Кровь первая. Она - Саша Бер

Её рука скользнула по его мокрой, поросшей мелкой рыжей растительностью щеке. Лицо его оказалось очень горячим. Она не поняла толи у него жар, толи она окоченела.

Привёл её в чувство всё тот же громовой голос:

— Назови своё имя.

Жених тут же тихо подсказал:

— Скажи, как я тебя назвал.

Но Зорька уже собралась с мыслями и прекрасно поняла, что от неё требовалось. Она выпрямилась, стараясь успокоиться и твёрдым голосом произнесла:

— Утренняя Заря…

Все последующие дни проплыли в сказочном тумане. Счастье её было настолько велико, что она порой захлёбывалась им и теряла сознание. Он был милым, нежным, ласковым, дарил целый неизвестный для неё мир удовольствий и наслаждений. Зорька заболела этим мужем, сроднилась и срослась с ним душой и телом. Желание постоянно его видеть, слышать, ощущать было нестерпимым. Казалось, всего что у неё было, было мало, хотелось ещё и ещё. Она никак не могла надышаться, напиться, насытится. Поначалу они постоянно были вместе. Ласкались, ворковали. Она настолько доверилась ему, что, нисколько не смущаясь и не стесняясь открывала ему самые сокровенные свои тайны. И он, из грозного и страшного зверя, превратился в обыкновенного мальчишку и столь же откровенно доверял ей тайны свои. Когда он рассказывал о своём детстве, Зорька рыдала и ей было его так жалко, что хотелось сейчас и сразу отдать ему всю любовь и ласку, которой он был лишён практически всю свою жизнь. Все эти дни и ночи казались сном или полусном. Постоянные недосыпы и полное непонимание того, что сейчас день или ночь за стеной кибитки, привели Зорьку в странное, необъяснимое состояние на грани сна и яви. Она ни о чём, кроме него не хотела думать и ни о чём, кроме него не хотела знать. Зорька хотела только его, всего и сразу. Единственно о чём они никогда не говорили, это о её роде, маме и сёстрах с братьями. Эта тема сама по себе стала табу. В первую очередь для неё. Зорька просто решила отсечь всё прошлое, проведя невидимую черту и просто уверовала в то, что это было не с ней, а с какой-то другой Зорькой, которой просто больше нет. Теперь она стала другая. Теперь у неё началась новая жизнь. Она родилась заново. Она не знала сколько прошло ночей со дня свадьбы, потеряла счёт, хотя по правде сказать, считать она их даже не пыталась, но через какое-то время он стал всё чаще и на долго куда-то уходить, объясняя это тем, что он тут всё-таки атаман и у него много неотложных дел. И даже его отлучки она превращала исключительно в добродетель. Зорька очень гордилась тем, что он у неё такой важный и как бы ей не хотелось держать его при себе, всё же нехотя уступала его делам ватажным. Кроме повышения собственной гордости за себя, это обстоятельство давало ей ещё один неоспоримый плюс. Она начала высыпаться.

И вот в одно прекрасное утро, спустя, наверное, дней десять или что-то около того, безвылазного лежания в кибитке, она впервые вышла на прогулку по логову. Он её отпустил сразу и как Зорьке показалось с какой-то радостной облегчённостью. При том сам с ней не пошёл, как она его не упрашивала. Он просто завалился спать. По началу она хотела обидеться, но подумав немного, нашла для себя объяснение в том, что муж действительно устал, занимаясь делами логова и ему необходимо отдохнуть. После чего перестала его тормошить, одела своё нарядное платье, увешалась золотом и пошла.

