Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Ну, вчера от 6.15 до 8.15 час. вечера я разговаривал с Протоп. Я очень надеюсь, что он окажется подходящим и оправдает наши надежды; он, по-видимому, воодушевлен лучшими намерениями и отлично осведомлен во внутренних делах. Твой маленький листок с вопросами был передо мной, и я не коснулся только вопроса о Руб. — было уже поздно, и гости в соседней комнате сильно шумели!

Какая радость, что скоро увидимся! Будет великолепно, если ты приедешь в понедельник в 5 ч. к чаю!

Бэби и я находим, что давно пора нам вновь повидать мать и жену, сестер и дочерей. Погода теплая, но очень ветрено, на Балтийском море, наверное, буря. В 6 час. мы идем в кинематограф смотреть остальные английские военные картины; те, которые мы видели, были замечательно интересны и занимательны.

Днем я приму Павла — это, вероятно, будет его первый доклад! Должен кончать, моя ненаглядная. Храни вас Господь! Нежно целую, моя любимая душка, тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 30 сентября 1916 г.

Мой голубчик!

Горячее спасибо тебе за твое милое, только что полученное письмо. Как обстоит дело с Оболенским и Финляндией? Я очень рада, что ты остался доволен беседой с Протоп. — только б он оказался достойным поста, который ты ему доверил, и как следует работал на благо нашей бедной, измученной страны! Ты все-таки напиши мне в субботу, потому что мы только в 3 выезжаем в воскресенье. — Как я рада, что мы скоро увидимся, дорогие вы мои! Всячески стараюсь поправиться. Сердце не расширено, я его налила каплями, но очень болит. Все же сегодня вечером выйду, чтобы повидать нашего дорогого Друга и получить Его благословение на дорогу. — Сильная буря, осыпались последние листья, в промежутке солнце выглянуло на 5 минут — в этом году мы не избалованы солнцем — надеюсь найти его в Могилеве — во всех смыслах этого слова.

Велела Варавке осмотреть А. — он очень недоволен ее сердцем (наш Друг также). Он рад, что она едет с нами и надеется, что это послужит ей отдыхом, — здесь она бегает с утра до вечера, у нее глубокие тени под глазами, одышка и головокружение. — Мы все едем к тебе, чтоб освежиться морально (после долговременной тоски) и физически — на свежем воздухе и без работы.

Обидно, что нельзя съездить на несколько дней на юг. — Эмма Фред. пишет, что отец ее медленно поправляется — при лежаньи нет сердечной тоски, но как только он встает, она снова появляется. — Воейков просил, чтобы мы взяли его с собой в ставку.

А теперь, мое сокровище, мой ненаглядный, прощай, и да благословит и сохранит тебя Господь!

Поцелуи безконца и привет шлет тебе твоя старая

Женушка.

Конечно, я опять с делами к тебе — это по поводу твоих Эриванцев — прочти внимательно.

