ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА

Очень скоро на нас сухой нитки не осталось. Промокшие насквозь ранцы стали тяжелее, лямки больно врезались в плечи. Тонкие ремешки касок, болтавшихся у нас за спиной, быстро перетирались, каски приходилось выбрасывать.

Я ускорил шаг, стараясь отыскать сержанта и его людей. Вряд ли я сильно отстал от приятелей, но догнать их почему-то никак не мог. Два дня прошло в напрасной суете, а потом я сдался. Надо было смириться с тем, что мои приятели начисто лишены совести, чувства долга и порядочности – тех человеческих достоинств, в которые я с такой надеждой «инвестировал» свою соль.

Потоки воды падали с небес, ручьями струились по траве, пузырились на дороге. Некоторые солдаты, совсем обессилев, заползали в болотца затопленной травы. Многие лежали ничком, погрузив лицо в воду. Казалось, они даже не дышали. Однажды мы проходили мимо очередного безжизненного тела, и кто-то рядом со мной сказал:

– Отмучился бедняга… Нас всех ждет такой конец.

К моему удивлению, «труп» поднял голову, с лица потекли струйки воды. Моргнув пару раз, «труп» спросил:

– Чего-чего?

Мы поспешно ретировались.

Многие тела на обочинах постепенно разбухали, превращаясь в бесформенные кучи слизи, вроде тех, что я видел в рыбацкой деревне. Эти люди, конечно, были мертвы. На поверхности воды копошились личинки, кружились вокруг пучков зелени, потом, извиваясь, устремлялись к трупам.

Мертвецы уже давно были освобождены от всего лишнего, у них осталась только форма, плотно обтягивавшая гниющую плоть. Ботинки отсутствовали. Выбеленные водой, распухшие ступни выглядели в точности как ножки богов-младенцев на древних буддийских фресках.

От воды поднимался кислый запах гниющих трав, к нему примешивался зловонный трупный смрад, так хорошо мне знакомый.

Порой дождь прекращался, из-за туч появлялось солнце и сквозь кроны деревьев метало в нас ослепительные стрелы. В такие минуты мы быстро раздевались и повсюду раскладывали, развешивали свою одежду для просушки. Худые, грязные, обнаженные тела, груды тряпья – сам не знаю почему, но эти картины и образы казались мне удивительно выразительными. Блестящая зелень, синеватая смуглость обнаженной кожи, бурая форма, серая белизна нижнего белья – все сливалось в один цветной узор.

Из-за дождей американские самолеты нас почти не беспокоили. Зато нашу колонну постоянно атаковали вооруженные до зубов филиппинские партизаны.

Тропа, по которой мы шли, бежала по предгорьям центрального горного массива на запад. Но под натиском партизанских отрядов нам приходилось отступать в глубь острова и двигаться по перевалам на север, параллельно береговой линии.

Мы пересекали горные реки, превратившиеся в широкие мутные стремнины. Довольно часто бурлящий поток сбивал с ног изможденных, обессилевших солдат и уносил прочь.

Как-то ночью мы увидели слева, далеко внизу, в заливе, город Ормок. Во мгле дрожали огни.

Бугры центральной гряды становились более пологими, за ними лежала цепь холмов, растянувшись вдоль побережья; наша тропа скакала по их макушкам, которые походили на гребни волн, отхлынувших после удара о берег.

Низины между холмами и предгорьями центральной гряды покрывал слой грязи и тины, словно после наводнения. Все вокруг: холмы, поля, леса – плыли, тонули в тропическом ливне, источая гнилостную вонь. Порой тяжелые облака медленно опускались к земле и оседали на древесных кронах. Потом налетал резвый ветер и срывал с ветвей и сучьев пухлые клочья. Нескончаемые потоки воды с шуршанием текли на землю, казалось, окрестности расчерчены дрожащими вертикальными полосами. Насквозь промокшие, бесконечно уставшие, мы двигались все медленнее и медленнее, расстояние между нами увеличивалось. Пропитанные водой башмаки и гетры расползлись на куски и теперь украшали обочины тропы.

Критерии пригодности и непригодности отдельных вещей определялись каждым солдатом самостоятельно. Некоторые доведенные до крайности индивиды подбирали чужую, брошенную за ненадобностью обувь и пытались использовать ее по назначению до тех пор, пока не попадалась более подходящая пара. Так они и шли, без конца меняя башмаки.

Мои ботинки растрескались уже давно, во время жития у картофельного поля. И вот на днях они лопнули, развалившись ровно на две продольные половинки. Дальше я пошел босиком.

