Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

— Мюзикл хочу сделать, чтобы много разных сцен и много смен массовки, чтобы никто не успевал задуматься, чтобы только драйв и эмоции!!! — я стою и размахиваю руками, ну, Егор всегда «программы» готовил, кто как не он отрезвит меня.

— Ну да, это уже не «капустник», это шанс на победу, если все получится! А что за основу берешь? — Егор спец, они с Полинкой Соболевой до второго места добрались, чуть-чуть до Кубка не дотянули!

— Только не смейся, в этой истории много персонажей, конечно, всех утрировать надо, изменить, и петь всех заставим, я уже роли переписала, только главных актеров нет, нужны сильные голоса! Это «Кошкин Дом»! — выпалила вслух и жду приговора.

— Слушай, а тут и правда большой потенциал, сюжет всем до боли знакомый, пройдет легко, что у малышни, что у начальства, и наворотить всякой «социальщины» можно до кучи! Надо делать! Теперь понимаю, почему ты так расстроилась, такую идею надо качать!

— Ура! Так боялась, что тебе не понравится! Привезешь костюмы из города? Давно договорилась с костюмершей в «Доме Культуры», ты же после «Зарницы» на «выходные» в город едешь? — я счастлива теперь по-настоящему, мне нужно это одобрение Егора как воздух!

— Тебе интересно мое мнение? — Егор облокотился на бортики чаши фонтана, плечом ко мне, я наклонилась, снова пью студеную разбрызгивающуюся воду и ее искры блестят, размножая солнце, и он пьет, а я снова чувствую неловкость…

— Мне всегда нужно твое одобрение, и если честно, только твое и нужно! И не кокетничай, ты все знаешь! Разве было иначе? — меня последнее время задевает, что становясь старше, я перестаю чувствовать этот образ «большого Егора», для меня он всегда был где-то наверху, над всеми — безусловный авторитет! Да, я выросла, но это не значит, что мое отношение к нему меняется!

— Это хорошо, хочу быть не старым, а нужным! — он запрокинул голову и выпустил воду фонтаном на себя, я хихикнула.

— Совсем уже! Нашел «старого», тебе и тридцати нет, вот уж не хотела бы, чтобы моя жизнь так быстро состарилась! Меркулов и то не старый! Как ему это удается?

— Не знаю!? Надо будет спросить, думаю все дело в какой-то особой жизненной философии, а лучше Ромку вон попытай…

— Да не могу я с ним общаться, с этим Ромкой!

— Чего так? Он же тебе помогает!

— Это и странно!

— Ты такая глупая…

Между нами с Егором действительно особая связь, это семейная история, она началась в 1954 году. Настоящий «старовер» не Меркулов, а Егор, он потомок «староверов», его мать Анна родилась тут, то есть буквально, деревня располагалась прямо здесь, на том самом месте, где и стоит сейчас «Тайга». Анна выросла и поехала в Москву поступать в университет, где изучают исчезнувшие языки, получается, не так уж эти староверы были оторваны от мира, раз она смогла поступить в столичный ВУЗ? И уже в стенах этого заведения Анна познакомилась с идеалистами-комсомольцами, мечтавшими изменить мир. Поиск древних цивилизаций и их культур для таких не просто тема для утопических дискуссий, а вполне конкретная профессиональная задача, которую бросаются решать с головой, имея лишь намеки на что-то стоящее, а тут произошло чудо. Когда молодые аспиранты узнали, что Аня говорит на языке «сензар» с детства, то от нереальности происходящего вообще голову потеряли! Молодые аспиранты — это моя бабушка Зоя, мой дед Егор Зарецкий, его сестра-близнец Лиза Зарецкая и еще несколько таких же сумасшедших друзей с того же «курса». Эта новость для них стала настолько нереальной, что как можно быстрее все собрались в «экспедицию» — неофициальную, официально в эти места никакие «экспедиции» из-за «урановых рудников» не пускали. Они списались с Аниным отцом-старовером, договорились, что он готов принять группу, посвятить в культуру своего народа и заодно станет их проводником в тайге, к деревне-то вообще никакие дороги не вели. Группа прибыла сначала в наш город и тут выяснилось, что Зоя беременна, конечно тогда в тайгу ее категорически не взяли. И Аня осталась в Москве по просьбе близнецов со старенькой няней в их огромной профессорской квартире, ей все равно надо было учиться, а про свою деревню она и так все знала. Аня и теперь живет в этой квартире, там родился Егор, там росла и я до пяти лет, мы с тех пор связаны. Экспедиция не вернулась, дед Егора, позвонив неожиданно дочери, клятвенно запретил ей делать запросы и искать ребят, и его тоже, а Зоя, моя бабушка, так и не захотела, не смогла вернуться в Москву, все ждала деда, Лизу и ребят, и осталась в сибирском городе, видимо, навсегда.

