История - нескончаемый спор - Арон Яковлевич Гуревич

ряд замечаний. Впоследствии мы узнали, что, по утверждению Сказкина, его подпись под внутренней рецензией на текст учебника была фальсифицирована, и эту сплетню усердно распространяли некоторые лица из его окружения. Но при этом не было учтено, что наш академик подал рецензию в рукописном виде и весь многостраничный ее текст был написан его почерком.

Эпизод второй. В то время, когда в издательстве уже редактировался наш учебник, поступила рукопись учебника истории Средних веков для исторических факультетов университетов. Ранее этот учебник был сдан в другое издательство — Соцэкгиз, но затем все дела, связанные с вузовской учебной литературой, перешли в издательство «Высшая школа». Редакторы этого труда были встревожены нежданной конкуренцией и решили «потопить» наш учебник. Как поведал начальник управления учебной литературы Министерства высшего образования СССР, к нему явился С.Д. Сказкин, конвоируемый Е.В. Гутновой и А.Н. Чистозвоновым, которые от лица безмолвствующего академика требовали, чтобы наш учебник был исключен из издательских планов.

Об этом визите начальник управления с возмущением рассказал нашему редактору. Акция не удалась, но каковы рыцарственные нравы среди медиевистов?!

Эпизод третий. Примерно в те же годы я подал в редакцию журнала «Вопросы истории» статью под названием «Что такое исторический факт?» До этого журнал уже опубликовал несколько моих работ по вопросам методологии. Но на сей раз встретилась неожиданная трудность: рукопись прочитал член редколлегии С.Д. Сказкин и написал развернутый отрицательный отзыв. Он винил меня, во-первых, в том, что я чрезвычайно усложняю всю проблему, тогда как на самом деле она весьма проста: исторический факт, утверждал академик, есть «данность», с которой оперирует историк, и он должен просто-напросто воспроизвести известные ему факты. Sancta simplicitas! Во-вторых, Сказкин упрекнул меня за приверженность к презентизму — направлению в американской исторической мысли начала 30-х годов, представители которого Беккер и Бирд под лозунгом «всяк себе историк» утверждали тезис о субъективности работы историка. Между тем я специально развивал мысль о произвольности и непродуктивности подобных рассуждений. В беседе со мной В.Г. Трухановский, главный редактор журнала, обескураженный отзывом Сказкина, предложил такой вариант: опубликовать бок о бок обе статьи. На это я возразил, что не имел бы ничего против этого, если б не опасения, что отклик С.Д. Сказкина на мою статью поставит самого академика в неловкое положение. Я догадывался, что сам Сергей Данилович был далек от мысли опубликовать свою рецензию и едва ли бы на это согласился. Моя статья вышла в конце концов в сборнике «Источниковедение. Теоретические и методические проблемы», причем рядом с нею была по моему настоянию опубликована статья В.С. Библера, в которой он со мной полемизировал, но на совсем ином уровне, нежели это делалось в рукописи Сказкина.

И, наконец, еще один эпизод. Когда в 1970 г. вышла моя монография «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе», А.И. Данилов настоял на том, чтобы книга, представлявшая собой учебное пособие для студентов, была обсуждена и осуждена на историческом факультете МГУ. Как было выше упомянуто, за год до этого Данилов уже громил меня и других «структуралистов» и на совещании в МГУ, и на страницах журнала «Коммунист». И вот оказывается, что Гуревич не только не признал свои заблуждения, но и развернул их в целую книгу! Приказом министра высшего образования СССР и указанием секретаря парткома МГУ кафедра средневековой истории совместно с кафедрой русского феодализма должны были заняться этим ЧП. Первое обсуждение моей книги, на которое явилось большое количество читателей, в том числе и сторонников моих взглядов, было отменено. Некоторое время спустя было устроено закрытое обсуждение монографии, на которое не допускался никто помимо сотрудников обеих кафедр и в котором я, естественно, отказался принять участие, прекрасно понимая, чтб произойдет в обстановке, исключающей гласность. Если верить Е.В. Гутновой, то покажется, что она была непричастна к этой проработке, но, как явствует из ее мемуаров, именно она являлась заместителем заведующего кафедрой. Кстати, нужно отметить, что и в университете, и в Институте всеобщей истории С.Д. Сказкин практически значился как своего рода зитцпредседатель, ибо реально делами вершили окружавшие его лица. Перед началом этого собрания референт С.Д. выразил надежду, что тот не допустит расправы над Гуревичем. Сказкин со свойственным ему благодушием заверил его, что все будет очень хорошо и пристойно. Однако несколько минут спустя сам же, открывая заседание, квалифицировал мою книгу как «антимарксистскую», «структуралистскую» и «вредную для студентов». Таким образом было провозглашено «приглашение на казнь», и вся «королевская рать» накинулась на мое учебное пособие. Здесь речь идет не о судьбе моей книги, а о деяниях высокочтимого С.Д. Сказкина. Когда в конце обсуждения Л.М. Брагина робко поставила вопрос, не следовало ли бы рассмотреть научное содержание книги Гуревича, то Сказкин возразил: сие не входит в задачи данного совещания. Комментарии излишни.

Остается добавить, что гриф учебного пособия был снят с моей книги, но в тогдашних условиях официальная критика какого-либо произведения воспринималась интеллектуальной средой в качестве положительной рекомендации. Вскоре после этого Сергею Даниловичу и было присвоено звание 1ероя Социалистического Труда, и я невесело шутил, что по крайней мере одним из пяти лучиков золотой звезды он был обязан мне.

Вышеприведенные эпизоды деятельности С.Д. Сказкина сами по себе едва ли могут показаться существенными. Но они вплетались в ткань повседневной жизнй как его самого, так и его научного окружения. Н.А. Сидорова, А.И. Данилов и С.Д. Сказкин воплощали в себе весьма разные и подчас диаметрально противоположные черты человеческой личности, и соответственно, оценка их не может быть одинаковой. Данилов и Сидорова активно и вполне сознательно строили свою официальную карьеру, тогда как Сказкин скорее выглядел игрушкой судьбы. И его безволие, порождаемое страхом, лишало его способности активно противостоять тем роковым тенденциям, которые восторжествовали в нашей науке в 50-70-е годы. Видит Бог, я тогда не держал обиды на Сергея Даниловича за действия и высказывания, так или иначе направленные против меня, и теперь вспоминаю о нем неизменно с теплотой. Упомянутые выше эпизоды суть симптомы болезни, которая в разных формах и в неодинаковой степени охватила далеко не его одного.

Я остановился на фигуре академика Сказкина не только потому, что ему посвящена отдельная глава в мемуарах Е.В. Гутновой, но и по той причине, что на его психике страх оставил неизгладимые следы. Это страх, социальные и идеологические корни коего очевидны, в конечном итоге и погубил С.Д. Сказкина как исследователя.

Тяжело признать, что жертвами неимоверного давления официальной доктрины и ее ревнителей на лучших представителей старшего поколения наших профессоров в той или иной мере были практически все. Мой любимый учитель Александр Иосифович Неусыхин