Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

Отсекая ад, превзойдя рай, ища лишь одного Тебя, Иисусе, дух мой в свете благодати Твоей весь становится светом. И то, что видит он при этом, невозможно назвать иначе, чем Свет, хотя этот Свет по природе своей совсем иной, чем свет видимого солнца. Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6: 2). Истинно так, Боже, Сокровище сердца моего! Сокровище это – неописуемое Твое блаженство и даже больше блаженства. В этом блаженстве сокрыто непреходящее бытие Твое, ибо в Тебе, Боже, «быть» – значит стать единым с Тобой. А «иметь» – не слово, сошедшее с Небес, оно слово сынов земных, страстно желающих праха и имеющих его в избытке, почитающих его за нечто, но этот прах – ничто, и владеющий им сам становится ничем. Избави меня, Господи, от глупости земной, ибо Небеса Твои – простор души моей, созерцающей Тебя в вечности блаженства Твоего.

На Фиваиде тем временем происходили изменения: приехал и поселился с нами, став хорошим послушником, Геннадий из Петербурга, бывший моряк. Посетил наше братство иеромонах Игнатий из Троице-Сергиевой Лавры, мой давний знакомый по диаконскому служению и по нелегким походам на Псху. Ознакомившись с жизнью Афона и обойдя Святогорские монастыри, он остался на Новой Фиваиде. Русский монастырь, узнав о пополнении в братстве, строго запретил нам увеличиваться. Приехавший к нам послушник Исакий из монастыря игумена Пимена вынужден был поселиться в заброшенной келье в соседнем ущелье.

Мое здоровье продолжало ухудшаться, несмотря на сосны и красивый вид, окружавший Фиваиду. Я начал задыхаться в скиту, как это уже происходило на Каруле. Долгое пребывание в горах Таджикистана и Абхазии не давало возможности легким приспособиться к климату Афона. Легкие все больше отказывались дышать в Новой Фиваиде. Я не мог ни двигаться, ни трудиться, ни совершать даже легких прогулок – не хватало дыхания. Подниматься в пещеру по сухим безводным скалам тоже стало невмоготу. Нужно было что-то предпринимать.

В один из приступов одышки я инстинктивно попросил отца Агафодора отвезти меня на Пелопоннес. На западном берегу полуострова мне сразу стало легче – воздух Адриатики без всяких лекарств очистил мои легкие и я перестал задыхаться. В этой поездке запомнилось посещение монастыря святителя Нектария Эгинского с невероятно благодатным храмом, в котором находились мощи святого.

Наш друг Даниил, часто приезжавший на Фиваиду из Питера, предложил купить участок земли на западном побережье Греции, заметив, что для моих легких там более подходящий климат.

– Надобно спросить благословение у батюшки! – отвечал я, подумав. – А за дружескую помощь – спасибо! Хорошо бы присмотреться к тем местам…

В одной из таких поездок мы посетили зеленый гористый остров Корфу, где легкие мои начали дышать свободно. Проезжая мимо оливкового холма с остроконечными стрелами кипарисов, я заметил Даниилу:

– Смотри, Даниил, какая чудесная горка! Тот, кто посадил там оливы, счастливый человек!

Мой друг с любопытством осматривал красивую местность, расположенную высоко над морем. Оливковый холм остался в памяти прекрасным видением.

Вернувшись на Афон, я снова ушел в скалы, со скорбью замечая, что уединенных мест остается все меньше и меньше. Мои опасения усугубило новое открытие: у греков после выхода в свет книг об Иосифе Исихасте вновь проснулся интерес к келиотской пустыннической жизни. Пустующие кельи быстро заполнялись монахами. Опечалило другое: мой родник на Крио Неро – «Холодная вода» – забетонировали и от него провели трубы в кельи скита Керасья. Практически я остался без воды, ее приходилось собирать по каплям. Почти все лето я ползал по густым и колючим дебрям с садовым секатором и маленькой пилой, без которых невозможно было продраться сквозь непроходимые заросли.

Вспомнился рассказ отца Христодула на Каруле о невидимых старцах, спускавшихся откуда-то сверху в келью Яннокопуло, известного старца Христофора, который причащал их в своем маленьком храме Благовещения. Невидимые старцы приходили из таких непролазных дебрей, где человек пройти не может. Именно туда я решил устремиться на поиски скрытых мест.

Однажды я вышел на узкий скальный гребень над кельей преподобного Петра Афонского. Поднимаясь все выше, я в совершенно безлюдных местах заметил очень старую, но хорошо натоптанную тропу, заросшую зарослями колючего дуба. Не приходилось слышать, чтобы вверху кто-то жил, да и жить на такой высоте не представлялось возможным, но старая тропа упрямо вела меня все выше, почти под вершину Афона. Крайне заинтересованный, я поднимался по ней, поглядывая на вздымающийся впереди могучий пик.

Почти под вершиной, в непроходимых зарослях, тропа привела меня к удивительному поселению на небольшом плато. От зданий остались только фундаменты. Когда-то здесь стояло пять или шесть калив. Еще немного повыше, на оголенной перевальной седловине, я обнаружил могилку, приваленную плоскими камнями, из которых возвышался дубовый крест, побелевший от времени. Удивляло то, что в этом неприступном месте жило столько людей, о которых никто не знал и никто их не видел. Это, наверное, было самое загадочное место на Афоне. Невольно возникло предположение, что здесь жили самые скрытые монахи, которые построили себе кельи в невероятно аскетических условиях. Источника воды поблизости я не обнаружил: по-видимому, эти таинственные монахи использовали дождевую воду, собирая ее с крыш.

Поиски уединенных мест в афонских дебрях привели меня к удручающему открытию: не только мой источник, но и почти все родники теперь оказались забетонированы и ни в одном ущелье, пригодном для уединенной молитвы не осталось ни одного ручья, который бы не отвели по трубам к строящимся кельям. В досаде я решил даже