Наследие - Кристофер Паолини

— Я убил Дурзу, я убил раззаков, — спокойно сказал Эрагон, — так почему бы мне и тебя не убить?

— Я не столь слаб, как те, что мне служат. Ты же не сумел победить Муртага? А ведь он всего лишь тень моей тени. Кстати, твой отец, Морзан, был куда сильнее вас обоих. Но и он не смог мне противиться. И потом, — на лице Гальбаторикса появилась жестокая злая усмешка, — ты зря считаешь, что уничтожил раззаков. Те яйца в Драс-Леоне были далеко не единственными, отнятыми мною у летхрблака. У меня имеются и другие, и немало. Все они спрятаны в надежном месте и вскоре проклюнутся. Вот тогда раззаки вскоре вновь станут бродить по всей земле, подчиняясь моей воле. Что же касается Дурзы, то шейдов сделать нетрудно, и они зачастую приносят больше беспокойства, чем нужно, так что я уже не уверен, что с их изготовлением стоит возиться. Как видишь, ты ничего не выиграл, мой мальчик, совершив столько подвигов, и все твои победы — пшик, пустяк!

Отвратительней всего было именно это самодовольство Гальбаторикса, его ощущение полного превосходства надо всеми. Эрагону страшно хотелось наброситься на него с кулаками, проклиная его самыми страшными из известных ему проклятий, но ради детей, скорчившихся у подножия трона, он прикусил язык и лишь мысленно спросил у Сапфиры, Арьи и Глаэдра:

«У вас есть какие-нибудь идеи?»

«Нет», — сказала Сапфира. Остальные промолчали.

«Умаротх, а у тебя?»

«Мы должны напасть на него, пока еще в силах сделать это!» — прорычал старый дракон.

Минута прошла в молчании. Гальбаторикс, опершись о локоть и положив на руку подбородок, внимательно наблюдал за ними. У его ног тихо плакали мальчик и девочка. А над ним точно огромный льдисто-голубой фонарь светился глаз Шрюкна.

Затем они услышали, как двери зала открылись и закрылись, затем послышались приближающиеся шаги — шаги человека и дракона, — и в поле их зрения появились Муртаг и Торн. Они остановились рядом с Сапфирой, и Муртаг поклонился Гальбаториксу:

— Господин мой…

Тот слегка махнул рукой, и Муртаг с Торном подошли к трону и встали справа от него.

Муртаг, посмотрев на Эрагона с нескрываемым отвращением, сцепил руки за спиной и уставился куда-то в дальний угол зала, более не обращая внимания на своего сводного брата.

— Ты что-то задержался, — сказал Гальбаторикс обманчиво-ласковым тоном.

Муртаг, не глядя на него, ответил:

— Ворота оказались повреждены значительно сильнее, чем я предполагал, а те заклинания, которые ты, господин мой, на них наложил, лишь мешали приводить их в порядок.

— Ты хочешь сказать, что это я виноват в твоей задержке?

На щеках у Муртага заиграли желваки, но он спокойно ответил:

— Нет, господин мой. Я просто хотел объяснить. Кроме того, половина коридора, ведущего в тронный зал, была… в некотором беспорядке, и это тоже немного нас задержало.

— Ясно. Поговорим об этом позже. Сейчас у нас есть и более неотложные дела. Во-первых, пора нашим гостям встретиться с последним членом нашего собрания. А для этого неплохо бы прибавить тут освещения.

И Гальбаторикс, плашмя ударив лезвием меча по подлокотнику трона, глубоким звучным голосом произнес: «Найна!»

Повинуясь его приказу, на стенах ожили сотни светильников, заливая все вокруг теплым светом, похожим на пламя свечей. В углах зала, правда, по-прежнему таилась мгла, но впервые Эрагон смог более подробно рассмотреть то, что их окружает, — например, множество колонн и дверей, а также статуи, стоявшие вдоль стен, разнообразные живописные полотна и красивые, выполненные золотом на пергаменте надписи в рамах. Золота, серебра и сверкающих самоцветов в зале было с избытком. Здешнее богатое убранство, пожалуй, даже превосходило роскошные залы Тронжхайма и Эллесмеры.

Через какое-то время Эрагон заметил еще какую-то странную каменную плиту, похоже из серого гранита. Раньше эта плита совершенно скрывалась во тьме, но теперь Эрагон смог ее рассмотреть и, к ужасу своему, увидел, что к ней цепями прикована Насуада! Она была в одной ночной рубахе, изорванной и покрытой страшноватыми пятнами, и смотрела на них широко открытыми глазами. Говорить она не могла — рот ее был заткнут кляпом — и выглядела измученной и безмерно усталой, но все же явно была цела.

Эрагону сразу стало легче. Ведь он и не надеялся уже увидеть Насуаду живой.

— Насуада! — крикнул он. — Ты как? Ты здорова?

Она кивнула.

— Он заставил тебя принести ему клятву верности?

Она помотала головой.

— Неужели ты думаешь, что я позволил бы ей сказать тебе, если б мне удалось заставить ее сделать это? — усмехнулся Гальбаторикс. И Эрагон заметил, как Муртаг бросил быстрый озабоченный взгляд в сторону Насуады. «Интересно, — подумал он, — что означает этот взгляд?»

— Значит, тебе это не удалось? — с вызовом спросил Эрагон.

— Пока что нет. Я решил подождать и для начала собрать всех вас вместе. Теперь вот собрал, и ни один отсюда не выйдет, пока все не поклянутся мне в верности, а также — пока я не узнаю ваши истинные имена. Именно по этой причине я и собрал вас здесь. Так что вам было позволено проникнуть в мой дворец вовсе не для того, чтобы убить меня; нет, я пропустил вас, чтобы вы могли преклонить передо мной колени и завершить наконец этот изрядно мне надоевший бунт.

Сапфира снова зарычала, и Эрагон сказал:

— Мы тебе не подчинимся! — Но даже ему самому показалось, как слабо и беззубо прозвучали в его устах эти слова.

— Тогда они умрут, — пожал плечами Гальбаторикс и указал на детей. — Неужели вы не понимаете, что уже проиграли? Там, снаружи, битва не приносит вашим сообщникам никакого успеха. Вскоре мои люди заставят их сдаться, и эта война подойдет наконец к своему логическому завершению, предначертанному судьбой. Если хотите, можете, конечно, сражаться. Можете отрицать неизбежность судьбы, если вас это утешает. Но ничто, что бы вы ни делали, не изменит ее велений. Как не изменит и судьбы всей Алагейзии.

Эрагон не желал даже думать о том, что ему и Сапфире до конца дней своих предстоит подчиняться приказам Гальбаторикса. Сапфира испытывала те же чувства, и ее гнев, слившись с его гневом, испепелил без остатка весь его страх и осторожность. И Эрагон сказал на древнем языке:

— Ваэ веохната оно вергари, эка тхаёт отхерум! (Мы убьем тебя, клянусь в этом!)

Несколько секунд Гальбаторикс то ли озадаченно, то ли огорченно смотрел на него, а затем снова произнес то Слово — и еще какие-то слова древнего языка, — и клятва, которую только что произнес Эрагон, полностью утратила свой смысл; и слова ее, лишенные силы и вдохновения, упали ему на душу, словно горсть мертвых листьев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});