Армагеддон был вчера - Александр Полосин

– Да, – хмуро отметил Алексей Ильич, – повеселился ты всласть, глядя на мои потуги.

– Лёх, ты чего? Обиделся что ли? Ты это брось. Ты ведь можешь мне не верить. Ну, брешет Женька, как сивый мерин, красуется сам перед собой, ха-ха.

– Чёрт с тобой, – обречённо вздохнул профессор. – Давай дальше.

– А чо дальше? Дальше уже как по накатанной: прожил профессиональным военным. Рязанское воздушно-десантное училище, опять Афган, потом на восток – так называемый военный советник, майор. Обратно в Союз. А здесь уже подоспел Кавказ, Карабах, Спитак, Кировокан, тут я уже полковник. Потом Югославия; снова Кавказ, грёбанная Чечня, я – генерал. Потом Ирак, потом… а потом мне стало скучно. Надоело всё до сблёву, я вдруг ощутил себя Дон Кихотом, что сражается с ветряными мельницами… Разочаровался, в общем, я во всём, и опять рванул к тебе.

– И я, конечно, тебе очень обрадовался? – не удержавшись, съязвил профессор.

– А как же! «Женька, друган, сколько лет? Тебе хреново? Давай помогу!»

– Я правда так говорил? – смутился Лёха.

– Ну, очень близко к этому, – признался Женька. – С небольшими вариациями.

– Извини, дружище!

Женька взглянул на него обалдело.

– Да пожалуйста!

– Давай дальше.

– А дальше всё почти то же самое: опять учёный, только на этот раз астрофизик, затем врач, писатель. Согласись – у меня появился богатый жизненный опыт, которым я мог бы поделится с электоратом… Одну жизнь даже подвизался с братками, чуть не угробили, волки позорные... Зато, не поверишь – был настоящим коронованным «вором в законе», так-то! Потом строитель, опять военный, только уже лётчик: захотелось мне на «Чёрной акуле» полетать…

Он жадно отхлебнул пиво, распалённая глотка зашипела, словно кипяток на сковороде. Продолжил неожиданно зло:

– Потом был геологом, альпинистом, яхтсменом, полярником, золотоискателем, потом ещё кем-то – уже не упомню всё…

Алексей Ильич потрясённо откинулся назад, невидящим взором уставился вдаль, поверх водной глади пруда. Наглые утки подплыли совсем вплотную и, гадко крякая, бесстыдно попрошайничали – всё надеялись получить сладкую булочку или пирожок. На соседних лавочках так же поглощали пиво отдыхающие философы, политики, искусствоведы в одном лице. Оживлённо обсуждали – как вывести Рассею из кризиса, почём нонче рубель, и сколько «деревянных» стоит один «убитый енот»; как вылечить СПИД, кого надо было запустить в космос на этот раз, а кого не надо…

– А сейчас? – наконец спросил профессор. – Сейчас ты кто? Женька осушил кружку до дна, со стуком поставил.

– Банкир. Олигарх.

– Ну и как тебе?

– Если честно – надоело…

– Надоело быть банкиром?

– Всё надоело! – зло процедил Женька. – Херня это всё! Весь этот бег по кругу не имеет никакого смысла. Всё, что мы с тобой сейчас делаем – не более чем виртуозные гонки по вертикали. Видал когда-нибудь такие? Когда на мотоцикле по стенам? Выглядит, конечно, здорово, спору нет, но вот толку от этого никакого. Всё выверено, ограничено – и диаметр круга и скорость мотоцикла. А вот если увеличить диаметр – придётся и скорость увеличивать, иначе брякнешься так, что костей не соберёшь. Да и гонять по кругу можно до бесконечности, а так и не приехать никуда… – он встал, потянулся с хрустом. – И вот ещё. Какой-то придурок сказал, мол, без знания прошлого нет будущего… Ты тоже так думаешь? Заявляю: это полная туфта! Запомни: вся наша жизнь начинается в будущем, которое только потом становится настоящим, понял?

Алексей задумчиво отхлебнул из своей кружки.

– А чего ты вдруг решил вернуться в первый раз? Ну, когда прожил ещё одну жизнь? Не из любопытства ведь? Ну ладно, допускаю, что первый раз просто припекло, ну а потом?

Женька замялся. Посмотрел на невесомое облачко, что расползлось на половину небосвода, смущённо почесал в затылке.

– Понимаешь: из-за неё, – неохотно признался он. Глянул в недоумевающие глаза друга, пояснил. – Из-за Наташки. Я ведь что думал: ну, жена и жена, подумаешь – делов-то, другая будет. А вот и нет – не надо мне других!

И забыть пытался, и из головы выбросить, заменить пробовал… Эх, кем только не пробовал… А вот когда наступал критический день, вот как сегодня – и я искал её, находил… где только ни находил… смотрел ей в глаза и… возвращался снова, чтобы, наконец, взять её в жёны, быть рядом с ней всю жизнь… А когда возвращался – думал: ну вот ещё одну попытку сделаю и уж тогда… И снова находил её замужем за чужим мужиком, и опять возвращался, чтобы сделать её по-настоящему счастливой.

