Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

задачи с университетами и светской наукой[250]. Но вопрос о духовно-учебной реформе был поставлен и с церковной стороны, хотя и несколько по иным причинам.

16 января 1855 г., на месяц раньше императора, умер обер-прокурор гр. Н.А. Пратасов[251], инициатор церковных реформ 1840-50-х гг. Конец девятнадцатилетней эпохи сильного обер-прокурора сам по себе подразумевал возможность значительных изменений во многих вопросах церковной жизни, и это усугубило реформационные стремления и предложения.

Вопрос об изменениях в духовном образовании вставал неизбежно уже в первых записках о пересмотре разных уровней церковного устроения. Проекты преобразования высшего церковного управления затрагивали вопрос о реорганизации центрального управления духовно-учебной системы. Реформы, касающиеся приходского духовенства и членов их семей, подразумевали вопрос об изменении системы подготовки духовенства и образования детей духовного сословия. При этом неизбежен был трезвый пересмотр и внутренних проблем духовного образования, в частности высшего.

Порядок, установившийся в духовном ведомстве к середине XIX века, давал обер-прокурору особые права и возлагал особые обязанности по отношению к духовно-учебной системе. Несмотря на то, что духовные школы подчинялись с 1839 г. непосредственно Святейшему Синоду, личность обер-прокурора приобретала большое значение при обсуждении изменений в духовно-учебной области. После непродолжительного исполнения этой должности А.И. Карасевским[252] в октябре 1856 г. обер-прокурором был назначен граф А.П. Толстой. Материалы ревизий духовных школ, просмотренные новым обер-прокурором, содержали сведения о безжизненности читаемых предметов, недостаточно рациональных методах преподавания, слабости преподавателей[253]. Личные наблюдения графа А.П. Толстого подтвердили и усугубили замечания ревизоров: все время учащихся было занято перепиской записок, по которым преподавали выпускники академий, часто нелепых, непонятных, курсы были неупорядочены, нравственного влияния на учащихся их наставники не имели. Это означало, что академии неудовлетворительно готовят своих студентов к предстоящей деятельности, окружные академические правления не могут наладить преподавательскую деятельность в своих семинариях, академические Конференции – создание достойных учебных пособий для преподавания наук семинарского курса. Решение было принято: «сообразно с современными потребностями Святейший Синод признает необходимым заняться пересмотром системы воспитания и образования нашего духовного юношества»[254].

В ДУУ к этому времени был накоплен определенный запас записок 1837–1857 гг. о недостатках преподавания в духовной школе и возможных путях его улучшения[255]. Но требовалось современное, более основательное и компетентное, мнение, и его должен был высказать епископат.

В конце 1857 – начале 1858 г. мнение о желательных изменениях в духовном образовании было высказано столичными митрополитами – Санкт-Петербургским Григорием (Постниковым) и Московским Филаретом (Дроздовым). Этот документ положил основу грядущему преобразованию, хотя нельзя сказать, что многие из высказанных в нем идей попали в окончательные варианты новых Уставов[256].

Во взглядах архиереев на предстоящую реформу нас интересуют два вопроса. Первый: считали ли представители русского епископата в конце 1850-х – начале 1860-х гг. необходимой кардинальную реформу, принципиально изменяющую духовно-учебную систему на уровне уставов? Второй: какие конкретно изменения предлагали архиереи для улучшения деятельности духовных академий в эти годы?

Записки столичных архиереев показали, что положение, сложившееся в духовно-учебной системе к концу 1850-х гг., в частности в академиях, их не удовлетворяло. Но митрополит Григорий более резко оценивал недостаточно высокий уровень специальных богословских знаний выпускников академий: «Наши высшие духовные училища дают только энциклопедическое образование»; имея достаточно развитую высшую духовную школу, «мы не имеем специальных ученых по предметам нашего духовного образования»; воспитанники академий, «подробно не знакомые ни с одним предметом», не получают и «настроения в Академии к занятию определенным кругом предметов»[257]. Святитель Филарет считал, что выпускники знают, по крайней мере, догматическое богословие[258]. Однако печальные выводы и сознание, что изменения необходимы, не вызывали в архиереях реформационного пыла.

Митрополиты Филарет и Григорий считали, что достаточно:

1) внести некоторые изменения в учебные планы, то есть в порядок преподавания наук в академиях, 2) подкорректировать учебные программы, то есть содержание и методы преподавания отдельных предметов, 3) дать светским наукам постановку, соответствующую их положению в духовной школе, 4) усовершенствовать саму академическую систему обучения, как систему высшего образования, 5) организовать систему, ведущую к обладанию воспитанниками духовных академий «специальной ученостью», но при этом не приносить в жертву полноценное всестороннее богословское образование.

Главную проблему учебных планов архиереи видели в сосредоточении всех богословских наук в высшем отделении: курс богословских наук не успевает усваиваться, а студенты низшего же отделения, слушая одни светские науки, «отвлекаются и от образа мыслей, и от языка, свойственного богослову». Архиереи предлагали расширить преподавание богословских наук на низшее отделение[259]. Других путей борьбы с многопредметностью не предлагалось, но по отдельным замечаниям святителя Филарета можно понять его мнение: надо очень продуманно менять учебные планы как при введении новых предметов (библейская археология), так и при увеличении числа часов на старые (например на церковную историю)[260]. Не всегда учебные планы даже высшей школы должны следовать за развитием науки.

В рекомендациях по конкретным наукам преосвященные отчасти повторяли положения 1808–1814 гг., которые так и не были реализованы, отчасти их корректировали, с учетом произошедших изменений и замеченных недостатков в академическом преподавании.

Изучение Священного Писания, как и прежде, ставилось во главу угла, но предлагалось преподавать его на протяжении всех четырех лет академического обучения, обращая при этом внимание на понимание текста и библейское богословие, а не на мелкие подробности, исторические и бытовые[261]. В догматическом богословии святитель Филарет считал наиболее важным усиление положительного изложения православного догматического учения, обличение же лжеучений должно получить практическую постановку: не только «строго обличать лживость» иных учений, но предлагать «правила» ведения миссионерских бесед с иноверцами. Митрополит Григорий и архиепископ Ф. предлагали особое внимание при этом уделять «лжеучению наших раскольников»[262]. Все отмечали недостаток нравственного и пастырского богословия – отвлеченность и теоретичность. Учебные программы не содержали главного: проявления добродетели христианина и пастыря «в разных обстоятельствах жизни», указаний практических решений ситуаций, «которые могут смущать христиан и затруднять пастырей». Архиереи предлагали ввести в учебные планы педагогику, но в качестве раздела нравственного и пастырского богословия[263]. Более церковно-практический характер предлагали дать законоведению[264]. Все отвечающие архиереи считали необходимым усилить преподавание церковной истории, и непременно по «истинным источникам»[265].

Значительное внимание оба митрополита уделили постановке общеобразовательных наук в академиях. В философии и словесности предлагалось провести определенное изменение состава учебных программ. В преподавании гражданской истории главное внимание было обращено на основные идеи и методы[266].

Замечания о характере преподавания в академиях не несли ничего принципиально нового по сравнению с документами 1808–1814 гг. Но реальность отрезвляла и показывала невыполненность положений Устава 1814 г.: вновь надо было говорить о вреде буквального изучения предметов, необходимости полагаться не на память студентов и количество заученного, а на разумение и