Подпольные миллионеры: вся правда о частном бизнесе в СССР - Михаил Козырев

6

Несмотря на то, что этот вид деятельности процветал в основном в южных республиках, нелегальные производства были и в Москве. Об одном из них, можно сказать классическом для первой половины 80-х годов прошлого века, мне рассказал непосредственный участник процесса. Эта история проливает некоторый свет и на то, куда делись цеховики после того, как их деятельность перестала быть противозаконной. Имена фигурантов, сразу предупреждаю, изменены – историю эту мне рассказала бывшая жена классического цеховика, и основные ее персонажи живы-здоровы, занимаются мелким бизнесом.

Итак, главного героя зовут, скажем, Сергей Рабинович (и это недалеко от реальности). Его будущей жене, Светлане, девочке из хорошей семьи, студентке первого курса Московского финансового института было 17, когда они в 1983 году познакомились в подмосковном санатории. Сергей был с приятелем – как позже выяснилось, его звали Андрей Либерзон. Выглядели они как настоящие иностранцы. В джинсовых костюмах, кроссовках, приличных рубашках. Он был высокого роста, красив, старше на пять лет. Роман не мог не завязаться.

Сергей покупал своей будущей жене пряные коктейли по пять рублей за порцию. Водил в ресторан «Калинка» в гостинице «Космос» (шведский стол, входной билет 25 рублей с человека). Швейцару – 3 рубля. Там – же бассейн и сауна. Но наибольшее потрясение Светлану ждало в Дагомысе в Сочи, куда парочка поехала в свадебное путешествие. Там был боулинг! И потрясающе дорого одетые грузины (или абхазы – сейчас уже не вспомнить) сорили деньгами в объемах, немыслимых даже для Сергея. Но больше всего поражало то, что потрясающие люди из Грузии знали Сергея и дружили с ним.

Что давало возможность вести такой образ жизни? Если говорить предельно конкретно – трехкомнатная квартира в десятиэтажке на Дорожной улице в Чертаново. Там стояли четыре швейные машины и, величайшая ценность по тем временам, два промышленных оверлока. Оверлок, если кто не знает – это швейная машинка, которая позволяет делать так называемый внешний шов, когда ткань подгибается внутрь и обметывается стежками. Для советских модников именно наличие такого шва служило верным признаком настоящей фирменной вещи, пошитой на Западе. Весь внутренний «самострок» был с плоским швом, сделанным на обычных швейных машинках – подольских «Чайках» или трофейных «Зингерах».

Рабинович шил на настоящих промышленных оверлоках, уж как он их добыл – Светлана не знает. «Наверное, как списанные где-нибудь украл», – предполагает она. Цех шил спортивные трикотажные костюмы и джинсы. Где брали сырье? Трикотаж Сергей покупал в основном через знакомых в Прибалтике. Там было несколько трикотажных фабрик, откуда люди могли отгружать неучтенную продукцию. Были и подпольные цеха, где изготавливали трикотажную ткань.

...

Ассортимент товаров, официально выложенных на прилавке магазинов, конечно, не поражал воображение. Однако рядом с официальным, в советской торговле, существовал и нелегальный канал.

Кроме прибалтийского, был и еще один канал поступления необходимых для подпольного производства материалов – конфискат. В 80-е годы в Москве было несколько магазинов, где вполне официально продавались вещи, конфискованные как на таможне (т. е. незаконно ввозимые), так и в ходе следственных мероприятий органов внутри страны. Ассортимент товаров, официально выложенный на прилавке этих магазинов, конечно, не поражал воображение. Однако рядом с официальным, как это обычно водилось в советской торговле, существовал и нелегальный канал. По нему можно было достать действительно ценные вещи. Например – японские молнии IKKA, непременный атрибут одежды «оттуда».

Кроме подходящих материалов, нужны были «актуальные» модели. И Рабинович их покупал. У тех самых грузинских знакомых, которые завозили их через Батуми и Сухуми. За один костюм Сергей Рабинович платил около 200 рублей. Потом брал портняжный нож и аккуратно, строчку за строчкой, распарывал все швы.

С «разобранной» вещи снималась выкройка, и модель запускалась в производство.

Увидев в первый раз, как муж собственным руками разрезает вещь, обошедшуюся в баснословные полторы месячной зарплаты советского инженера, Светлана была в шоке. Затем привыкла.

Сбыт вещей проходил через систему валютных магазинов «Березка». Один из многочисленных знакомых Рабиновича брал продукцию цеха и, договорившись с продавцами магазинов, распихивал ее. Все участники цепочки, естественно, были в доле. В месяц таким образом удавалось продавать по 50-100 костюмов. Можно было бы и больше, но узким местом в процессе была упаковка.

