Дурдом - Илья Рясной

— Я терминатор.

— Что ты раскипятился?.. Ты на работу?

— Нет, по кабакам.

— Дорогой, тебе как воздух нужна машина. Все порядочные люди имеют машины.

— На какие деньжищи ? На зеленую сотню в месяц ?

— Ты же в милиции работаешь. Деньги в наше время не проблема. Можно занять. Так, чтобы подольше не отдавать.

— Где такие благодетели водятся?

Клара отвела глаза. Она раздумала продолжать этот разговор.

Я поцеловал мою любимую змею и отправился на службу,

Вообще-то Клара права. Машина — вещь неплохая. Была у меня машина. Казенный «Жигуль». Я раздолбал ее при охоте на наркодельцов у Северного рынка. Их «БМВ» оказался куда крепче.

Новую дадут неизвестно когда. МУР же не РУБОП. Так что судьба моя — переполненный автобус. Девятьсот восемнадцатый номер. Его я начал терпеливо ждать, об-локотясь о газетный киоск у автобусной остановки в ста метрах от моего дома.

В последнее время что-то нарушилось в экологии города.

Стада автобусов и троллейбусов резко редеют, становятся робкими и передвигаются только вместе. Ждать их приходится долго и упорно.

Подкатил, наконец, родимый. Всего двадцать минут о тебе мечтали. Ну, теперь не дремать, братья. На штурм. Я опытный автобусный боец. Плечом, плечом, в поток человеческих тел.

Ох, народу расплодилось. И настырные все — тоже бойцы с закалкой, опытные, жестокие. Это тебе не полные любви «мартокоты».

Уф, я внутри. Двери с лязганьем отсекают слабых и неудачников. Теперь надо дышать по методу Бутейко — неглубокое серединное дыхание. Глубокого не получится, слишком плотна масса человеческих тел.

« Руку зажал, бесстыдник!» « Не давите мне на почки — они изъедены пивом!» «Выпустите меня, я проеду свою остановку!»

Кто же тебя, красавица, выпустит? Проедешь остановку, и не одну. Двери намертво заклинены биомассой, и люди на остановке лишь обреченно смотрят на отбывающий автобус.

«Проехала остановку!» Да, раньше метро тебе не выбраться.. А вот и метро. Меня выталкивает, как пробку из бутылки с перегревшимся шампанским. Теперь под землю. Народу в вагоне метро тоже немало, но по сравнению с автобусом — это просто разряженные верхние слои атмосферы. Кроме того, здесь можно и поразвлечься, читая полезные и нужные рекламные объявления.

«Коттеджи в охраняемых зонах в ближнем Подмосковье. Цены ниже рыночных — от ста до пятисот тысяч долларов!» Надо подумать…

Ох, наш родной общественный транспорт. Наши университеты. Наша школа жизни, тренажер для воспитания бойцовских качеств, чувства локтя и воли к победе. Ожидание, толкучки, битва за место под солнцем, борьба и состязательность — все это укрепляет человека духовно, оттачивает характер. Кто-то возносится к небесам в коллективистском порыве и кричит: «А ну, поднажмем, православные, еще чуток». Кто-то падает в бездну индивидуализма и кривится от неизбежного соприкосновения с телами ближних. Кто-то отдается на волю судьбы и становится философом… Ох, ногу отдавила, зараза толстая, колесом своей тележки. Сам-то я в общественном транспорте зверею.

Да, нужна мне, Клара, машина. Вот только с чего моя лапочка ядовитая завела этот разговор? Неужели верба-нуть хочет? Забавно. Сам вербовал не раз, меня тоже пытались. Но чтобы это делал человек, который, правда, не всегда, но все-таки делит с тобой кров. Ах ты, шкурка моя продажная, норковая…

На работе я битый час прокорпел над рапортом, в котором расписывал проделанную работу и раскрывал всю гнусность личины Грасского. Тут вся тонкость в том, чтобы что-то написать, а что-то, притом гораздо больше, утаить.

Написанное должно быть преподнесено с помпой и отражать огромный объем выполненной работы, а кроме того, оно должно выглядеть угрожающе, как воистину хичкоковская реклама жвачки «Реблис фермент». Каждая строчка рапорта должна вопить: «Нужны средства, люди. Не упустите момент. Дальше будет поздно». Кларины подвиги в моем окололитературном опусе, естественно, не нашли своего отражения. Но рассказать о них шефу все же пришлось.

После нападения на меня и консультаций с РУБОПом шеф стал воспринимать мои проблемы гораздо ближе к сердцу.

Надо, Георгий, пассию твою брать в работу, — сказал — Резко расколем и привлечем на нашу сторону.

— Плохо вы ее знаете, — возразил я. — Может, расколем, но чтобы потом разобраться, где она правду сказала, а где наврала в три короба — тут всему аппарату МУРа месяц работать без выходных и праздников. Кроме того, трудно найти человека, менее подходящего на роль двойного агента. Я не понимаю, как она мне не проболталась обо всем в первый же день.