Милый, прости мое вмешательство в дела, меня не касающиеся, но это крик души Эриванца (нарочно не называю фамилии), дошедший до нас. Они узнали, что “допускается полк. Груз. п. Мачабелли” и с тревогой ждут, действительно ли он получит этот полк. Мач. был обещан первый свободный полк в дивизии, этот милый человек — совершенство во всех отношениях, уважаем, любим в течение 37 лет (но он не подходит в данном случае). Он много раз временно командовал разными полками, в случаях болезни командиров, например — долгое время командовал Мингрельским полком, когда заболел командир последнего. Теперь этот командир произведен в генерал-майоры — еще 5 месяцев тому назад — и продолжает командовать полком, что, думается мне, против правил армейских полков, — дай ему какое-нибудь назначение, а Мач. назначь туда, так как он теперь очень хорошо знает Мингр. полк, и все пойдет великолепно. Увы, Эрив. п. оказался свободным первым. “Именно теперь полку нужен настоящий хозяин — командир полка, который бы все ввел обратно в старое русло и кот. бы мог лично сам во всем разобраться и все поставить по своим местам справедливо и здраво, как это должно быть по закону и как раньше было в полку! Командир нужен совершенно незнакомый полку человек, самостоятельный, из другой совершенно среды ему сразу все будет ясно, как свежему человеку, и тогда только, только при этом условии, полк снова станет таким, каким он был раньше — до Мдивани. Бог знает, что грозит нашему полку, какой раскол, если именно теперь не будет настоящего главы полка. Полк. Мачабели, добрейшей души человек, мягкий, покладистый, общий любимец всей дивизии, скромный и т.д. — все время находящийся рядом с полком, свой же человек в полку, но все решительно, кроме него, будут в полку командовать. Да к тому же он больше друг, по своей фамилии, роду, происхождению, “тех”... Чтобы Эрив. п. именно теперь получил бы команд.., кот. бы всякое “они” — “мы” в корне вырвал бы и командовал бы нашим древним полком для настоящей славы его, а не для окончательного раскола”. Не говори никому об этом письме. Но содержание его совпадает с тем, о чем просил теперь Силаев, опостороннем (быть может, гвардейце), который мог бы приостановить разрушение твоего великолепного, дорогого нашему сердцу полка. — Мач. ангел, но он слишком мягок и притом груз., что именно сей час неудобно для полка, в котором имеются разные партии.

Ц. ставка. 30 сент. 1916 г.

Моя бесценная женушка!

Горячо благодарю тебя за милое письмо.

Беляев только что вышел от меня. Он посылается в Румынию в качестве советника и главы военной миссии, по примеру французов. Вчера я принимал румынского генерала, уезжавшего в Бухарест. — У Павла бодрый и хороший вид. Он нашел здесь уютный домик и окончательно устроился. Он просил разрешения приходить только к чаю, так как предпочитает обедать и завтракать дома. После 5-го он посетит гвардию. Сегодня вечером я приму сербских офицеров, которые привезли мне и, — по-видимому, всем вам, военные медали! Я совершенно не представляю себе их орденов.

Погода теплая, но очень ветрено, с переменным дождем и солнцем. Мы все же поедем кататься по реке. С самого лета у меня было только три свободных вечера после обеда; 2 вечера я играл в домино, а в третий разбирал фотографии в альбоме, чтобы сразу их наклеить. Я горячо радуюсь нашему скорому свиданию!

Больше ничего интересного не могу прибавить. Храни тебя Бог, мое любимое Солнышко! Нежно целую тебя и девочек; ее также. Надеюсь, что дорога не утомит тебя.

Навеки твой горячо любящий старый

Ники.

Ц.С. 1 октября 1916 г.

Мой родной, милый!

Ваши письма запоздали. Дует сильный ветер. Благодарю за то, что ты принял митрополита и Раева, — они просили разрешения приехать поскорее, до возвращения Владимира, только для того, чтобы поднести святой образ от Синода, исключительно для этого. — Ты должен быть очень утомлен, я вижу из газет, что все министры по очереди были в ставке. Оболенский был у меня в течение 1 1/4 часа и довел меня до полного изнеможения — он говорит, как заведенная машина, — исключительно о продов. в Петрограде, — не касался ничего иного, времени не хватило, так как Вильчк. дожидался с докладом. — Все еще скверно себя чувствую, — надеюсь, что перемена воздуха меня исцелит. Провела спокойный мирный вечер с 8 1/2 до 10 1/4 с нашим Другом, епископом Исидором и епископом Мельхиседеком, так хорошо и спокойно побеседовали, такое мирное, гармоничное настроение! Я оттуда отправила тебе телеграмму относительно Пит. и Раева — мне хотелось дать тебе почувствовать, что мы думаем о тебе.

Бедный Сыробоярский снова ранен — это уже в 3-й раз — в плечо, но серьезна ли его рана или нет, не знаю, он телеграфировал Вильчк. из Тарнополя. Ему не дали капum. чина, он получил только твою благодарность (как в мирное время). Странно, как все несправедливо делается — за настоящие, крупные подвиги дается маленькая награда, за незначительные дела в тылу — крупные; сколько народу испытало на себе подобную несправедливость!