Жест Евы (сборник) - Анри Труайя

Он решил подыскать уединенный уголок, куда мог бы уползать по выходным дням, стряхивая с себя повседневную скученность. Поскольку у него не было ни любовницы, ни иного подобного изъяна, он смог сэкономить на подержанный автомобиль. Выезжал на нем он крайне редко, поскольку как раз на дорогах-то и наблюдалось величайшее скопление народа. Впрочем, только здесь он и управлял чем-то по-настоящему.

Всякий раз он отъезжал в поисках безлюдности все дальше и дальше, и фортуна была к нему благосклонна. Избороздив все окрестности Парижа, он отыскал возле Фонтенбло выставленный на продажу маленький участок, затерянный среди деревьев и скал на окраине леса, – этакое логово, убежище, гнездо орла, никому не нужное. И он приобрел его за бесценок.

Жизнь его преобразилась. Из молчуна и неряхи он превратился в живчика и оптимиста. Поставленная цель помогала ему с улыбкой преодолевать бесконечные часы сидения в кабинете, давку в метро и перенаселенность дома. Он решил построить собственный домик, на собственном участке, собственными руками. Не имея иных возможностей, кроме выходных и отпускных дней, он понимал, что затея растянется на долгие годы. Но перспектива долгой трудовой повинности его нисколько не обескураживала, напротив – придавала упругости мысли и мышцам.

Навыки каменщика он почерпнул, читая специальные книги и, поскольку от природы слыл мастером на все руки, переход от теории к практике казался ему совсем простым. Практиковавшиеся ранее досуг и покупки впрок уступили место обустройству Пинеле – так обзывалось местечко: рытью траншеи и заливке фундамента, приготовлению раствора из гашеной извести, переноске камней. Пришлось расширить дорожку, чтобы можно было подъезжать к строительной площадке на машине. Неухоженная колымага стонала под тяжестью перевозимых строительных материалов; он вырвал из нее заднее сиденье и эксплуатировал нещадно. На автомагистралях другие машины опасливо сторонились и охотно уступали ей дорогу. В бюро он приходил измотанный, слегка припудренный гипсовой пылью, с исцарапанными руками. Коллеги находили его немного странным, но вдохновленным. Перешептывались, будто он завел-таки интрижку, но никак не могли взять в толк, с кем.

При всем том его озарял свет прожекторов его идеи-фикс. Из земли понемногу вырастал дом его мечты. Приземистый куб с мощными стенами, с дырами амбразур, казалось, предназначался не для мирной жизни, а скорее – для длительной обороны. Входная дверь была столь узка, что попасть внутрь можно было лишь протиснувшись боком. Единственная комната служила одновременно и кухней, и столовой, и спальней. Светлая мебель из некрашеного дерева, кровать с ременным ложем и ни одного зеркала – Эрнест Лебожю не выносил встреч с собственным отражением и часто приходил в негодование, приняв его за кого-то другого.

Когда с обустройством было покончено, он с гордостью осмотрел свое творенье. Три года нечеловеческих усилий и ни минуты сожаления. Сооружение стало для него раковиной улитки. В единственном шкафу – книги, коробки с консервами, бисквиты. Можно продержаться, не выходя наружу, несколько месяцев.

Первая ночь, проведенная в Пинеле, показалась ему волшебной. Дело было в самом начале июня. Сидя на приступке входной двери, он слушал тишину леса, вдыхал свежий запах земли, наполнял глаза едва приметным в наступающих сумерках трепетом листвы. И более всего очаровывала не так называемая красота природы, но чистота воздуха, не загрязняемого ничьим дыханием, кроме его собственного. Нетронутый край! Ночная живность бегала и летала на приличном расстоянии. Эрнест Лебожю забаррикадировался в доме и заснул, словно в самом центре абсолютно новой вселенной. Господь бог еще не принял решения о запуске в производство млекопитающих о двух руках, с вертикальной осанкой, наделенных разумом и речью. Прототипом вида был он, это он царствовал в райском саду.

Пробуждение в предрассветной дымке и благословение росой стали последними штрихами обретенного счастья. В воскресенье вечером он въехал в Париж триумфатором.

С тех пор каждый уикенд припасал для него подобную награду. Солнце и серые тучи были одинаково в радость. В ненастье этот египетский склеп казался ему еще пленительнее, как он говорил самому себе: дождь не подпускает к нему незваных гостей. Забившись в логово, под стекающим с небес проливным дождем он ощущал себя Ноем в ковчеге, с той лишь разницей, что у него рядом не было жены, и зверей он держал снаружи. Весь день он обустраивал свое пристанище. Этому занятию, думал он, и остатка всей его жизни не хватит.

Как-то в одну из суббот, приехав в Пинеле после утомительной рабочей недели, он обнаружил во внутренней обстановке едва уловимую странность. Дверь была не взломана, все цело и невредимо, но чрезвычайно развитый нюх Эрнеста Лебожю улавливал, что в его отсутствие в доме кто-то побывал. Впрочем, довольно скоро возле железного ящика с запасами еды он обнаружил следы грязных башмаков. Не хватало также бутылки красного вина, а в остальном, ничего не было украдено, ничего не было тронуто. Проглотив гнев, Эрнест Лебожю два дня и две ночи провел в засаде за окном. Он вернулся в Париж в понедельник на рассвете, так и не дождавшись чужака.

В конце следующей недели он ехал в Фонтенбло с беспокойством. Дом стоял на прежнем месте, под деревьями, с притворным видом непорочной девы, при ближайшем рассмотрении меняющей свое обличье на полную себе противоположность. Эрнест Лебожю догадался об этом с первого же взгляда и, ужаленный приступом ревности, устремился внутрь.

Как в прошлый раз, несмотря на запертую на два оборота ключа дверь и закрытые изнутри ставни, в воздухе витал дух инородного присутствия. На столе грязный стакан, рядом вчерашняя газета. Эрнест Лебожю гневно отметил эти нарочитые следы и принялся мечтать о предстоящей мести. Предупредить полицию? От одной лишь мысли, что здесь придется встречаться с сыщиками, екнуло под сердцем. Он решил действовать сам, и первой идеей было сменить все запоры, а на входе прикрепить табличку: «Вход строго запрещен». Собаки у него не было, а угроза могла подействовать.

Но он плохо знал пришельца. Тот явился вновь, несмотря на предупреждение и новые замки. Тогда Эрнест Лебожю опоясал участок колючей проволокой и через каждые пять шагом расставил, прикрыв их ветками, капканы. В оставшиеся бреши он набросал колючек и бутылочных осколков. Подобное проявление недовольства удивило его самого.

Через неделю он обнаружил в одной из ловушек кролика, а в доме – переполненную окурками пепельницу. Кровь прихлынула к его лицу: он понял, что отныне между ним и незнакомцем объявлена война. Для него начиналось существование, густо приправленное полицейским расследованием. На службе, пренебрегая отчетами, он с маниакальной улыбкой набрасывал эскизы необходимых орудий лова прямо на официальных бланках. Но противная сторона была сильна, и всякий раз он убеждался, экспериментируя на участке с очередным новшеством, что ловушка опять не сработала. Увлекшись состязанием, он превзошел себя в выдумывании устраиваемых козней, на что противник отвечал совершенствованием их обнаружения и обезвреживания. Волчьи ямы, огненная западня, подвесные гильотины, силки, липкая лента, водяные брызгалки – все было опробовано, все было бесполезно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});