— Тебе просто не по душе втягивать ее в нашу игру.

— Верно.

— Когда все закончится, как ты будешь общаться с человеком, который тебя предал?

Я вздохнули пожал плечами. Не знаю. Клара не от мира сего. К ней неприменимы обычные критерии. Разобраться бы сперва с делом, а с Кларой разберемся потом.

— Надо брать Грасского под колпак, — заключил шеф. — Обкладываем его наружкой, техникой. Попытаемся найти к нему подходы… Эх, говорили тебе — ищи источники среди контингента. Сейчас бы нам ох как пригодились.

— Бог мой, о чем мы говорим…

Весь день мы с шефом убили на хождения по инстанциям. Я содержательно провел время за беседами с начальниками МУРА, РУБОПа, начальником криминальной милиции ГУВД. Наши праведные труды завершились созданием оперативной бригады под руководством моего шефа, а фактически под моим и Донатаса предводительством. Все, Грасский, теперь не отобьешься, на тебя движется передовая конница Московской краснознаменной милиции. И останется тебе вскоре только запеть дурным голосом, подобно персонажу рекламы канувшего ныне в Лету банка «Империал»:

«Случилось страшное!»

После блуждания по инстанциям я чувствовал себя борзой, завоевавшей приз в гонках за зайцем. Я полулежал на стуле с высунутым языком, и пар шел из моих ушей. Усталый, но довольный. Тут меня заставил пошевелиться звонок телефона.

— Георгий Викторович? — послышался в трубке хорошо поставленный голос.

— Он самый.

— Это профессор Дульсинский… Я тут немало думал над вашими проблемами. Мне кажется, теперь это наши общие проблемы.

— Почему? — спросил я.

— По-моему, я знаю того, кого вы ищите. Это наш общий знакомый Вячеслав Грасский.

— Любопытно, — произнес я.

Осетрина второй свежести. Вчерашние новости — это зевота и скука в глазах. Сами с усами, и так все знаем. Но все равно ваше мнение, профессор, представляет большую ценность, поэтому не буду вас разочаровывать и оставлю комментарии при себе.

— Мы могли бы поговорить об этом поподробнее, если бы вы выкроили время для рандеву, — сказал профессор. — Скажем, сегодня в полдевятого у меня на квартире.

— Ждите.

После семи кабинет опустел. От Петровки до дома Дульсинского двадцать минут ходьбы. Просто шататься по улицам, даже если на дворе лето и теплая погода, — это мне неинтересно. Поэтому я вытащил свои заветные папки и углубился в их изучение, а если быть откровенным, то в простое перелистывание. Люблю лениво листать папки. Ощущаешь свою бюрократическую значимость.

Настроение у меня было вовсе не въедливо-глубокомысленное, потребное для анализа материалов оперативных дел, а наоборот, эйфорическое и бессмысленно-приподнятое. И еще мечтательное. Я представлял, как враг, обложенный муровцами, вконец запутается в раскиданных умелыми руками сетях и окончательно засыплется.

«Хенде хох, Грасский, — воскликну я. — Ваша песенка спета!»

Все как в старых фильмах. Хорошие были раньше фильмы. В них «их» песенка всегда была спета. А «наша»

Наоборот звучала в полную силу.

Пролистав первую папку и не найдя в ней ровным счетом ничего, я принялся за вторую — по без вести пропавшим душевнобольным. Справочные данные, медицинские документы, ксерокопии рапортов и указаний, резолюции начальства, планы проведения мероприятий. А еще фотографии мужчин и женщин.

Некоторые клиенты выглядели вполне пристойно. У других глаза были как после короткого замыкания в голове. Лица, лица… И вдруг как молния в телеграфный столб врезала, Я замер, а потом вытащил лупу и начал изучать во всех подробностях фотографию. Нет сомнений. Я наш ел ее!..

Так, Касаткина Зинаида Федоровна, сорока двух лет. В

Прошлом домохозяйка, а позже — завсегдатай элитных дурдомов, пациент самых видных профессоров и даже академиков. Была отпущена на амбулаторное лечение. А потом при странных обстоятельствах исчезла. Узнать по этой фотографии ее было нелегко. Внешность она умела менять виртуозно. Но я узнал.

Голову на отсечение — именно она встретила нас в офисе «Партии обманутых» в гостинице «Россия»! Именно она расстреляла меня из игрушечного пистолета! Зинаида Касаткина. Душевнобольная домохозяйка и мать двоих детей.

Кто бы мог подумать, что немцы делают изумительное сухое вино. Я всегда считал, что колбасники почитают только пиво. Дульсинский переубедил меня, выставив на стол бутылку дорогого немецкого марочного вина.