Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

…Как говорится, сказано — сделано. На следующий день в гимназии я отловил Митьку на перемене и быстренько его расколол. Все так и было — младшенький с гордостью похвастал сестрице, что Алеша теперь в гимназии уважаемый человек, самого Селиванова-первого два раза поколотил, собственным хапником обзавелся, а хапник этот еще и оказался братом той самой Лидии, что за Алешей ухаживала, пока он раненый лежал. Ну да, нормально все, так что и зла на Митеньку я не держал, и самооценку себе повысил — предположение оказалось правильным.

Выпускные испытания неумолимо приближались. Собственно, учиться осталось всего-то неполную седмицу, дальше три дня на подготовку к первому испытанию, и пойдет-поедет. Первым в программе испытаний стояло написание сочинения. Из предложенного списка тем я выбрал «О проявлении нравственного начала в истории», собираясь удивить учителей несколько необычным для этого мира взглядом на исторические процессы — репутацию редкостного умника укреплять надо не только дома. Засесть за проработку сочинения, чтобы потом написать его быстро, я решил сразу, как вернусь домой, но поначалу пришлось зайти к отцу Маркелу с заряженной книгой. Рассудив, что если ее не открывать, то и бояться нечего, я взял Левенгаупта с собой в гимназию, но на всякий случай на время своего там нахождения отдал книгу Лапину, а после уроков забрал и отправился в храм.

Была у меня мысль сказать священнику, что отца и Шаболдина я, дескать, в известность уже поставил, но, поразмыслив, я от нее отказался. Обойдусь без вранья.

— Значит, говоришь, пусть вор помучается неизвестностью, глядишь, и зашевелится? А Борис Григорьич тут его и схватит? — суть моей задумки отец Маркел схватил, что называется, на лету. Я наклонил голову, соглашаясь.

— А подумал ли ты, сын мой, что вор, потеряв голову, сдуру может опять за ружье взяться? — м-да, не подумал. То есть, конечно, подумал, но для себя решил, что вряд ли. Тем более, в тот раз ружье он бросил, комнаты слуг шаболдинские подчиненные и гласно, и негласно обыскали, а все, что вносилось в дом, тщательно проверялось. Примерно так я и изложил отцу Маркелу свои соображения.

— Ладно, сыне, невелика беда. Сам не додумал — найдется кому подсказать. Не зря говорят: «Ум — хорошо, а два — лучше», — назидательно, но миролюбиво сказал священник. — Иди, а я посмотрю, что с книгой твоей сделать. А отцу про книгу скажи, не утаивай.

Домой я явился как раз к обеду. Боярышня Волкова сидела за столом вся такая тихая и скромная, а боярыня Волкова периодически бросала на нас с Васькой взгляды, полностью соответствующие ее фамилии. Да уж, досталось Иринке, не иначе…

После обеда я отправился к Ваське. Вчерашний втык от отца внес в голову моего старшенького братца временное прояснение, так что поговорили мы нормально, без подколок и претензий. Васька, оказывается, вчера уловил исходившие от сестрицы чувства, коими она с моей помощью была переполнена, и сильно удивился, а потом и возмутился, почуяв меня рядом с ней, ну и поперся ко мне разбираться. Что ж, на будущее придется иметь в виду эту его способность…

А закончился день очередным совещанием в отцовском кабинете. Пока ждали припозднившегося отца Маркела, я доложил боярину Левскому и губному приставу Шаболдину о происшествии с книгой, заодно поделившись с ними надеждами на вывод неизвестного вора из равновесия, меня слегка пожурили за недостаточную продуманность плана, но в целом согласились с моими соображениями и приняли план за основу. Вот тут и прибыл отец Маркел, да не один, а с доктором Штейнгафтом.

— Держи свою книгу, — отец Маркел положил Левенгаупта на стол. — Теперь она чистая. Вот только… — он повернулся к доктору, сделав приглашающий жест.

— Отец Маркел, — в качестве ответной любезности доктор обозначил поклон в сторону священника, — пригласил меня исследовать инкантированную книгу перед ее экскантацией. Ваше сиятельство, господа, я должен сообщить вам, что взвар и книгу инкантировали разные одаренные.

