Запретное - Табита Сузума

— Я… Я не хотел… Я не хотел, Мая, не хотел!

— Я знаю, что ты не хотел, Лочи. Я знаю это, знаю.

Теперь она говорит со мной тихо, почти шепотом, одной рукой крепко обнимает, а другой поглаживает затылок, мягко покачиваясь из стороны в сторону. Я цепляюсь за нее, когда рыдания с такой силой сотрясают мое тело, что мне кажется, я никогда не смогу остановиться.

8

Мая

Я открываю глаза и понимаю, что смотрю в незнакомый потолок. В голове все еще неразбериха после сна, пока я, моргая, не осматриваю рабочие тетради второго уровня сложности, стул с брошенными на него рубашками и брюками и не вспоминаю, где нахожусь. Также ощущается характерный запах: он не неприятный, но, несомненно, принадлежит Лочену. Небольшое давление на груди подсказывает мне посмотреть вниз, и внезапно я вижу руку, лежащую у меня на грудной клетке, обкусанные ногти, большие черные электронные часы на запястье. Рядом со мной спит Лочен, растянувшись на животе и прижавшись к стене, а его рука лежит на мне.

Я мысленно возвращаюсь к предыдущей ночи и вспоминаю драку, потом как поднялась наверх и нашла его в ужасном состоянии, ощутила шок, увидев его, готового разрыдаться, ощущение ужаса и беспомощности, когда он не выдержал и всхлипнул ― первый раз с тех пор, как ушел отец. Увиденное вернуло меня на несколько лет назад к тому дню, когда папа пришел домой для “особого прощания” прежде, чем сесть на самолет, который отвезет его самого и его новую жену на другой конец света. Были и подарки, и фотографии нового дома с бассейном, и обещания провести школьные каникулы с ним, заверения, что мы будем регулярно видеться. Остальные, естественно, купились на этот фарс ― они же еще маленькие, но почему-то Лочен и я чувствовали, что мы никогда больше не увидим нашего отца. Спустя какое-то время мы оказались правы.

Еженедельные звонки стали раздаваться раз в месяц, затем только по особым случаям, потом и вовсе прекратились. Когда мама рассказала нам, что его новая жена только что родила, мы знали, что это лишь вопрос времени, когда прекратятся даже подарки на день рождения. Так и произошло. Все прекратилось. Даже его алименты. Мы, двое старших, ожидали этого, только не догадывались, что он так скоро вычеркнет нас всех из своей жизни. Я отчетливо помню тот момент после последнего прощания, когда захлопнулась входная дверь, и звук папиной машины стих на улице. Съежившись на подушках с моей новой плюшевой собакой и фотографией дома, который я никогда не навещу, я внезапно ощутила огромный всплеск ярости и ненависти к отцу, который когда-то говорил, как сильно он меня любит. Но, к моему удивлению и досаде, Лочен поверил во все это и радовался с остальными при мысли о предстоящем совместном путешествии в Австралию в ближайшие несколько дней. Я действительно думала, что он глуп. Я надулась и игнорировала его весь день в то время, как он вынуждал себя притворяться. Только поздней ночью, когда он думал, что я сплю, он сломался, лежа в кровати надо мной и зарыдав в подушку. Тогда он тоже был безутешен ― сопротивлялся, когда я пыталась его обнять, пока не сдался, позволив мне забраться к нему под пуховое одеяло и рыдать вместе с ним. Мы пообещали друг другу, что даже когда вырастем, всегда будем вместе. И, в конце концов, устав и наплакавшись, мы уснули. И вот мы здесь спустя пять лет ― так много и в то же время так мало, что изменилось с тех пор.

Так странно лежать здесь в кровати Лочена, когда он спит рядом. Уилла залезала ко мне в постель, когда ей снились кошмары, а утром, проснувшись, я обнаруживала ее маленькое тельце, прижатое к моему. Однако сейчас здесь Лочен ― мой брат, мой защитник. Увидев его руку, так небрежно переброшенную через меня, я улыбаюсь, ― он очень быстро уберет ее, когда проснется. Но пока мне не хочется, чтобы он просыпался. Его ноги прижаты к моим, немного давя на них. Он до сих пор в школьной форме, его плечо давит на мою руку, прижимая ее к кровати. Я хорошо и точно поместилась, точнее, мы оба: другая его рука исчезла внизу в узкой щели между кроватью и стеной. Я осторожно поворачиваю голову, чтобы посмотреть, вдруг он скоро проснется. Но нет. Он крепко спит, долго, глубоко и ритмично дыша, его лицо повернуто ко мне. Не часто я нахожусь так близко к нему с тех пор, как мы были маленькими. Странно наблюдать за ним на таком близком расстоянии ― я вижу вещи, которых не замечала раньше. Его волосы, купаясь в лучах солнечного света, падающих косо сквозь шторы, не совсем угольно-черные, а переливаются золотистым цветом. У него на висках я вижу узор из хорошо видимых вен, даже различаю отдельные волоски его бровей. Слабый белый шрам над левым глазом от падения в детстве еще не пропал окончательно, а веки обрамляют удивительно длинные темные ресницы. Взглядом следую от гладкой переносицы вниз к верхней губе, такой четко очерченной, когда его рот расслаблен. Кожа гладкая, почти прозрачная; единственный изъян, нанесенный самому себе, ― это рана ниже губ, где зубы постоянно трут, натирают и царапают кожу, оставляя маленькую малиновую ранку: напоминание об его непрекращающейся борьбе с окружающим миром. Я хочу сгладить ее, стереть боль, стресс, одиночество.

Я ловлю себя на мысли, что возвращаюсь к замечанию Фрэнси. Рот, созданный для поцелуев… Что это значит? Когда-то я считала это смешным, сейчас же ― нет. Я не хочу, чтобы Фрэнси целовала губы Лочена. И кто-либо еще. Он ― мой брат, мой лучший друг. Мысль, что кто-то может видеть его так близко, таким незащищенным, внезапно становится невыносимой. Что если они сделают ему больно, разобьют ему сердце? Я не хочу, чтобы он влюблялся в какую-то девушку, я хочу, чтобы он оставался со мной, любил нас. Любил меня.

Он слегка шевелится, его рука скользит по моей груди. Я чувствую его влажное тепло сбоку от меня. То, как его ноздри легонько подрагивают каждый раз, когда он вдыхает воздух, напоминает мне о слабой, шаткой опоре, которая есть у всех нас в жизни. Когда он спит, то выглядит таким уязвимым, и это меня пугает.

Снизу раздаются крик и вопли. Топот ног по лестнице. Громкой хлопок дверью. Слышен взволнованный голос Тиффина, который ни с чем не перепутаешь:

― Дома! Дома!

Дергается рука Лочена, и он резко открывает глаза. Долгое время он просто смотрит на меня: изумрудные зрачки искрятся голубым, его лицо очень спокойно. А потом его выражение лица меняется.

― Что… что происходит?

Я улыбаюсь нечеткости его речи после сна.

― Ничего. Я застряла.

Он бросает взгляд на свою руку, которая все еще лежит у меня на груди, и быстро отдергивает ее, пытаясь сесть.

― Почему ты…? Что ты вообще тут делаешь?