– А ведь когда я тебя увидел первый раз… хм… в мой первый раз, ты был на ней женат.

Женька дёрнулся как от пощёчины.

– Да, был. И это, пожалуй, оказалась моя самая счастливая жизнь. У нас была настоящая Любовь, настоящая Семья, дети самые замечательные, только я, дурак, не ценил этого. Не зря люди говорят: от добра добра не ищут. Понимаешь: она до сих пор меня любит! Любит не за деньги, не за звания или славу. Любит просто так, любит… Просто любит и всё! А я без неё вообще жить не могу! – он задышал тяжело. На загорелом лице проступили некрасивые красные пятна. Его лихорадило.

– Ты и сегодня видел её? – тихо спросил Алексей.

– Да, – устало отозвался Женька. – И сегодня тоже…

– Значит, опять назад? Женька вздохнул.

– Опять. И это в последний раз. Больше я её никому не отдам! И знаешь что? – он вдруг поймал Алексея за плечо, с силой притянул к себе. Серые глаза смотрели живо и пронзительно. – Мы с тобой вместе рванём. Надоело мне быть маленьким винтиком в большом механизме государства! Пора бы уже изменить всё к такой-то матери! Мы с тобой ударим в политику, в президенты! А, каково? Перевернём весь мир обратно с головы на ноги, и станем в нём Хозяевами. И на этот раз у меня всё получится, просто не может не получиться – ведь со мной будет Она! И свершать свои деяния я буду ради Неё. Ибо только ради этого и стоит жить!…

– Да! – Алексей облизал пересохшие губы, выпрямился. – Теперь мы рванём вместе. Этот порочный круг надо разорвать. – Голос его набрал силу, зазвенел. – И сжечь все записи, формулы, чтобы не было больше соблазна начать по-новой!

– Может, не стоит? – усомнился Женька.

– Стоит! Ещё как стоит! Мы с тобой идём за новой жизнью, за новой Любовью!

– И это правильно! Я к Наташке, а ты?

– Я с тобой! – эхом откликнулся Лёха

«И хрен когда ты её получишь!» – подумал он, сминая конверт в кулаке…

Александр Пересвет Ута

С Утой я познакомился в детстве.

Было это на уроке истории. В шестом классе. На одном из первых, в начале года, – тягостном, длинном, с молодым и неопытным преподавателем. Который, зная предмет, не знал, как вложить его в головы двенадцатилетних оболтусов, к тому же сразу решивших поставить учителя на подобающее место.

А потому каждый из нас развлекался, как хотел.

Я лично занялся рассматриванием новенького, только что полученного учебника по истории средних веков.

Это было достаточно интересным. Страницы школьного пособия были полны рисунками и фотографиями храмов, построек, рыцарских лат, дамских нарядов, каких-то потрёпанных фолиантов. Это был хороший учебник, один из лучших в те годы. А может, и в нынешние тоже.

Лениво перелистывая страницы, я вдруг замер. Фотография. Две скульптуры. Две фигуры в средневековой длинной одежде.

Ценителем художественного мастерства я не был. Но оно и не требовалось. Здесь важно было не искусство. А лицо. Лицо каменной женщины на фотографии. Оно было настолько притягивающим, одухотворённым, прекрасным, что невозможно было от него оторваться.

Если б я знал тогда такое слово, сказал бы: я вожделел эту женщину… Подпись гласила, что на фотографии изображены статуи маркграфа Эккехарда и его супруги Уты. Поставлены они в соборе города Наумбурга, которым когдато правили. Тут же был и комментарий, обращавший внимание на властолюбивое, жестокое и феодально-самодовольное лицо маркграфа. И на полную противоположность ему – хрупкую, нежную, печальную маркграфиню.

Вот тогда Ута и появилась в моей жизни.

Потом мне приходилось ещё не раз встречаться с фотографией Уты и её мужа. В самых разных изданиях, книгах, на постерах. Оказывается, не я один поразился необычайному искусству художника, сумевшего в камне запечатлеть не только живые лица давно умерших владык, но и их характеры, настроения, чувства.

Это тебе не истуканы признанного великим Микеланджело – те, что прекрасно передают красоту человеческого тела, великолепие пропорций, может быть, даже силу идеи, но... Но в них нет человеческих характеров. Раб, разрывающий цепи, у него не страдает. У него нет кругов под глазами от бессонных ночей, проведённых в мечтах о свободе.

У Уты видны круги под глазами…

* * *

Шорох одежды и тихий перезвон – вот что меня разбудило. Курт, сосед по комнате в нашем общежитии, как обычно по выходным, уехал к себе домой, в Анклам. Звал с собой, но предстояло празднование Сереги Махончикова, стажёра-полугодичника, так что пришлось отказаться.