Рассказы о Сталине - неизвестен Автор

- Нет, - ответил я.

Фильма моего друга Чиаурели я тогда еще не видел.

- Напрасно, вы посмотрите. Хороший фильм. Только его стоит посмотреть несколько раз.- И, обращаясь к товарищу Ворошилову, добавил:-Я вообще думаю, что хорошие фильмы нужно смотреть несколько раз. За один раз ведь трудно до конца понять все, что режиссер думал и хотел сказать на экране.

В конце первого посещения товарища Сталина я попросил у него разрешения изложить ему идею одного проекта, занимавшего меня очень долгое время. В основном идея сводилась к объявлению всемирного конкурса на постройку в Москве международного университета имени Ленина с преподаванием на различных языках для юношей всего мира. Чувствуя, что я уже отнял у товарища Сталина много времени, я говорил быстро и неясно, в общем плохо. Товарищ Сталин улыбнулся и остановил меня:

- Я вашу идею понимаю, она не нова. Мне об этом уже писали несколько ученых - наших и заграничных. Но по существу мы уже эту идею осуществляем в диференцированном, так сказать, виде. Мы уже создаем Дворец политехники и Всесоюзный институт экспериментальной медицины. Этому институту мы придаем огромное, мировое значение. Мы ставим в нем на разрешение самые большие проблемы, вплоть до проблемы продления человеческой жизни...

Товарищ Сталин на мгновение задумался.

- Вплоть до продления человеческой жизни, Довженко,- повторил он, улыбаясь, тихо и задумчиво.

Мне хотелось крикнуть: "Уверен!" Но я ушел тихо и на пороге еще раз поклонился ему, и Ворошилову, и Молотову, и Кирову. А на кремлевском дворе было солнечно, и вокруг холма Москва рокотала, и видимость была потрясающе ясной на все четыре стороны света.

А. Довженко

* * *

ОТКРЫЛ ПЕРЕД НАМИ ТВОРЧЕСКИЕ ПУТИ

Произошло это вес для меня совершенно неожиданно и, может быть, поэтому еще более врезалось в памяти и оставило неизгладимый след.

Малый оперный ленинградский театр ехал в Москву на гастроли. Театр решил показать в Москве четыре советские оперы. Если сейчас это нс является диковинкой и никого бы не удивило, то в то время - в 1936 году это было событие исключительное.

Ехал театр с большим волнением. Не говоря уже о том, что всех интересовало, как воспримет и оценит Москва, передовая художественная общественность и непосредственно правительство, постановку, усилия театра над этими спектаклями, - интересовало вообще отношение к операм, созданным впервые, операм новым, не имеющим никаких традиций.

Поэтому волнение удваивалось, разрасталось. В еще большей мере волновались, естественно, композиторы.

Вез театр мою оперу "Тихий Дон", две оперы Желобинского и "Леди Макбет" Шостаковича.

Спектакли происходили в филиале Большого театра, их показывали разнообразным слоям общественности Москвы.

Один из спектаклей-"Тихий Дон"-был показан тогда сессии ЦИКа. Присутствовали многие члены правительства.

Спектакль принимался очень хорошо-настолько хороша, что я за него успокоился вполне.

Единственно, что нас волновало, - это то, что гастроли подходили к концу, а самого интересного' для нас человека и его мнения не было еще.

Как мне помнится, 16 января 'был последний спектакльставили "Тихий Дон". Я пришел в театр ко второму акту. Первый попавшийся мне навстречу человек, кто-то из работников театра, всем своим видом и выражением лща сказал мне все: я понял, кто присутствует в театре.

Я быстро прошел в ложу директора и сразу увидел в ложе напротив знакомые лица - Сталина и Молотова.

Я был прикован исключительно к этой ложе и старался в сумерках зрительного зала уловить на лицах Сталина и Молотова какое-то выражение одобрения или порицания. Конечно, это было очень трудно, но мне казалось в разных местах-может быть, мне это моя фантазия подсказывала, - что я вижу выражение то одобрения, то Порицания на лицах, вижу впечатление от спектакля.

Должен сказать, что присутствие таких зрителей страшно наэлектризовало актеров. Такого спектакля я не видел в театре ни разу: каждый делал чудеса в смысле выразительности исполнения.

После одной из самых эффектных сцен в картине-развал фронта-публика устроила авторам спектакля овацию. Мы вышли на сцену, и самый первый взгляд наш, конечно, был в ту ложу. И мы, к нашему счастью, увидели, что товарищи Сталин и Молотов стоят и вместе со всеми зрителями аплодируют нам. Мы почувствовали большое, огромное удовлетворение: наши творческие труды увенчались успехом, и Сталин, Сталин аплодирует нам!

