Бездна голодных глаз - Генри Олди

…Безмозглый так и не заметил, когда умелые руки ловко захлестнули его горло волосяной удавкой. За шатрами возбужденно гудел всеобщий хурал, у ближайшей коновязи мелькнул знакомый пятнистый силуэт с внимательным прищуром смеющихся глаз; вечерний воздух стал нестерпимо густым, и умирающий человек понял, что это конец.

Конец первого акта.

Интермедия

Место действия: здесь.

Время действия: сегодня и сейчас.

Декорации — их нет. Все сожжено, и едкий дым стелется по сцене, отчего фигуры разговаривающих кажутся призрачными и нереальными. Впрочем, это только кажется…

ГОЛОС (с сарказмом)

Давно ль ты стал шаманом Бездны, Сарт? К тому же Верхним… Странная идея. Я помню — ты мастак менять обличья, Большой любитель шастать по мирам, И лезть в чужие души и дела — Но стать шаманом Бездны? Пошлый фарс. В твоих мехах — прокисшее вино, И даже Бездне это не смешно.

ВТОРОЙ ГОЛОС

Ты кончил, зубоскалить, Молодой? Где взял ты это тело? У кого? Один язык тебе в нем по размеру, А остальное… Ты ж теперь апостол, Несправедливо оскорбленной Бездны Голодных глаз, лежащей меж мирами, Нематерьяльной сущности пророк, Которая стремится воплотиться Хотя б в кого — не глядя на фасад! И ты ее мечтаешь, хитрый лис, На сцену выпустить из-за кулис!…

МОЛОДОЙ (поскольку имена были названы самими собеседниками, попробуем придерживаться первоисточников, но сам он больше любил называть себя — Мом; пристально глядя на Сарта)

Стареешь, Сарт… Пылишь, а толку — чуть. Ты раньше был спокойней, холоднее, И безразличней. Ах, как ты молчал, Как улыбался, глядя на меня, Заколотого — не твоей рукою, Но все-таки с твоей подачи! — право, Как ты легко юродствовал у тела, Смеясь над непонятливым убийцей, Чья плоть теперь — моя. Да, Сарт, моя! Ты помнишь, Сарт, безумца из Сай-Кхона?! Убив меня, он шел, подобно псу, Шел за тобой и теми, кто с тобою; Он видел Бездну ранее тебя, И потерял там разум — но не нюх! Когда же ты и спутники твои Прошли сквозь Бездну — бросившись за вами, Он не прошел. Голодные глаза Забрали разум, суть и плоть безумца, И дали мне. А я дам тело им — Всем сущностям, которые томятся В горящей Бездне, чей кричащий взгляд — Единственное, что от них осталось! Ступившие за грань добра и зла — Я выпущу их в мир и дам тела!

САРТ

Тогда зачем ты мучишь лицедея? Да, дар его — как дрожжи в здешнем тесте, Не знающем ни веры, ни театра, И тесто скоро разорвет квашню. Мне кажется, из множества миров, Которые объединяет Бездна — А я их знаю, я по ним ходил, Пока не смог попасть в необходимый, — Из множества миров лишь на одном Возникла мысль, что все вокруг — есть сцена, А, значит, где-то есть и режиссер, Ведущий от пролога к эпилогу, Все знающий в спектакле наперед, Актера боль и зрительские слезы Заложены им раз и навсегда; Актер свободен — но в пределах сцены, Свободен зритель — но в пределах зала, Равно свободен плакать и смеяться, Равно свободен жить и умирать. И в здешний мир разбитых витражей, Разбитых слов, чья власть была огромна, Но рухнула — на время иль навечно — Ты хочешь бросить веру и театр, И выпустить толпу статистов — Бездну! Ты был бы прав, когда б ты точно знал, Каков финал — и будет ли финал!

МОЛОДОЙ

Мальчишка — линза. И, пройдя шлифовку, Он станет суперлинзой. И зажжет, Зажжет костер — такой, как я хочу! А ты, ты гость здесь, Сарт, — ты вечный гость, В любых мирах не знающий покоя, В любом пути не знающий конца Ты гость, не я — принявший имя Мом, С чужою плотью и своим умом!

САРТ

Ты много знаешь о своем пути? Ты видел лишь отрывок той дороги. Где был я до — и где я буду после? Кем был я до? — и после стану кем?!

Молчишь?

МОЛОДОЙ

Молчу.

САРТ

Ты вправду поумнел. Я помню эту землю, это небо, Я здесь впервые клеил витражи, Из первых слов — и я бросал на ветер Черновики, что в будущем, потом, Договорят другие. Я смеялся — Пока не перешел пределы власти, Пока на ветер не швырнул себя! Я не играл телами и мирами, Я не стремился стать пророком Бездны, И никаким пророком вообще, Я не платил долги чужою кровью, И не был путь мой легкий и прямой — Я шел домой И я попал домой!…

ЗАНАВЕС

(Интермедии обычно не читают. Актерам предоставляется свобода импровизировать, а зрителям — свобода домысливать недосказанное…)

Акт второй. Когда подмостки горят под ногами

Глава восьмая

…И птицы царили над дворами его;

и вороны каркали на улицах города и на

площадях, плача о тех, кто был там.

Фрасимед Мелхский

Молодой трупожог Скилъярд пробирался сквозь недовольно косящуюся на него ночь. Ночь фыркала, всхрапывала, обливала тощий силуэт из лунного ведра — и несчастного Скила бросало из тени в тень, от дерева к дереву; и развалины довольно подсовывали под заплетающиеся ноги то балку, то кирпич.

Скилъярд хотел есть. Трупожоги всегда хотят есть. Это у них профессиональное. Днем их обычно не замечают, сторонятся, почти не трогают, и даже Подмастерья из каризов избегают красть зазевавшихся парий для своих жутких обрядов. Кому-то надо делать из людей трупы; кому-то надо из мертвых тел делать пепел, так красиво летящий по ветру; и страшные сказы сказывали о вечно голодных трупожогах по темным укромным углам…

Сказывали, да не трогали, не убивали, но и есть не давали. Ну и ладно. И сами с волосами… Только в брюхе урчит, словно жалуется брюхо на нерасторопного хозяина, и ноги волочатся, и ночь проклятущая все норовит высветить, зараза безглазая…

Скил слишком близко подошел к решеткам, ограждавшим Оружейный квартал; и треугольный метательный клин ударил в спасительное дерево у самой щеки, больно ободрав нос отколотой щепой. «Промахнулись», — облегченно подумал Скил, отскакивая на нейтральную пустошь к заброшенному сараю, и тут же одернул себя. «Нет, не промахнулись — намекнули… Напомнили. Оружейники железом зря не кидаются. Ни клиньями, ни гранеными боевыми мячами. Вот вороны, которых не доели пока, и те на дух к их решеткам не приближаются. Толстошкурый народ, эти железнолапые, даром, что ли, Дикая дружина из Зеленого замка три раза мордой в их хмурый строй билась, и все без толку…»

Скилъярд сам потом трупы солдатни палил, и своими глазами видел — есть у дружинников мозги, есть, нечего языком попусту трепать — желтые да склизкие, но есть. Только что с того, когда Оружейники жрать все равно не дадут. И те не дадут, и эти не дадут, и никто не даст — а хочется до зарезу, я ж живой покамест, не совсем, но все-таки…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});