«Фирменная» вещь тем и отличалась от «самошива», что была аккуратно уложена на картонке с красивым, отпечатанным типографским способом, рисунком и запакована в целлофановый пакет. С «картонками» было тяжело, но на худой конец их можно было резать из белого твердого советского картона. Но вот с целлофаном была просто беда. Он в СССР просто не производился, и украсть его было негде. Значит, надо было собирать пакеты от тех вещей, что советские граждане завезли из-за «бугра». Платить за них. И все равно узкое место так и не удалось «расширить» вплоть до 1988 года, когда была смягчена внешнеторговая монополия, и в страну полился западный, а потом и китайский ширпотреб.

Однако и со своих 100 костюмов в месяц – оцените, кстати, масштаб бизнеса – Рабинович мог себе позволить едва ли все существовавшие в СССР в первой половине 80-х годов блага жизни. Кооперативную квартиру – не ту, где сидел цех, а в престижном Крылатском, машину «ВАЗ-2106», самые дорогие московские бары и рестораны, отдых в Сочи и в Ялте. Его доход, после всех «отстежек» посредникам, проверяющим и прочих расходов составлял около 1000 рублей в месяц. По тогдашним меркам – очень большие деньги. Три месяца – и можно купить машину.

Вставал Рабинович не рано – часов в 9-10. Не торопясь завтракал, выпивал дежурную утреннюю чашку заваренного молотого (ни в коем случае не растворимого) кофе. И ехал на работу. В цеху в Чертаново работало посменно восемь швей. Рабинович проверял каждый шов в их работе. Придирчиво осматривал каждое готовое изделие. Тщательно принюхивался к ним – джинсы должны были пахнуть как настоящая добрая «джинса», а не какими-нибудь щами. В это время могли подъехать смежники – люди из металлоремонта с мешком латунных (то есть «золотых») заклепок. Потом Рабинович мог поколдовать над очередной распоротой вещью, прикинуть, где и какие брать материалы для нее.

Часов в шесть цеховик уезжал. Его ждала не менее важная часть работы – в московских злачных местах он встречался со своими контрагентами, – крупными московскими фарцовщиками, знакомыми, обеспечивающими поставки материала и прочими нужными людьми. Далеко за полночь возвращался домой.

Чтобы не попасть по статье за тунеядство, работал на одной из кафедр специфического учебного заведения – втузе при Заводе имени Лихачева. Получал 120 рублей ставки, и все эти деньги отдавал людям на кафедре, чтобы не беспокоили его по пустякам.

По идее Рабинович должен был бы особенно процветать в эпоху ранних кооперативов и затем – в первой половине 90-х, когда были сколочены самые большие состояния современной России. Но нет. Конечно, он одним из первых открыл кооператив. И поначалу дела даже пошли в гору. Начав с точки на Рижском рынке, Рабинович открыл затем несколько магазинов, где торговал все теми же джинсами. Однако потом ввязался в несколько афер, неудачно занялся строительным бизнесом.

Итог: сегодня он, как и тридцать лет назад, шьет. У него есть цех. И там работает с десяток человек. Они шьют дорогую меховую одежду по индивидуальному заказу. Язык не поворачивается назвать этот бизнес крупным. Его хозяин может, как и в «золотые» деньки, позволить себе сходить в лучшие из московских ресторанов. Но это, пожалуй, и все. Купить особняк на Рублевке? В принципе – да, можно. Но это уже требует серьезного напряжения всех ресурсов. Яхта и личный самолет? Это уже за пределами возможностей.

Почему так получилось? Рабинович, говорит мне Света, как и все люди его круга занимался ручной работой. Он в прямом смысле своими собственными руками делал каждую вещь. Она должна была быть качественной и «дорогой». Плюс он умел договориться с нужными людьми о дефицитных «комплектующих» и запихнуть свой товар в «Березку» за откат продавцам. Навыков, которые позволили бы ему построить большой, регулярный бизнес не на 100 дорогих вещах в месяц, а на нескольких десятках тысяч – у него не было ни тогда, в начале 80-х, ни позже – в 90-е и 2000-е. А может быть, в какой-то момент Сергей Рабинович сказал себе: а оно мне надо?

Но я слишком забежал вперед. Вернемся в 70-е годы. Во времена «зрелого социализма».

7

Анализируя многослойную структуру советской экономики, Каценелинбойген, помимо классификации по признаку легальности, делит существовавшие в СССР «рынки» еще на три категории.