Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Да,

Будто Чанъэ на мгновеньепокинула Лунный чертог,Будто небесная феяВниз, по хрустальным ступенямступает соцветьями ног.

Симэнь был очарован ее красотой. Тетушка Сюэ поспешно отдернула занавеску, чтобы впустить прелестную хозяйку, и та, скромно поклонившись гостю, села напротив. Симэнь не сводил глаз с чаровницы, рассматривая ее с головы до пят. Она потупила взор.

— У меня умерла жена, — начал гость. — И я хотел бы, чтобы вы вошли ко мне в дом и вели мое хозяйство. Каково будет ваше мнение, сударыня?

— Позвольте узнать, сколько вам лет, сударь, и давно ли вы живете без хозяйки?

— Впустую прожито двадцать восемь. Родился я в полночь двадцать восьмого дня в седьмой луне. Увы, больше года как умерла жена. Осмелюсь спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня?

— Мне тридцать.

— Значит, вы на два года старше меня…

Тут в разговор вмешалась сваха:

— Когда жена старше на два, богатству день ото дня расти, а на три — целые горы его обрести.

Не успела она договорить, как вошла служанка с тремя чашками и засахаренными апельсинами. Она заварила чай в отделанные серебром лаковые чашечки с серебряными ложечками в форме абрикосового листка. Хозяйка встала, протерла чашку своими изящными тонкими пальчиками и с поклоном поднесла Симэню, который не замедлил ее принять.

Тут тетушка Сюэ, быстро нагнувшись, приподняла хозяйкин подол, чтобы показать гостю пару прелестных золотых лотосов-ножек, величиною точь-в-точь в три цуня, с очаровательными острыми-преострыми носками, обутых в ярко-красные расшитые золотыми облаками туфельки на толстой подошве из белого шелка. Симэнь пришел в восторг. Вторую чашку хозяйка подала свахе Сюэ, и только потом села за чай сама.

После чая Симэнь велел Дайаню внести квадратную коробку с подарками. Два узорчатых платка, пару дорогих шпилек и полдюжины золотых колец выложили на поднос и преподнесли хозяйке. Сваха намекнула ей, чтобы она поблагодарила гостя.

— Когда же вы, сударь, намерены прибыть с подарками? — спросила хозяйка. — Мне хотелось бы сделать кое-какие приготовления.

— С вашего согласия, сударыня, — отвечал Симэнь, — двадцать четвертого в этом месяце я мог бы привезти вам свои скромные подарки, а второго в следующей луне устроим свадьбу.

— В таком случае я завтра же пошлю на окраину города своего слугу уведомить тетушку Ян, — заметила хозяйка.

— Его милость вчера навестили почтенную госпожу и обо всем переговорили, — вставила сваха.

— Что ж изволила сказать тетушка? — поинтересовалась Мэн.

— Как она обрадовалась, узнав, по какому поводу прибыл господин Симэнь! Велела мне пригласить его милость к вам, сударыня, и сказать: «Если за такого господина выходить не хочет, то за кого же еще?! Такова, говорит, моя воля, и я на своем настою».

— Если так сказала тетушка, значит все обойдется благополучно, — заключила Мэн.

— Дорогая вы моя! — воскликнула Сюэ. — Не подумайте, что если сватаю, значит, обманываю.

Симэнь распрощался с хозяйкой. С ним вышла и тетушка Сюэ. Когда они подошли к концу переулка, сваха спросила:

— Ну, как невеста?

— Доставил я тебе хлопот, мамаша.

— Ну, поезжайте, сударь, а мне еще надо ей кое-что сказать.

Симэнь сел верхом и отбыл в город.

— А не дурно выйти за такого господина, не правда ли? — начала сваха, вернувшись в покои Мэн.

— Ведь у него есть жены, чем же они занимаются? — спросила хозяйка.

— Верно, дорогая моя, дом не пустует. Только, спрашивается, найдется ли среди них хоть одна с головой. Не верите — скоро сами убедитесь. А хозяина кто не знает! Другого такого богача во всем Цинхэ не встретишь. Известный торговец лекарственными травами. Чиновникам взаймы дает. С областными и уездными правителями дружбу водит, а недавно с самим командующим придворной гвардией Яном породнился. С такой родней кто ему посмеет перечить!

Хозяйка накрыла стол, поставила вина и закусок. Только они сели, как явился Аньтун, слуга тетки Ян. Он принес в коробке деревенские сласти — четыре выпеченных из рисовой муки пирожных с финиками, леденцы и крендели с начинкой. У хозяйки он спросил, дала ли она согласие Симэнь Цину, и продолжал:

— Моя госпожа велела сказать: «Если не хочет выходить за этого господина, так за кого же еще?»

— Поблагодари свою госпожу за внимание, — отвечала Мэн, — и передай, что я согласна.

