Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961 - Борис Слуцкий

СОВРЕМЕННЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

В то утро в мавзолее был похоронен Сталин.А вечер был обычен — прозрачен и хрустален.Шагал я тихо, мерноНаедине с МосквойИ вот что думал, верно,Как парень с головой:Эпоха зрелищ кончена,Пришла эпоха хлеба.Перекур объявленУ штурмовавших небо.Перемотать портянкиПрисел на час народ,В своих ботинках спящийНевесть который год.

Нет, я не думал этого,А думал я другое:Что вот он был — и нет его,Гиганта и героя.На брошенный, оставленныйМосква похожа дом.Как будем жить без Сталина?Я посмотрел кругом:Москва была не грустная,Москва была пустая.Нельзя грустить без устали.Все до смерти устали.Все спали, только дворникиНеистово мели,Как будто рвали корни иСкребли из-под земли,Как будто выдирали из перезябшей почвыЕго приказов окрик, его декретов почерк:Следы трехдневной смертиИ старые следы —Тридцатилетней властиВеличья и беды.

Я шел все дальше, дальше,И предо мной предсталиЕго дворцы, заводы —Все, что воздвигнул Сталин:Высотных зданий башни,Квадраты площадей…

Социализм был выстроен.Поселим в нем людей.

«Не пуля была на излете, не птица…»

Не пуля была на излете, не птица —Мы с нашей эпохой ходили                                             проститься.Ходили мы глянуть на нашу судьбу,Лежавшую тихо и смирно в гробу.Как слабо дрожал в светотрубках неон.Как тихо лежал он — как будто не он.Не черный, а рыжий, совсем низкорослый,Совсем невысокий — седой и рябой,Лежал он — вчера еще гордый и грозный,И слывший и бывший всеобщей судьбой.

БОГ

Мы все ходили под богом.У бога под самым боком.Он жил не в небесной дали,Его иногда видалиЖивого. На мавзолее.Он был умнее и злееТого — иного, другого,По имени Иегова,Которого он низринул,Извел, пережег на уголь,А после из бездны вынулИ дал ему стол и угол.Мы все ходили под богом.У бога под самым боком.

Однажды я шел Арбатом,Бог ехал в пяти машинах.От страха почти горбата,В своих пальтишках мышиныхРядом дрожала охрана.Было поздно и рано.Серело. Брезжило утро.Он глянул жестоко,                               мудроСвоим всевидящим оком,Всепроницающим взглядом.

Мы все ходили под богом.С богом почти что рядом.

ХОЗЯИН

А мой хозяин не любил меня —Не знал меня, не слышал и не видел,А все-таки боялся, как огня,И сумрачно, угрюмо ненавидел.Когда меня он плакать заставлял,Ему казалось: я притворно плачу.Когда пред ним я голову склонял,Ему казалось: я усмешку прячу.А я всю жизнь работал на него,Ложился поздно, поднимался рано.Любил его. И за него был ранен.Но мне не помогало ничего.А я возил с собой его портрет.В землянке вешал и в палатке вешал —Смотрел, смотрел,                           не уставал смотреть.И с каждым годом мне все реже, режеОбидною казалась нелюбовь.И ныне настроенья мне не губитТот явный факт, что испокон вековТаких, как я, хозяева не любят.

«Всем лозунгам я верил до конца…»

Всем лозунгам я верил до концаИ молчаливо следовал за ними,Как шли в огонь во Сына, во Отца,Во голубя Святого Духа имя.

И если в прах рассыпалась скала,И бездна разверзается, немая,И ежели ошибочка была —Вину и на себя я принимаю.

«Начинается новое время…»

Начинается новое время —Та эпоха, что после моей.Это, верно, случилось со всеми.Это многим досталось больней.Очень многие очень честные,Те, что издавна были честны,Были, словно автобусы местные,Безо всякого отменены.Очень многие очень хорошиеЗа свое большое доброБыли брошены рваной калошеюВ опоганенное ведро.Я уволен с мундиром и пенсией,Я похвастаться даже могу —Отступаю, но все-таки с песнею,Отхожу — не бегом бегу.Буду смирненько жить, уютненько,Буду чай на газе греть.Буду, словно собака из спутника,На далекую землю глядеть.Буду лесенкой или елочкойПереводы кропать в тишине,Буду, словно подросток, в щелочкуОзирать недоступное мне.Буду думать о долге и совести,Буду дружбу ценить и любовь.Буду ждать, пока новые новостиУдивят эту старую новь.

«Парторг вылетает четвертым…»

Парторг вылетает четвертым,Но первым вставал комиссар,Живым подавая и мертвымПример,                чтобы их потрясал.

Четвертым парторг вылетаетИ знает: вернется в семью,А ветер давно заметаетПростую могилу твою.

Товарищи комиссары,Товарищи политруки,Товарищи замполиты,Что на ноги были легки,

Что спали по часу в неделю,А ели — по сухарю.Неужто вы не заделиСердца!            Я вам говорю!

Неужто красные звезды,Горевшие на рукавах,Упали и просто сгорели,И ветер развеял прах.

Шинели стыдиться не хочется,Бока укрывавшей едва,Судьбы моей, словно летчица,Выруливавшей на У-2[5],

Лозунгов, что выкрикивал,Митингов, что проводил,Окопа — я первым выпрыгивал,Людей за собой выводил.

ДЕМАСКИРОВКА

Человека лишили улыбки(Ни к чему человеку она),А полученные по ошибкеРазноцветные орденаТоже сняли, сорвали, свинтили,А лицо ему осветилиТемноголубизной синяков,Чтобы видели, кто таков.

Камуфлированный человекомИ одетый, как человек,Вдруг почувствовал, как по векамВ первый раз за тот полувек,Что он прожил, вдруг расплывается,Заливает ему глаза, —«Как, — подумал он, — называетсяТепломокрое это?» —                                   слеза.

И стремившийся слыть железнымПокупает конверт с цветком,Пишет: я хочу быть полезным.Не хочу я быть дураком.У меня хорошая память,Языки-то я честно учил,Я могу отслужить, исправить,То, что я заслужил, отмочил.Я могу восполнить потери,Я найду свой правильный путь.Мне бы должность сонной тетериВ канцелярии где-нибудь.

«Осознавать необходимость…»

Осознавать необходимостьИ называть ее свободой,И признавать непобедимость,И чествовать поспешной одой —Не торопитесь.

Для осознанья нужно знаньеПредмета, безо всякой узости.А слишком скорое признаньеСвидетельствует лишь о трусости,А также — глупости.

ВЕРИЛ?

Я беру краткосрочный отпуск,Добываю пропуск и допускИ в большую читальню иду,И выписываю подшивки,И смотрю на большую беду,Ту, что к старым газетам подшита.

Лица Постышева или Косарева[6],Простота, прямота этих лиц:Не воздали кесарю кесаревоИ не пали пред кесарем ниц.Вот они на заводах и стройкахЗажигают большие огни.Вот они в сообщительных строках,Что враги народа они.

Я в Дворце пионеров, в Харькове,Где артисты читали ГорькогоИ огромный кружок полярниковЛетом ездил по полюсам,Видел Павла Петровича Постышева.Персонально видел. Я — сам.Пионер — с 28-го,Комсомолец — чуть погодя,Сашу Косарева — мирового,Комсомольского помню вождя.Я по ихним меркам мерилВсе дела и слова всегда.Мой ответ на вопрос: «Верил?»— Верил им. Про них — никогда.

ПОСЛЕ РЕАБИЛИТАЦИИ