Может быть, он? - Елена Лабрус

верить биркам, стоимость каждого как крыло от самолёта, а не как рессора от трактора.

Может, он и боится садиться за руль, и живёт в автосервисе, но совсем не тот простой парень каким кажется. Да, он прост. Но не той простотой, в которой подразумевают примитивность, необразованность, заурядность и дубоватость. Его простота — отсутствие наигранности, пафоса и кичливости. А вообще, не слушайте меня. Я же как фанатка, тайком пробравшаяся в дом кумира — что бы ни нашла, оно мне всё равно понравится. Хоть труп кота. Скажу: заслужил.

На подоконнике лежали смятая штора и книга. Детектив. Надо же, я тоже люблю этого автора.

Шумный, многолюдный автосервис сегодня казался совсем не тем местом, где я была вчера. А с высоты комнаты и вообще незнакомым.

Рядом с Миро̀ стоял высокий красивый неславянской внешности мужчина. Он то и дело отвлекался: то отвечал, то командовал, то кого-то куда-то посылал на неизвестном мне языке. Хозяин автосервиса?

Я выглянула, Мир меня увидел и подмигнул.

Чёрт! Я махнула ему рукой и поспешила ретироваться: развернулась к стоящей на столе скульптуре.

Это же так называется? Скульптура. Хотя она и была собрана из старых запчастей, шестерёнок, гаек и деталей с неизвестными мне названиями.

Бегущая лошадь. С металлической гривой, развевающейся на ветру.

Сильная, изящная, смелая. Свободная.

— Потрясающе, — погладила я изгиб блестящей спины, переходящий в круп.

— Да так, — скромно отмахнулся хозяин комнаты.

— Так? — вытаращила я глаза. — Хочешь сказать, это сделал ты?

— Это нетрудно. Бери — и вари. Металлолома хватает. Но, вот увидишь, матери не понравится.

Он поставил на стол горячий чайник. Кружки, пакет с печеньем, упаковку чая в пакетиках.

— Это подарок ей на день рождения?

— Да, она любит лошадей, но наверняка скажет: лучше бы просто купил цветы, — вздохнул Мир.

— Можно я куплю ей цветы? — покосилась я на лошадь. Как такое может не понравится? Это же настоящее произведение искусства. Не детская поделка из железок — шедевр.

— Конечно. У тебя как дела? — посмотрел он на полотенце.

— Всё хорошо. Но нужно высушить штаны. Фена у тебя, случайно, нет? — не стала я посвящать его в подробности, что выстиранные трусы пришлось отжимать полотенцем: всё же какой-никакой, а стыд у меня должен быть.

— Наливай пока чай. Сейчас принесу, — ответил он.

И вернулся, когда я наполнила до краёв кипятком две кружки.

— Тот мужик, что стоял с тобой внизу, он кто? Хозяин автосервиса?

— Э-э-э… Да. Гамлет. В смысле не принц датский, — улыбнулся он на мой недоумевающий взгляд. — Просто имя, распространённое в Армении.

И вот здесь, когда самое время было литься непринуждённой беседе, где мы бы открыли друг в друге какие-то новые качества, поведали сокровенные тайны, признались в мелких грехах, — я так точно готова была признаться, что лазила в его шкаф, — ему позвонили.

«Венера» — невольно прочитала я на экране лежавшего на столе телефона.

— Прости, это женщина отца, я должен ответить, — взял он телефон и вышел.

Я поболтала в кружке пакетиком, откусила печенюшку, зевнула, чувствуя, что усталость и ночной недосып уже давали о себе знать, пофотографировала лошадь и пошла сушить штаны.

— Как отец? — вышла я в ещё горячих джинсах.

— Всё так же невыносим, — качнул головой Миро̀. Пока я жужжала феном, он уже и поговорил, и переоделся, и после спортивных штанов в джинсах выглядел как с рекламного плаката Левайс: с такой задницей ему там самое место. — Отец решил никому ничего не говорить, и Венера недоумевает, что происходит. Они должны были вместе пойти к матери на день рождения, — развёл он руками. — Но что-то мне подсказывает, он решил пойти без неё. Вернее, не с ней. И мать уже в курсе, а Венера почему-то нет, — пожал он плечами. — Я вас познакомлю, если он всё же придёт.

— Тогда ты станешь первым парнем на земле, что начал отношения с девушкой со знакомства с родителями, — улыбнулась я. — Ты должен ехать? — показала я на его одежду.

Он кивнул.

— Подвезти?

— Если тебе не тру…

Мы, не сговариваясь, повернулись к снова ожившему телефону, который его перебил.

Теперь на экране горело другое имя. И лучше бы я выколола себе глаза, чем увидела эту короткую надпись и то, как Миро̀ изменился в лице.

— Мне не трудно. Жду тебя внизу, — подхватила я сумочку.

Я неумышленно оставила дверь недозакрытой и умышленно притормозила (надо спросить у мамы: у нас в роду случайно не было шпионов, или только Варвары, и те не всюду сующие свой любопытный нос, где надо бы), но Мир подошёл и плотно закрыл дверь изнутри, чуть не поймав меня с поличным.

Вообще, у меня есть оправдание, опираясь задницей о машину, рылась я в сумке в поисках сигарет. Я так уважала личное пространство бывшего, не задавала лишних вопросов, всему верила на слово, даже не рылась в его вещах, что в результате закончилось всё плачевно.

И Гарик хоть и сделал мне больно, был прав: доверяй, но проверяй.

Но жизнь меня, видимо, ничему не учит.

Она! — хмыкнула я, найдя только помятую конфету. Засунула в рот, смяла фантик и бросила через забор.

Баскетболистов у нас в роду, похоже, точно не было: смятый комок ударился о сварную ограду и упал мне под ноги. Может, хоть футболисты были, зло пнула я бумажку и посмотрела на окно на втором этаже над боксами: Миро̀ ходил по комнате из угла в угол с прижатым к уху телефоном.

Кого называют в телефоне «Она»? Уж точно не регистратуру поликлиники. И вряд ли он называл своих женщин в контактах как одна гинеколог пациенток: Алла (гонорея), Белла (аборт), Виктория (гименопластика). «Кристина Валерьевна (домкрат)», приятно познакомиться.

Она это значит —