— Вот видите! — подхватила Сюэ. — Небо свидетель! Мы, свахи, зря не скажем. Сама госпожа прислала к вам этого господина.

Хозяйка выложила подарки и, до отказу наполнив коробку сладостями и солониной, передала Аньтуну.

— Низко кланяйся госпоже, — наказала она слуге, наградив его полсотней медяков. — Скажи, что на двадцать четвертое договорились о приезде жениха с подарками, а второго в будущей луне будет свадьба.

— Что это вам прислала почтенная госпожа? — не удержалась сваха, когда слуга удалился. — Вы уж со мной бы поделились, матушка. Надо ж дома ребятишек побаловать.

Хозяйка дала свахе леденцов и с десяток кренделей, и та, рассыпаясь в благодарностях, отправилась восвояси, но об этом говорить не будем.

* * *

А теперь расскажем о дяде Чжане Четвертом. Ссылаясь на младшего племянника Ян Цзунбао, дядя Чжан задумал прибрать к рукам состояние невестки, поэтому настойчиво рекомендовал ее в качестве второй жены ученому Шану, сыну помощника областного правителя, который имел ученую степень цзюйжэня[163] и жил на Большой улице. Если бы к ней сватался какой-нибудь простой смертный, тогда другой разговор, а тут Чжану пришлось столкнуться с Симэнь Цином, у которого лавка против управы и сама управа в руках. С ним тягаться — горя не оберешься. Долго он размышлял, прикидывал и так и сяк и, решив наконец, что самое верное — расстроить женитьбу, направился к невестке.

— Откажи Симэню! — настаивал он. — Иди-ка ты лучше по моему совету за ученого Шана. Сын помощника областного правителя, человек образованный, знает поэзию, обряды и этикет. У него поместье, земля. Будешь жить припеваючи. А что Симэнь Цин?! Мошенник бесстыжий! Уж который год всю управу в руках держит. И старшая жена у него, знаю, есть — дочь тысяцкого У. Каково тебе покажется, а? Была старшей, да станешь младшей. У него одних жен не то три, не то четыре, не говоря уж о служанках. Семья большая. К нему попадешь — хлебнешь горя.

— Говорят, как ни много лодок, а всякая себе путь находит, — возражала ему Мэн. — Есть старшая жена, так я готова называть ее старшей сестрой, а сама стану младшей. Женщин много, говорите? Но кто бы мужу ни полюбился, ему все равно не закажешь, а разлюбит, так не удержишь. Будь у него сотня человек — не побоюсь. Да что говорить о богатых! У них по четыре да по пять жен у каждого. Возьми уличных нищих — одного ведет, другого на руках несет, у каждого хвост — сам четвертый. Вам, дядя, не стоит особенно волноваться. Перейду к нему, буду себя вести как подобает, и все пойдет по-хорошему.

— А еще слыхал, — продолжал свое дядя, — что он живыми душами торгует. Жен своих избивает и мучает. Чуть какая не угодит, зовет сваху и велит продать.[164] Неужели и тебе хочется такое терпеть?!

— Не то вы говорите, дядя. Какой бы строгий муж ни был, жену он бить не будет, если она расторопна и услужлива. А я так себя поведу, что сама лишнего не скажу и разговоры слушать не стану. Что он мне сделает! Конечно, если жена поесть любит послаще, ленива да с длинным языком, такая сама на свою голову неприятности накликает. Такую и стоит бить как собаку.

— Погоди! — не унимался Чжан. — У него, говорят, дочь лет четырнадцати, незамужняя. Вот на нее нарвешься, а языков хоть отбавляй — изо всех углов начнут на тебя шипеть, что тогда?

— Ну что вы, дядя, все говорите! Взрослые — взрослыми, а дети — детьми. К каждому свой подход. С ребенком надо быть ласковой, тогда не придется опасаться, что муж разлюбит или дочь ослушается. Не боюсь я, будь у него куча детей.

— Посмотри, до чего он беспутный! Домой не заявляется — спит среди цветов, ночует под ивами.[165] Ничтожество — одна лишь внешность и есть. Скольких он обобрал! Не погубил бы он и тебя.

— И опять вы не правы, дядя, — стояла на своем Мэн. — Ну и что ж из того, что муж гуляет. Наше женское дело — в заднем флигеле распоряжаться, а что там, за дверьми нашими делается, — нас не должно касаться. Ведь не бегать же за мужем по пятам! А счастье человека — оно как деньги — приходит и уходит. Один бедствует, другой роскошью наслаждается. Случается, и у государя казана пустеет, тогда и ему приходится к придворному конюшему за займами обращаться. Кто, — про купцов я и не говорю, — будет деньги как сокровище хранить! Достаток на подоле приходит. И к чему вы, дядюшка, так расстраиваетесь?