И Егор, едва окончив школу, устремился в эти леса, и если уж не деда, так хотя бы каких-то родственников стремился найти все время. Но это ему так и не удалось. Моя мама, отучившись в Москве, где Аня помогала ей, студентке, ставить младенца «на ноги» без отрыва от учебы, она моя вторая бабушка, и, получив «диплом», мама тоже почему-то вернулась сюда. А когда в тайгу попала я — мне было шесть лет — первым делом я отправилась в лес по следам своего деда, искали меня тогда с вертолетами, вот с тех пор Егор за мной и присматривает постоянно. Так что пионерлагерные легенды «о погибшей экспедиции» и «про староверов» для нас с Егором не «страшилки» у костра, которые рассказывают пионеры из сезона в сезон, а история наших семей, и она еще не закончена. Так и живем, и ищем ответы, которых нет, Егор посвятил этому уже десять лет, моя мать отдала жизнь, а я только собираюсь… И у меня нет выбора, я здесь только для этого, я хочу знать, что случилось с моей семьей! Никто в лагере не знает и не догадывается, что «страшилки» хоть на секунду реальны, что есть люди из плоти и крови, которые ввязаны в них своею судьбой… И это не «тайна», просто слишком личное. Кому расскажешь о таком?

Вечером, придя в «актовый», я застала весь наш отряд и еще несколько человек из «второго», и записала в команду всех абсолютно: и маленьких, и больших, и крупных, и мелких, талантливых и не ведающих о своих талантах — всех. Конечно, это сильно, в кавычках, растрогало наших Пенок-Горелок-Бабочек, но если они выдержат такое перенапряжение своей заносчивости, то и их ждет награда — я им отдам ведущие роли, уверена — проявят они себя в них по полной. Наташка участвовать в «основе» постановки отказалась наотрез, хочет на свидания ходить, а не репетировать, но притащила сестру Митяя Маринку, оказывается, это ее голубая мечта — играть в команде. Именно это стало нашим золотым шансом, у Маринки нереальный голос, вот кто станет нашей «кошкой»! «Кота», помощника главной героини, сыграет Муха, а в роли «племянниц-котят» как раз наши звездени Пенки-Бабочки-Горелки отметятся, все втроем. Но основа шоу — хор-кордебалет, и эта часть постановки, я убеждена, станет главным хитом! Когда тридцать человек синхронно поют и исполняют пусть даже очень простые движения, это имеет уже гипнотическое влияние на аудиторию, а если команда сумеет испытывать драйв от своей общности, то мурашки и нирвану всему залу мы точно обеспечим. Вот эту идею я и выдала вновь образованной команде на обозрение, и в итоге можно отметить, что даже самые противные «противухи» прониклись тем, что нам предстоит сделать. И даже больше — у всех горели глаза!

Раздав последние сценарии и схемы постановки по шагам, тексты песен, которые я целый год по обрывкам собирала как мозаику в единое целое, я уселась без сил на свой любимый приступок за колонной. Выступление «группы» Валевского было очень кстати — только бы больше ни с кем не говорить и ничего не обсуждать, хотя бы полчаса. Хочу сидеть и тупо смотреть на него, пока у меня есть такая возможность — сезон закончится и куда его занесет? Ромка вообще всегда утверждал, что музыканту в «совке» делать нечего, нужно валить «за кордон», а с таким дедом это уже и не мечты, подумаешь, Лондон, может, он заедет и еще дальше? Хочу его запомнить… Валевский собрал свою «группу» еще несколько лет назад, конечно, все нужное у них было в избытке благодаря деду; подозреваю — не каждый столичный коллектив филармонии имеет такие технические возможности. Ребята в его «группе» давно переросли пионерский возраст, и кто-то приехал специально из города только на выступление, но большинство ребят работает в «обслуге» здесь в лагере, так проще, так они все лето репетируют. Стиль исполнения скорее «панк-рок», хотя я не очень-то в этом разбираюсь, вернее совсем не разбираюсь, но у них есть много и всяких баллад, и вообще они что угодно исполняют, когда их просят. И народу в зал набилось нереально много, на выступления Валевского обычно половина «нижних» лагерей приезжает, так что дышать совсем уже нечем, а гостей становиться все больше.

А может, дышать нечем только мне? Почему, когда речь заходит о Ромке, всегда со мной так? Мне действительно нечем дышать! Он поет, находясь сейчас где-то явно не здесь, а мне выламывает грудь, причем в очень определенном месте, словно у меня между ребер под сердцем пробоина; это такое смертоподобное состояние, когда знаешь, что все уже, ничего больше не будет… То есть я помню какую-то конкретную смерть постоянно, помню это состояние, когда все понимаешь, что уже умер и не будет ничего, но краем сознания все еще стремишься ухватить самое ценное от этой жизни, что невыносимо оставить, без чего нигде, даже после смерти быть невозможно. Для меня это очень четкое конкретное ощущение, знакомое как оскомина — сколько раз так было? Сколько, если я такая живая постоянно помню всеми своими отголосками о жизненной утрате больше, чем о самой жизни? Всегда слушая его музыку, его голос, я испытываю боль, и, умирая, я каждый раз чувствую то же самое, но не физическую боль, она словно не про меня; стоит жизни прерваться, всегда чувствую силу невыносимой утраты, недостижимости самого важного, того, что и есть я.