В кабинете воцарилось тягостное молчание…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

[1] Свербигузка — непоседливая, нетерпеливая, неуемная девка.

Глава 12. Выпускник

Губной пристав Шаболдин с шумом втянул воздух между зубами и медленно выдохнул через нос. Хороший способ заменить матерный загиб — и от ругани удержался, и окружающим все более чем понятно. Ну да, Шаболдину можно посочувствовать — он одного-то прячущегося одаренного никак не найдет, а теперь двоих искать придется.

— Должен, однако, заметить, — продолжил доктор, — что тот, кто инкантировал книгу, был намного слабее того, кто инкантировал взвар. Вам, господин губной пристав, будет легче найти этого второго, а он, будучи пойманным, не замедлит выдать своего сообщника.

— Спасибо, Рудольф Карлович, — Шаболдин несколько повеселел.

— Ищи, Борис Григорьевич, ищи вора. Тьфу ты, воров теперь уже, — прочувствованно сказал отец. — А ты, Алексей, пока не отвлекайся от выпускных испытаний. Левенгаупта этого я сам почитаю, поищу, что там такого, от чего тебя отлучить хотели.

На том и закончили. Интересно, почему и отец пытается отвадить меня от Левенгаупта, пусть и не так радикально, как неведомый инкантатор? Действительно озабочен, с какими оценками я закончу гимназию, или тоже считает, что в книге я увижу что-то, что мне знать, по его мнению, пока не надо? В общем, рано или поздно разбираться с этим придется. Лучше бы, конечно, не рано и не поздно, а в самый, как говорится, раз, но это уж как получится. Во всяком случае, я решил пока что сосредоточиться на выпускных испытаниях, благо, как раз и время подоспело.

Сочинение мое, как я и надеялся, «выстрелило». Официально я получил за него оценку «отлично», неофициально же учитель словесности Кирилл Матвеевич подозвал меня после объявления оценок и выразил уверенность, что еще не раз услышит о моих достижениях на ниве философии, но при этом надеется, что к государственному управлению я никоим образом причастен не буду. Оно и понятно — раскрытие темы я сдобрил изрядной порцией прагматизма, приправил парой мыслей, несущих хороший такой заряд здорового цинизма, и украсил утверждением о том, что нравственное начало в международных отношениях должно иметь по возможности взаимный характер. Последнюю мысль я не стал развивать до обоснования зеркальных по содержанию мер в отношении противника, действующего безнравственно, но учителя же умные, они понимают. Вот и словесник понял. Но вообще, я это посчитал тревожным звоночком. Вряд ли здешние политики все поголовно прекраснодушные идиоты, но почему-то в гимназии насаждается именно такое вот прекраснодушие. Кому как, а по мне, ни к чему хорошему это не приведет. К реальной жизни надо готовить гимназистов, а не забивать им головы этакими мечтаниями…

Работу по математике я сдал с оценкой «очень хорошо». Обидно, мог же и на «отлично» решить, но в одном задании слегка ошибся.

С Законом Божиим получилось похуже — пришлось довольствоваться оценкой «хорошо», и ту, если честно, натянули. Ну что поделать, в прошлой жизни я вообще был от этого далек, и даже обстоятельства моего попадания в этот мир не сильно помогли. В любом случае, «хорошо» — это хорошо, уж прошу прощения за тавтологию.

Устное испытание по словесности, немецкий и даже латынь я влегкую сдал на «отлично». Это и понятно, с языками у меня всю мою прошлую жизнь легко было.

Изучать здешнюю историю и естественную историю с основами магии мне было настолько интересно, что и сдал их обе на «отлично». Все-таки, когда учишься с удовольствием, и результат соответствующий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Географию и физику сдал без особых затруднений, только вот получил по обеим дисциплинам лишь «хорошо». А что вы хотите — физика тут совсем не та, что я когда-то учил, здесь она, по крайней мере, на уровне гимназии, идет как что-то среднее между собственно физикой, химией и магией, а география… География тут тоже своеобразная, изучается в комплексе собственно географических, политических и экономических характеристик каждой отдельно взятой области Земли.