Сильно возбужденные, мы собрались за кулисами. Обсуждали впечатления, обменивались мнениями. И вдруг подошел кто-то и попросил Самосуда зайти в ложу. Все мы страшно разволновались, так как ждали с минуты на минуту уже непосредственных впечатлений, которые принесет Самосуд.

Через несколько минут пригласили и меня. Я прошел в ложу и впервые в жизни встретился с товарищами Сталиным и Молотовым. Шел я, не чуя ног. Просто, я бы сказал, здорово перетрусил, как в таких случаях бывает. Как говорить, как держаться, что делать - промелькнули все эти мысли. Но путь был короткий, и я так ничего и не решил.

И вот, когда Сталин и Молотов поздоровались со мною, эти размышления у меня разом отпали. Все было настолько просто, естественно и приветливо, что у меня всякого рода волнения исчезли, и я просто стал отвечать на вопросы, которые мне задавали.

Первый вопрос, который мне задал Иосиф Виссарионович:

нравится ли мне моя опера? Так, полушутя. Я сказал, что да,.

действительно мне очень нравится моя опера.

Тогда товарищ Сталин спросил в том же шутливом тоне: что же, я так и не нахожу в ней никаких недостатков?

- Нет,-сказал я,-я вижу много недостатков.

- Какие же недостатки?

Я перечислил недостатки, которые мне стали ясны, особенно после постановки оперы на сцене.

Разговор касался вообще музыки, оперной классики. И вот, собственно, тогда, в этом разговоре, Иосиф Виссарионович и выразил мысль о том, не пора ли нам начать работать над собственной, советской классикой. В те времена Большой театр совсем не ставил советских опер. Ленинградский Малый оперный театр впервые поднял вопрос о создании советских опер на современную тематику.

Говорили о советской музыке и об отношении к новой музыке консервативных элементов.

Товарищ Самосуд рассказал, какую борьбу он выдерживал,.

ставя молодых, "зеленых" композиторов.

- Ну, это вам, наверное, старики мешали? - спросил Сталин. И сам ответил: - Наверное, старики.

Беседа продолжалась в течение всего антракта. Когда прозвучали звонки, призывающие к последнему акту, Сталин и Молотов пожали нам руки и пожелали дальнейших успехов.

Нужно ли говорить о том, как мы сожалели о краткости антракта!

Эта встреча отразилась на всем моем дальнейшем творческом пути. Уверенность в том, что творческая линия, взятая в "Тихом Доне", при всех недостатках, неровностях-правильная и одобрена таким человеком, который для меня, как и для всех, является колоссальным авторитетом, дала мне возможность в очень короткий срок с большим подъемом работать над второй оперой - "Поднятая целина", по замыслу гораздо более трудной. Сама тема, по отзывам тех же "стариков", являлась неосуществимой. Но, плохо или хорошо, я скоро доказал, что эта задача может быть принципиально осуществима, и "Поднятая целина" вступила в свой третий сезон благополучно. Эта уверенность в правильности пути дает мне возможность работать и сейчас.

Я сейчас пишу "Волочаевские дни". Пишу с увлечением и подъемом, не забывая ни на минуту человека, воодушевившего меня, открывшего в свое время передо мною все творческие пути, - товарища Сталина.

Композитор И. Дзержинский

* * *

БУНЕТ ОТ ПИОНЕРОВ

Учусь я в 29-й школе Бауманского района. Перешла в пятый класс.

От нашего 128-го отряда КИМ в параде участвовала я одна. Несколько раз у нас были репетиции на стадионе Юных Пионеров и два раза на Красной площади. На репетициях мы готовили песни и все выступления для показа на Красной площади.

В день парада я проснулась утром в пять часов без пяти минут. С вечера просила папу и маму, чтобы они меня разбудили.

Когда папа в половине шестого окликнул меня, я сказала, что уже не сплю. Встала, умылась, позавтракала, пошла за подругой, и вместе отправились в школу. Из школы мы все пошли на сборный пункт нашего полка. После завтрака гуляли, пели песни, танцовали. Около девяти часов утра нам роздали цветы, береты, ленты со значком Бауманского района. Потом со всем пионерским полком Бауманского района направились к Александровскому саду. Здесь был назначен сбор пионерской дивизии.

На всей Красной площади расположились московские пионеры. Я несла большой букет пионов и роз с красной лентой, который мне поручили передать пионеры своему любимому и родному Сталину. И после того как вся дивизия пионеров в один голос громко, на всю площадь сказала: "Привет родному Сталину!", я подошла к трибуне. Поднявшись по ступенькам, направилась прямо к нему. Все товарищи, которые там были, расступились. Передавая букет, я сказала: "Дорогому Иосифу Виссарионовичу...", но смутилась и немножко расплакалась. Я стояла очень близко к Иосифу Виссарионовичу и волновалась, что нахожусь с ним рядом.