Разрушенный мост - Филип Пулман

на тот невысказанный вопрос Стюарта, помогло решить, как ей писать, как найти свою собственную технику.

Тем вечером она чувствовала себя сильной; сильной и уверенной. Набросок занял место на стене комнаты, возле двери и, переодеваясь ко сну, Джинни не сводила с него взгляд. Рисунок был хорошим. И рано или поздно она сможет отыскать язык, на котором сможет выражать себя, даже если этот язык ей придется придумать самой.

Уже засыпая, она подумала: что, если картины все еще в Великобритании? Вдруг мамина семья не захотела увозить их на Гаити? Вдруг они так и лежат где-то на складе или в галерее. Все возможно, ведь папа мог скрывать и еще что-нибудь.

* * *

И вот наступила среда, но история не получила развязки. Папа уехал в Ливерпуль, но после похорон позвонил и сказал, что вернется без Роберта: он приедет с Венди Стивенс на следующий день.

Приговор отсрочен, но Джинни только злилась. И что теперь делать с дополнительным днем свободы? В итоге большую его часть она провела у Рианнон: оставила папе на столе записку и ушла к ней ночевать.

К тому моменту между ней и отцом установилось некое подобие перемирия. А как иначе: нельзя было допустить, чтобы Роберт приехал и увидел, как в его новой семье все злятся друг на друга. Теперь они разговаривали, но не слишком часто, и ничего нового о Роберте папа ей так и не рассказал. Джинни знала, что он тихий, замкнутый, вежливый и у него темные волосы. Все равно, что чистый лист, и на нем она рисовала собственные образы: то холодного, злого, надменного узурпатора, то перепуганного, потерянного, несчастного мальчика, потерявшего мать. Последний, правда, был больше заслугой Рианнон, но у нее и о происхождении Джинни было совершенно другое представление – гораздо более приятное. По ее словам, ужасно романтично, если твои родители не были женаты, ведь это явно подтверждает, что они страстно любили друг друга, и ты тому подтверждение. Роберт же был данью традиции. Но Джинни это не убедило.

Весь четверг прошел в нервном ожидании. Венди Стивенс с Робертом должны были приехать в половине шестого, папа обещал вернуться с работы пораньше и встретить их. Джинни отпросилась со смены в яхт-клубе и провела день с Рианнон: они вместе накрывали на стол. Нашли единственную скатерть, отгладили ее, выставили чайный стол на лужайке, нарезали хлеб с коринкой, выставили масло, сконы, джем, имбирный пирог, достали фарфоровый сервиз, купленный несколько лет назад и с тех пор стоявший без дела. Это была ее идея, ее вклад. Папе она ничего не сказала.

– Комнату его приведем в порядок, когда он приедет, – решила Джинни. – Пускай сам выберет все. Думаю, это лучшее решение.

– А что, если ты в него влюбишься? – спросила Рианнон. Она лежала в гамаке, наблюдая, как Джинни переставляет чашки и блюдца. – Такое ведь часто случается.

– В каком смысле?

– Если разлученные братья и сестры потом встречаются, они часто влюбляются, – беспечно заявила Рианнон. – У них же очень много общего, и это просто невозможно контролировать. Возникает неудержимое сексуальное влечение…

– Не говори глупостей. Большей чепухи я даже от тебя еще не слышала.

– Как хочешь, но потом не говори, будто я тебя не предупреждала. Боже, мне пора. Они вот-вот приедут.

Она выбралась из гамака, но Джинни толкнула ее назад.

– Подожди! Я только что вспомнила! Разрушенный мост! Pont Doredig, помнишь?

– Ну да, а что?

– Дафидд Льюис рассказал мне его историю. Ты знаешь, что там произошло?

– Какая-то автокатастрофа, – покачала головой Рианнон. – Нет, не знаю. И что же там случилось?

Джинни пересказала ей историю, которую услышала от Дафидда, – об оставленном ребенке и о куртке, подбитой мехом, о том, как куртка исчезла, а ребенок умер, – чувствуя, как покалывает глаза от подступающих слез. К счастью, Рианнон ее слова потрясли не меньше. Но Джинни добавила еще кое-что.

– На ярмарке я видела Джо Чикаго. Вблизи. И видела его куртку – она подбита мехом…

– Ну это же ерунда! Не мог это он быть.

– Мог.

– Да перестань. Это безумие…

– Послушай, он ведь бы в тюрьме, так?

– Да, но…

– Все это, по словам Дафидда, случилось примерно пятнадцать лет назад, а Джо Чикаго лет тридцать, не меньше, так что в то время ему могло быть как раз пятнадцать или даже больше… Он легко мог совершить это преступление.

Рианнон посмотрела на нее с сомнением.

– Понимаешь…

– Что? Я уверена, что права. Именно за это его и посадили.

– Понимаешь, я не уверена в том, насколько это все правда. Ну то есть… разве кто-то уйдет вот так, оставив ребенка в машине?

– Многие так поступят, – решительно кивнул Джинни. – Такое то и дело случается. И я знаю, что это правда. Уверена, если полистать старые газеты где-нибудь в архивах библиотеки, мы рано или поздно найдем подтверждение… Кстати, а твоя сестра не может об этом спросить мужа?

У Рианнон все всегда отражалось на лице, и сейчас она не могла скрыть любопытства. До конца в историю о брошенном младенце она так и не поверила, но явно заинтересовалась. Джинни не могла не порадоваться: наконец-то их ум займет не Роберт, а что-то другое. Их собственная тайна.

– Может, наверное.

– Так давай ее попросим это сделать!

– Сейчас?!

– Нет, конечно нет. Позже или в другой день. Я все равно хотела бы еще раз к ней съездить.

– Ладно, – кивнула Рианнон. Потом перекатилась на бок и снова выбралась из гамака. – Мне пора. Боюсь, они вот-вот приедут.

– Не говори ей ни о чем, пока мы не приедем, – попросила Джинни. – Я хочу сама спросить.

– Хорошо. Но я уверена, что ты ошибаешься.

– Я права. Совершенно точно.

* * *

Папина машина свернула к дому в половине пятого. Джинни закрыла комикс, который читала, и свесила из гамака одну ногу. Она боялась, что Венди Стивенс приедет раньше, и придется знакомиться с Робертом одной.

А потом, окинув взглядом расстеленную скатерть, молочник, сахарницу и чайные ложки, задумалась, не покажется ли накрытый стол вычурным, показным жестом. Может, еще не поздно все убрать? Спрятать и притвориться, что ей ничего такого и в голову не приходило?

Открылась входная дверь – и тут же по дорожке снова зашуршали шины: приехала еще одна машина.

– Привет! Вы добрались, – окликнул кого-то папа. В голосе его звучала излишняя душевность. Джинни осталась лежать в гамаке. Может, Роберт на самом деле милый, да и не все же свободное время с ним проводить. Братья и сестры ведь не всегда неразлучны, верно?

– А где Джинни? Ну конечно, лежит в гамаке!

«Изображать радость у тебя получается ужасно, папа, просто перестань и веди себя естественно», – подумала она, садясь. Венди Стивенс как раз вышла из кухонной двери, одетая, как и в прошлый раз, в костюм, в котором было слишком жарко и слишком тесно.

– Привет! –