Она не шла, она шествовала, важно надувшись и поглядывая на мальчишек, суетившихся повсюду, с высока. Почему-то в основном по логову бегала малышня. Копошились, как муравьи в муравейнике, все чем-то были заняты. Таскали, хлопали тряпками и шкурами, плескали на траву воду из бадей, что-то колотили, крутили. Она не очень понимала, чем они были заняты. Мальчуганы все, как один завидев её вставали, замирали столбиками и восхищённо смотрели. Даже кое-кто рот разевал. У Зорьки самооценка собственного «Я» буквально зашкаливала. Первого взрослого она встретила у двухколёсной повозки. Она признала в ней ту самую коробку на колёсиках, в которой атаман привёз её в логово. Он ковырялся и чем-то стучал в колесе. Он явно заметил её, но вида не подал, полностью проигнорировав её такую красивую. Даже когда она прошествовала совсем рядом, не обернулся и не прекратил своего занятия. Такое пренебрежение к её величию несколько задело Зорьку, небольшая тень наползла на её лучезарное настроение, но она тут же про себя плюнула на этого мужлана, как-то кратко его обозвав и эта тень исчезла, и Зорька заблистала дальше. Дорога, по которой она шла, проходила по кругу, окольцовывая всю эту большую поляну, что позволяло ей осмотреть всё логово, но явно ни всех обитателей. Вокруг была только малышня и притом, что Зорьку страшно удивило, только пацаны! Вот тут ей вдруг стало неуютно и вся царская спесь куда-то улетучилась. Она лихорадочно стала рассматривать вокруг человеческие фигурки, вглядываться в мелькающих всюду мальчишек, заглядывать поодаль, но не одной девки так разглядеть и не удалось. Она поняла, что попала в логово пацанов и что она здесь совсем одна. Резко почему-то стало не по себе и захотелось вернуться в свою уже ставшую родной берлогу на колёсах. Но тут же вспомнила, что где-то же были здесь ещё две взрослые бабы, которых она уже видела, да ещё где-то должна быть одна невеста, про которую Ардни говорил. Притом молодуха была из их баймака и её распирало любопытство, кто она. Только ради этого она и вырвалась на эту прогулку. По его описанию Зорька так и не поняла, кто она такая. Не на одну из её подруг описание не походило, но то, что она из её родного баймака, было, несомненно. Она перестала обращать внимание на пацанов и стала внимательно вглядываться в жилища, в надежде увидеть хоть мельком кого-нибудь из знакомых. Притормаживала у землянок, стараясь украдкой заглянуть внутрь, но закрытые входные шкуры не позволяли ей это сделать. И наконец дойдя до очередной кибитки, такой же как у неё, она остолбенела. У самого угла стояла знакомая молодуха. Она стояла тоже как вкопанная, прижимая к груди какую-то светлую тряпицу и в отличии от Зорьки, последняя похоже, заметила её уже давно и напряжённо ждала. Они стояли друг против друга и молча смотрели. Это была не одна из её лучших подруг, на что Зорька так надеялась и горечь разочарования какое-то время сковывало её, хотя она сразу узнала молодуху. Это была Тихая Вода. Та самая выданная невеста, купленная атаманом полтора года назад, что при знакомстве со Сладкой описалась. Та самая, с которой Зорька потом почти подружилась, так как девка она была в общем-то не плохая. К тому же она была старше Зорьки и знала то, что ни Зорька, ни её закадычные подруги тогда ещё не знали и Тихая с удовольствием делилась с ними тем, через что проходила. Подружками они конечно не были, но отношения у них были почти «подружечными». Зорька первая вышла из ступора и быстро, почти бегом подошла к Тихой. Та тоже встрепенулась, бросив тряпицу на траву и трижды облобызав друг другу щёки, они обнялись.

— Тихая, — чуть ли не шёпотом констатировала Зорька, разглядывая её как-то разом повзрослевшее и вместе с тем осунувшееся лицо.

Она похудела. Под глазами синюшные тени полукругом. Глаза красные, как будто только что ревела.

— Как ты? — спросила Зорька, понимая почему-то, что у Тихой не так всё прекрасно и радужно, как у неё.

Та в ответ лишь горько вздохнула и опустила глаза.

— Тебе плохо? — почему-то шёпотом продолжала допытываться Зорька, беря её за руку.

За все последние дни она находилась в состоянии эйфории неземного счастья и даже подумать не могла, что кому-то может быть плохо, когда ей так хорошо. Тихая Вода посмотрела на неё печальными, воспалёнными глазами и тих ответила:

— Устала просто. Меж двух разрываюсь.

Зорька сначала впала в недоумение, не понимая о каких двоих она говорит, но тут как будто услышав её мысли, где-то со стороны шатра, что похоже тоже, как и у них был баней, послышалось куксивое всхлипывание грудничка и Зорька вдруг резко вспомнила, что у Тихой же был ребёночек, которого она родила этой весной. Именно это обстоятельство развело их когда-то так и не сделав подругами. Зорька увидела её сейчас впервые чуть ли не с зимы. Тихая засуетилась, извиняясь посмотрела на Зорьку и быстро заговорила:

— Кормить надо.

Она обняла столбиком стоящую Зорьку и торопливо пошла в шатёр. На входе оглянулась и уже с улыбкой добавила:

— Если у тебя будет свободное время, заходи. Потрещим. У меня как видишь ни дня, ни ночи не хватает.

Зорька всё поняв, закивала головой.

— Обязательно зайду, Тихая. Зайду.

Молодая мама скрылась внутри шатра и звуки малыша затихли.

Как-то само собой течение Зорькиной жизни вошло в привычное русло. Дни стали днями, ночи ночами. Она по началу каждый день ходила к Тихой Воде, но подружиться они так и не смогли. О том, что произошло в баймаке при налёте Тихая отвечала скудно и без особого желания. Об участи остальных ничего не знала. У Зорьки тогда прокралось подозрение, что Тихая попросту не верит в её бессознательность и ничего не знание. Она думает о ней плохо. Зорька не раз ловила себя на этой мысли. Да что говорить, хоть почти полтора года Тихая Вода жила в их роду, а так чужой и осталась. Вскоре им вообще как-то стало не о чём говорить. Отношения почему-то были натянутые. Тихая не стремилась душу изливать, Зорька и подавно. Она стала ходить к ней всё реже, а вскоре и вовсе перестала. Так, где если встретятся здоровались конечно, да и только. С Онежкой, одной из взрослых баб логова, отношения складывались примерно такие же. Баба относилась к ней настороженно и с опаской, но всячески старалась изображать материнскую заботу с теплотой и лаской, но всё это Зорьке казалось каким-то не настоящим, наигранным. А вот с Хабаркой, второй взрослой бабой логова, они как-то быстро сдружились, не смотря на большую разницу в возрасте. По началу баба тоже пыталась проявить какие-то материнские поползновения в своём к ней отношении, но ей это довольно быстро надоело. Ей куда более по духу было общение с Зорькой, как с равной и после первой же совместной попойки, что произошла абсолютно спонтанно на Положение и которую таясь ото всех они устроили на бане за кузней братьев мастеровых, вообще стали закадычными подружками не разлей вода.