Покушение на Еву - Федор Березин

Вот теперь, немного отдышавшись, он вспомнил о Бедуине. Сердце тревожно екнуло, он еще раз осмотрел окрестности, но теперь не в поисках врагов, а с улетучивающейся надеждой увидеть знакомый силуэт. Он еще надеялся, вбегая на ближайшую скалу, но и оттуда он не обнаружил никаких следов друга. Он стал тешить себя мыслью, что следопыт не смог перебороть ужас и сейчас улепетывает в родные края, внутренне стыдясь своего страха, но то был слабый обходный маневр для подавления собственного внутреннего дискомфорта. Он мог попытаться отправиться на поиски, но там, внизу, оставался «шар». Александр спустился с возвышения, а холодный комок безысходности внутри разрастался вширь. Сквозь усы и прочую волосатость лица до губ докатился солоноватый привкус, а нехоженая тропа под ногами начала застилаться пеленой. Одиночество, это постоянное одиночество мира, из которого он никогда не сможет найти выхода, воспользовавшись удобным случаем, выпрыгнуло из тщательно замаскированных повседневностью глубин и навалилось на сознание. Некоторое время он брел на автопилоте, и отчаянье давило его горло железными тисками. Он механически смахнул слезы и одновременно больно ударился ногой о большущий камень. Этот молодой мир не очень давал время расслабиться философскими размышлениями о смысле жизни. Александр присел, растирая прямоходящую конечность. Это его и спасло: неслышно, поскольку в отличие от пуль, не тратя силы на преодоление звукового барьера, над ним прошло тяжелое копье с массивным кремневым наконечником. Александр обнаружил его присутствие, когда оно высекло искры из мирно дремлющего далее по курсу булыжника. Он залег: наверное, сработала привычка, принесенная сюда из того удаленного мира, в котором уже изобрели окопы. Однако здесь, незнакомый с такими чудесами метатель сразу же выдал себя: он издал протяжное гиканье, досадуя о промахе, он даже высунулся из своего укрытия – развала камней в промежутке между скалами.

Александр потянулся за нунчаком и быстро вскочил. Что-то в выражении его лица, видимо, очень не понравилось нападающему, или он заметил своих почивших товарищей и наконец-то связал это событие логической цепочкой и экстраполировал его на будущее, но он не стал дожидаться, пока Александр приблизится, а рванул прочь. Однако Александр не собирался его упускать, он должен был обезопасить свое будущее продвижение с трофейной аппаратурой. Преследуемый, видимо, не являлся прирожденным спринтером, поскольку, несмотря на полное отсутствие знакомства с обувью, бежал вяло, а Александр, познавший бег босиком только здесь, выкладывался тем не менее полностью. Однако поединок не состоялся. За одной из близлежащих скал «гоблин» начал издавать призывные звуки, и, повернув за угол, Александр обнаружил еще двоих супостатов. Они были очень заняты – они разделывали мясо. А когда Александр понял, чье это было мясо, комок в горле на несколько секунд остановил его воинственный порыв.

Они успели вскочить, взяв в окровавленные руки палицы и копья, успели бросить заточенные нуклеусы, которыми они орудовали, как мясницкими ножами, они были спокойные и деловые, они не видели убитых им товарищей, вряд ли догадывались, что такое можно сделать в одиночку, а за неимением вразумительной высокоемкой речи беглец не мог донести им это известие быстро, они просто видели перед собой представителя вполне съедобного вида со странным, малоопасным на вид оружием. А Александр все стоял, не в силах перебороть ужас, сидящий внутри, и смотрел на останки Бедуина. Видимо, мясникам не было охоты нести труп в свое логово целиком, из примитивного рационализма они решили забрать только нужные, самые вкусные части. Действия свои они не считали аморальными или преступными, а потому не торопились. Они были местные, сыны своего времени и просто привыкли есть все, что попадалось под руку, они совсем не ожидали встретить на пути Александра – пришельца с вычурной, человеколюбивой, фарисейской моралью, продукт чудовищной цивилизации, родившей атомную бомбу задолго до его рождения. Скорее всего, они не получили команды от «шара» или его сигнал не мог прорваться через их занятое работой сознание, так что заплатить теперь они должны были за свои собственные поступки, а не за чужие грехи. Александр уже совсем не жалел тех, убитых накануне, холодная волна ненависти накатывалась на него изнутри. Она стирала барьеры.

И он завопил, не пытаясь сдерживать ярость, и двинулся им навстречу. Он убил их всех, даже тех, которые пытались убегать.