Глава 24 РАЗВИЛКА

Вожделенный полуостров, на который мы все стремились попасть, лежит на северо-западе Лейте. На географической карте эта часть суши похожа на гигантское оттопыренное ухо. Волнистая горная цепь тянется с севера полуострова на юг, где обрамляет залив. В самом узком месте залива – у основания «уха» – стоит город Ормок. Когда-то там располагалась наша база.

Горы полуострова и центральная гряда Лейте тянутся параллельно друг другу, хотя и принадлежат к разным геологическим формациям. Обширное пространство между горами заполнено бесконечными заболоченными низинами и топями. По ним пролегает главный тракт. Он начинается на юге, в Ормоке, выходит на северное побережье острова к городу Каригара, огибает с севера предгорья центральной гряды и бежит по бескрайним равнинам на восточное побережье к Таклобану.

Американские войска, наступавшие с запада и востока, успешно объединились, заняли Лимон, Валенсию и другие важные стратегические пункты на ормокском тракте. Танки и грузовики бесперебойно сновали по широкой дороге, которую круглосуточно охраняли партизанские отряды. Их посты располагались равномерно вдоль всего тракта.

Мы должны были пробраться на полуостров и выйти к его юго-восточной оконечности, к Паломпону. Нам предстояло пересечь ормокский тракт. Скорбный путь отступления проходил через один крайне важный для нас пункт, известный как Большая тройная развилка. Она находилась к северу от Лимона. На перекрестке одна из дорог ответвлялась налево – на нее-то мы и мечтали попасть, полагая, что перед нами откроется свободный путь на Паломпон.

На подходах к ормокскому тракту мы наткнулись на наши отборные части. На ранних этапах военной операции бойцы этих подразделений какое-то время сдерживали продвижение американских войск с восточного побережья в глубь острова. Солдаты до сих пор отличались дисциплинированностью и боеспособностью.

Ночью мы слышали знакомое потрескивание японских пулеметов и щелчки стрелкового оружия: наши пытались перейти через тракт.

– Пропади все пропадом! – буркнул кто-то в темноте. – Вот приспичило им устроить такой концерт именно тогда, когда мы собрались тихо-тихо прошмыгнуть через дорогу! Они нам все испортили! Мы никогда не сможем перебраться на другую сторону. Америкашки теперь будут начеку.

Мы расположились на поле, с трех сторон окруженном волнистыми кряжами. Холм, возвышавшийся прямо перед нами, напоминал перевернутый вверх тормашками старый кошелек. Наступил новый день, я решил провести рекогносцировку. Вскарабкался на вершину и заметил в стороне несколько солдат. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, я спрятался за кустами и занялся наблюдениями.

Внизу, примерно в сотне метров от холма, посередине затопленной низины виднелись насыпь и небольшой отрезок дороги с ограждением. Ормокский тракт! Местами над темным зеркалом топей тянулись к небу, словно таинственные утесы, огромные акации. Справа громоздился лесистый бугор. Низкорослые кустарники зеленым бархатом обрамляли подножие холма и стекали в низину складками пышного шлейфа. Слева, за лесом, возносилась ввысь гора. Остроконечная вершина пряталась в облаках. Канквипот – самый высокий пик горной системы полуострова. Японские солдаты переименовали его в Канки-Хо, или пик Радости. Но похоже, правильнее было бы назвать вершину пиком Ужаса.

Вдали, справа от тракта, лепились несколько домиков. Это и была Большая развилка, налево ответвлялась дорога на Паломпон. Она ныряла в лес, рисовала дугу вдоль подошвы кряжа и бежала вперед, взяв направление на Канквипот.

– Нам бы только до леса добраться, тогда все будет хорошо, – раздался чей-то голос из-за кустов.

По дороге время от времени проезжали американские грузовики и зеленые джипы. Впервые я так близко видел врагов. В грузовиках ехали стоя солдаты в тяжелых стальных касках и периодически палили из автоматов по нашему холму. Для устрашения. Иногда они что-то кричали, но я не мог разобрать ни слова.

– Будь они прокляты! – сказал кто-то. – Какие жирные, ядреные, точно боровы, да? Могу поспорить, эти мерзавцы ни в чем себе не отказывают.

За кустами и деревьями я не видел говорящего, но мгновенно узнал его грубый, низкий голос. Сержант! А я-то думал, что никогда его больше не встречу.

– Сержант! Ну и дела! Вы еще помните меня?! – воскликнул я непроизвольно и бросился на голос.