каждая клеточка его существа, казалось, задрожала в ответ; казалось, он стал неким инструментом, по струнам которого ударил умелый музыкант. И все же, несмотря на столь бурную реакцию души и тела, Эрагон не смог вспомнить и воспроизвести это Слово; оно словно растаяло в его памяти, оставив лишь понимание того, что оно действительно было произнесено и подействовало на него удивительно сильно.

Затем Гальбаторикс изрек и некоторые другие слова, но ни одно из них, похоже, не обладало могуществом первого. Впрочем, Эрагон был слишком ошеломлен и даже не пытался понять смысл его последующих высказываний. И когда на устах правителя умолк последний звук, Эрагон почувствовал, что полностью находится во власти некой неведомой силы, заставившей его остановиться, так и не завершив начатый шаг. От неожиданности он охнул и попытался поставить на пол поднятую ногу, но не смог. Он не мог даже пошевелиться — казалось, тело его вмуровано в каменную глыбу. Он мог только дышать, смотреть и, как выяснилось впоследствии, говорить.

Он не понимал: как же так? Ведь магические стражи должны были защитить его от чар Гальбаторикса. У него было такое ощущение, словно с трудом удерживается на самом краешке бездонной пропасти.

Рядом с ним Сапфира, Арья и Эльва тоже застыли — похоже, и они были точно так же обездвижены.

Эрагон, злясь на себя за то, что Гальбаториксу удалось так легко его поймать, мысленно связался с Элдунари и понял, что им не удается атаковать сознание Гальбаторикса: им противостояли слишком многочисленные Элдунари других драконов, и все эти плененные души что-то ворчали, напевали и пронзительно вскрикивали, создавая такой безумный, хаотический хор, и в голосах этих драконов слышалась такая боль и печаль, что Эрагону захотелось немедленно прервать связь, пока они и его не втянули в этот водоворот безумия. Подчиненные Гальбаториксу души драконов тоже были очень сильны; по всей видимости, когда они были живы, большинство было даже крупнее Глаэдра.

Благодаря их защите мысленно атаковать Гальбаторикса также не удавалось. Каждый раз, когда Эрагону казалось, что он вот-вот коснется его сознания, в его мысли злобно врывался кто-то из драконов-рабов и заставлял его отступать. Сражаться с Элдунари этих драконов было невероятно трудно — и в первую очередь из-за их диких, неадекватных мыслей, а пытаться подчинить себе сознание кого-то из них Эрагону и вовсе не удавалось: это было похоже на попытку удержать руками бешеного волка. К тому же этих Элдунари было куда больше, чем тех, кого Всадники успели спрятать в Своде Душ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});