А когда он наконец сумел добраться до полурасчлененного Бедуина, его вырвало. Он почти не обратил на это внимания. Он не мог заставить себя даже дотронуться до головы, которую они не сумели до конца отделить от туловища, видимо, это было сложно делать маленькими отшлифованными кремнями. А сверху уже пытались добраться до мяса стервятники, и пришлось их отгонять, хотя бы от товарища. Александр даже не представлял, как в этой каменистой почве будет хоронить Бедуина, и не стал делать этого, он вспомнил о своей цели и испугался, что не успеет самого главного. Не до сентиментальностей теперь было, да и не умели еще в этом мире хоронить. Он оставил этим большим хищным птицам громадный запас продовольствия. История зацикливалась, повторяя то событие из будущего, когда он останется один: там, в еще не родившейся стране, против не существующего ныне оружия.

* * *

Два связанных воедино противоречия питали Александра: он обливался потом и одновременно страшно хотелось пить – вливать внутрь организма жидкость, но он так и не сумел изготовить нормальную непротекающую фляжку. Этот чертов сосуд из кокоса откупорился при последней драке, и теперь воды не осталось, но нужно было терпеть до спуска в долину, он не был местным и потому не знал, где находятся близкие минеральные источники. Но самое главное теперь было – «шар». Александр пытался бить его камнями различного размера и формы, но материал был прочный, эта посылка из враждебной неизвестности была сработана из вещества недостижимой в этом мире прочности. Сейчас Александр взбирался на каменистый уступ, и не просто взбирался, а толкал впереди себя злополучного «пришельца». Он напоминал себе Сизифа, но, в отличие от того несчастного, его труд должен был чем-то завершиться.

А когда он катнул эту штуковину с обрыва, то сам едва не потерял равновесие. Не хватало еще размозжить себе череп после всего пережитого и погибнуть там, внизу, в доступном всем ветрам месте, где вероятность сохранения хотя бы одной косточки для будущих палеонтологов выражена отрицательными числами с многократной степенью.

А высокотехническая штуковина пошла, кувыркаясь, вначале несколько вразвалку, так что у него сердце екнуло, предвидя опасность западания «шара» в какую-нибудь полость вертикально вздымающегося слева продолжения скалы, но затем, по мере увеличения наклона, все быстрее, и вот оторвалось, скрылось из глаз это чудо техники. Он, спеша, подскочил к краю. «Шар» стремительно уменьшался, и ничто не собиралось тормозить это неумолимое быстрое падение: не взвились парашюты и не полыхнули белым пламенем ракетные ускорители. И вскоре в этой звенящей тишине он услышал удар. «Чем я не Галилей? – подумал Александр, распластавшись на наклонной каменной площадке и опасно свешивая голову. – Не скоро, ой не скоро ты повторишь мой опыт в Пизанской башне. Ее ведь еще даже не придумали».

* * *

Итак, что мы имеем? Имеется разбитая вдребезги штуковина без лейблов и акцизных марок страны, планеты и мира изготовителя, малопонятного назначения, но посланная сюда с определенной целью. Посланная очень давно, судя по отложениям помета летучих мышей вокруг нее. Эта штука гипнотическим внушением заставляла человекоподобных людей истреблять другой вид или все другие виды. Но если этот опасный прибор послан уничтожить именно Еву? Однако даже если «шар» промазал на тысячелетие, то и тогда это очень точное попадание, потому как, например, Александра направляли по мутационной цепи в сторону ее начала, а тысячелетие этой методой можно было определить очень неточно, почти никак нельзя, можно было допустить промах в десять тысяч лет и даже более. Однако навряд ли «шар» пролежал тут десять тысяч лет, слишком свежо он выглядит. Случайные пришельцы, обнаружившие земной разум, решили истребить его столь сложным для них способом? Не легче ли было просто облить все эти джунгли дефолиантами или чем похуже? С другой стороны, будущая человеческая цивилизация тоже ведь будет вести свои войны не всегда рационально объяснимым способом, к примеру, торпедируя мирные корабли и не топя военные, просто желая этим нанести противнику урон в тоннаже и в непредвидимом будущем столь странным способом остановить его экономику. Но тем не менее уж очень это большое совпадение, прибытие пришельцев именно в такой узловой момент истории, когда совсем небольшим усилием, всего лишь уничтожив несколько женщин, можно приговорить человечество. Все может быть, но... Да и «шар» этот подозрительно напоминает будущие земные штучки-дрючки. Но допустимо ли, что кто-то в будущем желает приговорить собственную прабабушку и себя вместе с ней? На это способен только сумасшедший, но что, в будущем туманном далеке мало полоумных? Человечество спокойно, без дрожи, переносит экологическую катастрофу, способную стереть все его потомство, почему же оно должно волноваться за предков? Мало пришибленных, желающих возвеличить свой гений на поприще разрушения? Вполне хватает, тем более что на определенном этапе развития разрушение подразумевает под собой определенный процесс созидания, одни компьютерные вирусы чего стоят. Можно представить себе этих мозговитых ребят, которые денно и нощно трудятся, выискивая в истории человечества эти самые узловые точки и нанося по ним точечные удары.